– Луч падающий, луч отраженный и перпендикуляр, восстановленный в точке падения отражающей поверхности, лежат в одной плоскости, – зачем-то сказала я, вспомнив уроки физики.

– Чего? – не сразу врубился Ярослав.

– А угол падения равен углу отражения, – закончила я.

Зарецкий вдруг взял меня за плечи и поднял. А я не сопротивлялась.

– Приди в себя, – не отпуская меня, сказал он, глядя в лицо. – Где безумная бойкая высокомерная девица, которую я знаю? Очнись, Настя, – потряс он меня, впервые, кажется, называя по имени. Просто по имени, без обзывательств, глупых отчеств, и тоном – обеспокоенным и одновременно обескураженным.

– Я в себе, – грустно улыбнулась я Ярославу. Это не понравилось ему еще больше. Он нахмурился.

Мы стояли так близко (преступно близко), его ладони все еще были на моих плечах, и хотя он был в перчатках, а я в пуховике, мне казалось, я чувствую тепло его рук. Может быть, была виновата луна и ее мягкий свет, обволакивающий самое сердце, может быть внезапно унявшаяся метель, а, быть может, пьянящий холод, заморозивший логику, но мне вдруг безумно захотелось обнять парня, стоящего напротив.

Я не знаю, что было у меня в глазах, возможно Зарецкий принял их лихорадочный блеск за слезы, но он сам меня обнял, робко, боясь, что я оттолкну его. Но я этого не сделала, сопротивляться мне казалось преступлением, и я сама несмело положила ему руки на пояс.

– Когда я училась в школе, я подумала однажды на уроке физики. Все мы – отражения своих родителей. У меня был только отец. Я бы хотела быть этим отраженным отцовским лучом, Ярослав, – зачем-то сказала я тихо. – Чтобы быть такой же, как они. Если он – луч падающий, то я – луч отраженный. Только мой угол отражения не равен его углу падения. Если его угол – 45 градусов, то у меня и пяти не доберется.

В секунду душевной слабости я положила голову ему на грудь, и щека коснулась холодной плотной ткани пуховика. А он, сам того не понимая, сильнее прижал меня к себе. И что мы делаем? Но как же здорово…

– А что было бы, если бы твой угол был равен сорока пяти градусам? – каким-то образом поняв меня, спросил Ярослав.

– Я бы сейчас не стояла тут, как дурочка. И я бы достойно ответила ей.

– Поверь, ты и так ей неплохо ответила, – почему-то хмыкнул он. – Ты себя просто не так оцениваешь. Ты, наверное, думаешь, что добрая и милая, а на самом деле наглая и высокомерная, в будущем вылитая твоя мачеха, – вдруг выдал он, разрушив хрупкую атмосферу. – Если это – только пять градусов от луча твоего отца, я боюсь представить, какой он у тебя. Такой же, как твой любезный дядя? – вспомнил он Тимофея, с которым столкнулся.

Я моментально отстранилась от Зарецкого, который широко ухмылялся и едва ли не ухал от переполняющей его радости. По какому поводу он радовался, уж не знаю. Наверное, понял, что задел меня за живое. А вообще, грустить надо – мы оказались в такой глупой ситуации!

– Заткнись, – недобро велела я ему.

– Я же говорил! – весело отозвался он. – Учись доброте и смирению, Анастасия Паукановна.

– Зарецкий, ты с огнем играешь, – недобро сказала я. Быть нормальным больше двух минут у него не получается, увы.

– Да ладно тебе, мисс училка, – отозвался Яр. – Давай думать, как отсюда выберемся. У меня вообще-то вечеринка, – вдруг вспомнил он и тут же полез в карман за мобильником.

– Надо такси вызвать, – вздохнула я, решив, что звонить Ранджи буду в крайнем случае, у нее сегодня тренировки.

– У меня связи нет, вызывай со своего, – заявил Енот, пиная носком высокого ботинка со шнуровкой и толстой подошвой снег. Он высоко разлетался.

Однако связи не было не только у него, но и у меня. Что еще за мертвая зона тут?

– Федеральная трасса, близко к городу, а связи нет, – ругалась я негромко, не понимая, что происходит. Становилось все холоднее – за городом температура всегда ниже, а чем ближе была ночь, тем крепче становился мороз.

Мы походили, пытаясь поймать связь, но тщетно. Кроме того, за это время мимо нас не проехала ни одна машина. Это, честно говоря, пока что не пугало, но настораживало. Я понимаю, что это не город, но ни единого автомобиля за двадцать минут? Когда мы ехали на вручение, машин на трассе было предостаточно.

