Я отлично понимала крестную. Если он ненавидел маму, то и Матильду, которая с ней дружила, не особо любит.

– А во-вторых, – продолжала по телефону Матильда, – что он от тебя хотел?

– Честно сказать, я не совсем поняла. Мы встретились случайно, и он пригласил меня поужинать. Ну как пригласил, – хмыкнула я, вспомнив привычный напор родственника. – Просто повез с собой. Говорил о том, что журналистика – это не профессия. И, – тут я запнулась. – Предлагал работать с собой.

– Вот как, – холодно откликнулась Матильда. – Интересно. И с чем именно работать, не уточнил?

– Нет. Никакой конкретики. Сказал лишь что-то про свою компанию. Но я не хочу работать с ним, понимаете! – вдруг горячо сказала я. – Не хочу! Я не хочу никого из них видеть!

– Успокойся, – сказала своим хоть негромким, но уверенным голосом крестная. – Если не хочешь – не будешь. Так, мне пора на совещание. Держи со мной связь, девочка. Если Тимофей Реутов еще раз свяжется с тобой, сообщи об этом мне. Поняла?

– Поняла.

– И не бойся его.

– Откуда вы его знаете? И его жену? – не могла не спросить я.

– Оттуда же, откуда знаю твоего отца.

– И вы… дружите с Ириной? – осторожно уточнила я.

– Общаемся немного. Мне пора, скоро увидимся.

Мы попрощались, и я, приободрившись, пошла обратно в класс, в котором тут же стало тихо, словно десять секунд назад никто ничего и не списывал. Я, впрочем, никаких мер принимать не стала, и села на свое место, вспомнив, что теперь мне предстоит встретиться со Злорадским. Опять. Вчера я почти забыла о том, что он – мой ученик. А теперь это ощущение вернулось вновь с новой силой.

Сочинения начали сдавать за пятнадцать минут до второго урока. Кто-то, написав быстрее, чем товарищи, отправился гулять за дверь, кто-то, напротив, дописывал на перемене. Перемена между четвертым и пятым уроками как раз была большой, чтобы детки успели покушать в столовой. За десять минут до начала пятого урока кабинет, наконец, опустел. Я приоткрыла окна, чтобы помещение проветрилось, закрыла класс на ключ, выданный мне охранником, и пошла, как говорится, попудрить носик, на ходу уворачиваясь от мчащихся туда-сюда школьников, которые во время перемен становились просто безумными. Впрочем, старшеклассников это не касалось, одни из них, напротив, вальяжно прогуливались по школе мелкими группками, неспешно переговаривались и дружно смотрели в экраны телефонов и планшетов. Другие такими же небольшими группками сидели на диванчиках или подоконниках с открытыми учебниками и тетрадями и что-то постоянно повторяли по учебе.

На обратном пути, возвращаясь в класс, я стала свидетельницей финала одной не очень красивой, но, видимо, уже привычной сцены. В школе, как известно, дети зачастую делятся на охотников и добычу, и я воочию увидела, к чему приводят подобные ситуации.

* * *

Неподалеку от кабинета русского языка, на одном из диванчиков с рюкзаком на коленях сидела Полина – одна из лучших учениц класса, та самая, которая тайком была влюблена в Ярослава Зарецкого. Убрав пушистые чуть вьющиеся темно-русые распущенные волосы за спину, она, положив тетрадку на рюкзак, что-то писала, изредка грызя кончик ручки. На соседних диванчиках сидели ее одноклассники, занятые разговорами. На подоконнике важно восседал Степан Вшивков и что-то громко и с задором рассказывал парням. Зарецкого с его другом Иваном, правда, нигде не было видно.

Полина, увлеченная своим занятием, не видела, как к ней подошли две одноклассницы-барби: брюнетка с идеально ровной челкой и легким загаром и блондинка с вьющимися волосами и длинными ресницами. Настя, конечно же, помнила их имена, вот только про себя звала их исключительно барби – может быть, непедагогично так думать, но девочки казались капризными красивыми куклами и не представляли на данном этапе своего развития что-либо большее.

– Эй, Маслова! – громким противным голосом сказала барби-брюнетка, садясь рядом с Полиной. Та подняла голову, не понимая, зачем к ней пожаловала одноклассница, а брюнетка продолжила:

– Что делаешь, Маслова? А дай-ка посмотреть?

Собаки бегут за теми, кто убегает. Полина инстинктивно захлопнула тетрадь и прижала к себе, тем самым привлекая внимание кукольных подружек.

Брюнетка, что-то весело щебеча, тут же попыталась выхватить тетрадь, но Полина прижала ее к себе. Тогда в дело вмешалась блондинка. С издевательским смехом и возгласом: «А что это ты там прячешь?» она схватила запястья девочки и сжала их, давая возможность подружке выхватить злосчастную тетрадку.