Я в очередной раз достала холодными пальцами из кармана телефон. Связи как не было, так и нет. Зато мороз пробирался сквозь одежду. Хорошо хоть метель унялась.

– Чего руки голые? – недовольно, аки мамочка, увидевшая дитя без шапки осеннею порою, спросил Зарецкий, глядя на мои руки.

– Перчатки в машине остались, – ответила я с великим сожалением. Терять вещи я крайне не любила.

– Вот козел, уехал, – прошипел Яр, не забывая поминать водителя тети Иры недобрым словом каждые пять минут. – Ты номер помнишь? У меня дядька в ГАИ работает, пробьет, найду его тачку, слова благодарности гвоздем напишу на бочине.

Я, представив, как Ирина с ужасом смотрит на огромное корявое «спасибо» на дверях своей стильной машины, хмыкнула. Однако Яру связываться с ней не стоит. Она и так на него странно косилась.

– Стекла в цветочек сделаю. Хотя зачем мне номер, ты мне скажешь, – никак не мог успокоиться он, зато все же сложил дважды два. – Ты ж ту тетку знаешь. Откуда, кстати?

– Зарецкий, отстань, – отмахнулась я, стараясь не паниковать. Пешком, что ли, до города идти?

– Говори, кто она. Я такого не проща… Смотри, – вгляделся внезапно в стену деревьев Ярослав. – Там огоньки! Дом, наверное. Пойдем, попросим телефон? Или такси вызовем. Мне холодно.

Мне тоже становилось все холоднее. Ну, Рита, если что-то случится, я тебе не прощу.

– Что-то мне неохота ходить по незнакомым домам в лесу, – призналась я, подозрительно глядя вдаль.

Ярослав, почему-то неотрывно глядевший вдаль, на огонек, словно тот его гипнотизировал, сказал упрямо:

– Пойдем.

– Но…

– Пойдем! – настойчиво повторил Ярослав. – Там люди.

Огонек словно становился все ярче, лесок, в котором он светился, все ближе к трассе, а холод – все крепче и крепче, словно за минуту температура понижалась на добрый градус.

– Люди? – повторила я задумчиво, словно огни могли принадлежать дому, где жили животные. Может быть, это из-за холода я с трудом думаю? Но ведь мы пробыли на трассе совсем немного времени, чтобы так сильно замерзнуть…

– Люди. Пошли к ним. Пошли же! – в нетерпении топнул ногой Ярослав. Деградирует в развитии, что ли? Еще бы улегся на землю и начал стучаться головой по полу. Или бить по нему руками и ногами – так делала Яна. Однако воспоминания промелькнули где-то далеко в сознании, словно между мной и ими, а также реальной жизнью, была стена изо льда, через которую нельзя было увидеть людей и предметы, она пропускала только свет, делая его тусклым.

– Но… – все никак не могла решиться я. С одной стороны, меня тоже безумно вдруг потянуло к неизвестному домику вдали.

Лес стал еще ближе.

– Да пойдем же! – выкрикнул Ярослав. Лицо его было странным, щеки раскраснелись, в глазах сияла вьюга. – Пойдем!

В это время перед нами появилась белокрылая птичка с белым же хохолком и радостно что-то зачирикала. Зарецкий, глядя на нее, вдруг как-то совершенно по-детски засмеялся. Словно ребенок в предвкушении подарка под елкой!

– Надо за ней идти! – сообщил мне он радостно и, схватив за руку, побежал за птичкой. Правда, остановился, снял вдруг перчатку с правой руки и вручил мне.

– Надень. У тебя руки замерзли, – сказал Яр мне, и я натянула ее на пальцы, чувствуя внутри его тепло.

Левой он вновь схватил меня за руку, согревая своей ладонью.

Птичка обратила на себя наше внимание, пролетев над нашими головами несколько кругов. Мы смотрели на ее крылышки, хохолок, черные глазки-бусинки и смеялись. А после пошагали следом за ней, как двое детей, держась за руки.

Лесная жительница, продолжая чирикать, запорхала по направлению к подступившей совсем близко полосе леса, огонек, крывшийся в котором, стал еще более ярким, манящим, теплым. Мне почему-то представилось, что там, за заснеженными высокими деревьями, кроется большой двухэтажный деревянный дом, с верандой, резными балконами, окнами со ставнями, из которых и светит электричество. В этом чудесном доме живет счастливая крепкая семья: мама, папа, много детей, быть может, бабушка и дедушка, и, конечно же, там есть большая собака! Они все вместе собираются на ужин в столовой с камином, в котором трещат поленья, за общим столом, накрытым кружевной скатертью, громко болтают, пьют душистый травяной чай и рассказывают добрые истории.