– Отдай! – закричала Полина вскакивая. – Это не твое! Отдай!

– У нас все общее. Ну, что там? – брюнетка интенсивно принялась листать тетрадь. – Ух ты! Это твой дневник, да? Народ! Мы нашли тайный дневник Масловой!

– Чего за дневник? – тут же радостно откликнулся Степан со своего подоконника. – Точно тайный, Плахова?

– Отдай! – почти взвизгнула Полина. – Отдай!

Она почти кинулась на темноволосую барби, но блондинка, которая была сильнее и выше, вновь остановила ее.

– Точно, Вшивков! Наша Маслова тут тако-о-ое пише-е-ет! Закачаешься! – отозвалась брюнетка, листая записи – их было еще немного, но почти все они были посвящены одному человеку. И весь класс, вернее, вся школа, этого человека прекрасно знали. А кто не знал их любимого президента?

– Что пишет? – заинтересовались и другие ребята. – Плахова, зачитай-ка!

Полина предприняла еще одну отчаянную попытку вырвать свое сокровище из рук наглой одноклассницы, но ее вновь остановили. На глазах девочки навернулись слезы отчаяния.

– Наша тихушница Маслова влюблена в Зарецкого! – торжественно прокричала на весь коридор барби, и Полине показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Силы вдруг покинули ее.

Парни заржали и засвистели.

– «Сегодня Ярослав был очень милым. И улыбался так, что у меня тряслись коленки. Почему тряслись? Потому что он улыбался именно мне. Мне! Это волшебство какое-то. Он улыбается, и мое настроение сразу летит вверх, как стрела», – громко стала зачитывать брюнетка. Почерк отличницы – ровный и прямой – читался с легкостью. – А вот еще классное! «Ему безумно идет синий цвет, делает его еще более утонченным. Иногда мне кажется, что Ярослав – аристократ. Не принц, потому что это банально, а граф или герцог». Вы только посмотрите, наша малышка Маслова прям как писательница!

С новой порцией азарта девушка принялась зачитывать строки из дневника Полины, а та стояла, оглушенная, обездвиженная, пораженная, и молчала, даже не чувствуя, как соленые слезы катятся по бледным щекам. То, что она хранила в самом потаенном своем уголке сердца, в тайне ото всех, одноклассники восприняли как невероятное развлечение.

Она плакала, почти физически ощущая, как разрывают ее мечту по кускам. Каждый новый переполненный глумливым весельем взгляд был сродни ударам тупого ножа по ее мечте, каждый новый смешок становился железной вилкой, которой подцепляли куски того, что она несколько лет нежно берегла.

Слезы все катились по лицу, а они все продолжали свою веселую травлю. Многие даже и не понимали, каково сейчас Полине. Они просто смеялись, наслаждались забавным моментом. Чрезе десять минут или через час они все забудут, а Полине теперь как забыть?

– «Меня тянет к нему так, что нет сил этому сопротивляться. Я ловлю каждое его движение, каждое слово, каждую улыбку. Я запоминаю, что он говорит. Я делаю то, что делает он. Я хочу быть лучше, чтобы не отставать от него. Я его безумно лю…»

– Что происходит? – раздался вдруг знакомый каждому в классе голос с лестницы. Ярослав, наконец, помирившийся с Ваном, и еще несколько ребят-одиннадцатиклассников, которые состояли в школьном совете, поднялись на этаж, и, естественно, все услышали.

– А вот и наш герой-любовник! – засмеялась барби-блондинка, маня к себе Зарецкого. – Яр! Я-а-а-ар, у тебя новая поклонница! Наша Полиночка Маслова.

– Да, тут тако-о-ое, – помахала дневником ее подружка. – Ты только послушай!

– Ярыч, она на тебя конкретно запала, – сообщил Зарецкому Михаил – сын той самой оперной певицы, которая приходила на разборки к директору. – Попользуйся. Маслова хоть и невзрачная, зато девочка и фигурка ничего так, а?

Некоторые парни поддержали его и засмеялись.

– Это ее дневник! Она про тебя пишет! Вот-вот, слушай! «У него глаза, как жадеиты. Зеленые, красивые, часто без причины грустные…» Что еще за жадеит?

– Замолчи, – вопреки ожиданиям девушки, не стал смеяться Яр. Он мельком глянул на стоявшую в сторонке зажмурившуюся Полину, и ему стало не по себе.

– Жадеит обладает магическими свойствами. И глаза Ярослава – тоже. Они волшебные…»

– Хватит, – поддержал друга Ван. Ему вся эта ситуация совершенно не нравилась.

– Да вы чего, парни? Или не смешно? Вот смешное! «В этом году он стал президентом школы. Это почетно и очень важно. Но для меня показателем стало вовсе не это. Показателем для меня стало то, что Ярослав каждую неделю ездит к больному дедушке…»

– Ты тупая, что ли? – грубо сказал Зарецкий, уже не в силах сдерживаться. – Я же сказал заткнуться. Меня не интересуют подобные вещи.

– Но ты-то эту вещь интересуешь, – явно имея в виду полумертвую от шока Полину, сказала брюнетка. – Эй, Маслова, – обернулась она к Полине, – а вот и твой любимый пришел. Посмотри на него и пово…

Дальше договорить она не успела. Полина, прижавшаяся к стене между окнами, вдруг резко осела на пол. Голова ее откинулась вправо, глаза закрылись.

Смеяться мгновенно перестали – в коридоре повисла тишина. Даже ученики других классов, находящиеся поблизости и наслаждавшиеся спектаклем, замолчали. Все в недоумении уставились на лежащую без сознания Полину.

– Э-э-э… – пробормотала брюнетка, брезгливо откидывая дневник к рюкзаку, который все так же сиротливо лежал на диванчике. – Я ничего не делала. Я просто пошутила.

– И просто довела ее, – раздался голос Степана.

– А ты как будто бы не смеялся! – огрызнулась девушка.

– Да пошла ты! – не страдал тот обременительными манерами.

– Что делать-то? Позвать надо кого-то? Может, «Скорую» вызвать? – заговорили почти одновременно школьники. Одна из девочек осторожно похлопала Полину по щеке, но та так и не пришла в себя.

– Я ничего не делала! – заявила еще раз брюнетка, отходя еще дальше. – Я ничего не делала!

– У Масловой мать – прокурор, – опять встрял Вшивков. – Она тебя, крошка, наверное, посадит за это.

– Да сделайте уже что-нибудь! – закричала какая-то девушка, видя, что Полина не приходит в себя.

– Идиоты, – процедил сквозь зубы Ярослав Зарецкий, пробился сквозь толпу ребят и взял Полину на руки – Ван помог ему.

– Что тут происходит? – раздался еще один голос – теперь уже уверенный, достаточно громкий. Девушки и парни, оглянувшись, увидели молодую практикантку, которая, сдвинув брови, внимательно смотрела на учеников. Хотя Анастасия Владимировна и не была учительницей, да и ребята часто прикалывались над ней, не особо жалуя, сейчас вдруг только одно ее появление заставило их всех замолчать и занервничать. Заметив Полину, Анастасия Владимировна тут же подошла к ней и пощупала пульс. Видимо, с ним все было в порядке, потому что паниковать, нервничать и орать практикантка не стала.

– Что вы с ней сделали? – спросила она холодно. – Учтите, ребятки, если с Полиной Масловой что-то серьезное, вам всем несдобровать. Зарецкий! – скомандовала она опешившему Ярославу, держащему на руках Полину. – За мной и быстро. Идем в медпункт. Вшивков, возьми ключ от кабинета и запусти всех в класс. Ждите, когда я приду. – Степан подхватил ключи, почувствовав себя почти героем. Молодая практикантка ему очень нравилась, и он даже пытался заигрывать с ней.

Ярослав одарил Настю незаслуженно злым взглядом и заспешил следом за ней, умудряясь делать вид, что нести хрупкую Полину ему совсем не тяжело. И вовсе не страшно.

* * *

Медкабинет находился двумя этажами ниже, и Енот почти без проблем донес Полину Маслову до самой кушетки. По пути нам встретился спешащий к классу, около которого все произошло, охранник, увидевший происходящее по камерам, и даже хотел лично взять потерявшую сознание на руки, но Ярослав вздернул подбородок и заявил, что сам прекрасно может позаботиться об однокласснице. И хотя только что прозвенел звонок на урок, в коридорах оставалось полно народу – все они с недоумением глядели вслед Зарецкому, несущему на руках Полину. А он не смотрел ни на кого, просто шел следом за мной, и лишь изредка поглядывал на обессиленную девочку. Мне почему-то казалось, что он испуган и несет ее бережно, с той же долей опаски, которая появляется тогда, когда, например, берешь впервые крохотного пищащего котенка в руки, боясь что-нибудь ему сделать, как-нибудь навредить. Но было в Зарецком помимо этого что-то еще, что-то очень личное, глубоко зарытое, бережно спрятанное. Не думаю, что Полина нравилась ему, хотя, надо признать, он хорошо относился к девочке – я видела это на уроках. Однако что-то непонятное мне Ярослав чувствовал, и я не могла расшифровать это чувство, потому что подобного опыта переживаний у меня не было.