Вокруг снег, лес, тишина, а в доме тепло, радостно и всегда светло.

Огни манили к себе.

Теперь и я безумно хотела попасть в этот дом. Наверняка там живут добрые хорошие люди. Они нам обязательно помогут, и, конечно же, усадят за свой стол, и напоят тем самым душистым чаем…

«Настя, зачем ты туда идешь? – тоненько звенели заледеневшие полупрозрачные травы. – Настя, Настя, Настя, не ходи туда. Это очень сильное волшебство, Настя!»

«Пусть идет, – раздался мужской спокойный голос, который мог принадлежать человеку уже в годах. Травы были рады этому голосу. Они с удовольствием подчинились ему, зазвенев с легким волнением и почтением. – Быть может, кое-что узнает».

Я услышала эти голоса и тотчас забыла о них, неведомой силой влекомая к загадочным огням и забывшая обо всем на свете.

Там точно живет семья с новогодней открытки!

По коже пробежала мелкая дрожь. И только запястье ласкал странным теплом серебряный браслет. Может быть, только благодаря ему я потом сохранила остатки разума, тогда как Зарецкий казался заколдованным.

А дальше все происходило, как в тумане – и в прямом, и в переносном значении этого слова. Это был словно сон, в котором я ничему не удивлялась, сон, который дарил сказку и который забирал в обмен на нее реальность.

Мы шли по снегу, утопая в нем по щиколотку, а кое-где едва ли не по колено, следом за птичкой и смотрели на нее совершенно счастливыми глазами. Лес не пугал нас, деревья изредка словно расступались, давая нам возможность пройтись. Пару раз я запиналась, но Яр не давал мне упасть.

– Как ты думаешь, кто там живет? – возбужденно спросил меня Ярослав, не выпуская мои пальцы из своих. Было холодно, но мы не обращали на это внимания. К тому же на трассе, в отличие от леса, было куда более морозно. Чудеса…

– Большая семья, – уверенно отвечала я. Почему-то в лесу было необыкновенно светло. Ах, это же из-за снега, скрипящего под ногами, луны и звезд… Изредка, правда, из-за деревьев выплывал кусками туман, но птичка знала, куда нужно лететь.

– Да ну, нет, там живет художница, – мечтательно сказал Яр, не отрывая взора от огоньков. – Талантливая известная художница, которая уехала ото всех в лесную глушь в поисках вдохновения. Чтобы остаться наедине с природой и подальше от людской злобы, зависти, глупости…

Я насмешливо покосилась на него, но ничего не сказала. Ведь я знала, что это не так.

Огни приближались. Кажется, мы пришли к цели нашего небольшого импровизированного путешествия. И оказались на круглой лесной заснеженной полянке, в центре которой высился деревянный дом – большой, надежный, с двумя этажами, с верандой, просторным балконом над ней. Из трубы валил дым – значит, там есть печка, такая же большая, теплая… Окна на первом этаже гостеприимно светились. В ближайшее, справа от двери, наполовину занавешенное шторой из тяжелой светло-голубой ткани, я и заглянула. Кажется, это было окно гостиной комнаты, потому что мой взгляд выхватил кусок дивана и картин на стене.

Наша птичка-путеводитель взлетела на перила балкона.

Этот дом был почти такой же, как я представляла в своих фантазиях. Ну, конечно же, я была права. Только ставен не было.

Заледенелые травы вновь тоненько зазвенели, но я не расслышала их. Мне и не хотелось. Однако, повинуясь непонятному порыву, я подняла взгляд наверх, и мне показалось, что в темноте окон второго этажа мелькнули два тусклых огонька – если бы они, конечно, могли жить в чьих-то глазах.

– И правда, дом, – завороженно уставился на крепкую дверь Ярослав. – Пойдем?

– Пойдем, – согласилась я. Мы поднялись по лестнице в несколько ступеней и, оказавшись на крыльце, постучали в дверь.

– Иду! – раздался бодрый женский голос, приглушенный стенами. – Иду-иду!

– Отлично! – возликовал Ярослав и вдруг, подняв наши сцепленные в замок руки, прижал тыльную сторону моей руки к своей холодной щеке.

– Настя, – сказал он мне. – А ты бываешь классная.

Я ему улыбнулась.

Дверь распахнулась, и перед нами возникла пожилая благопристойная женщина в домашнем длинном платье, теплой шали на плечах и с седыми волосами, собранными сзади в пучок. Лицо у нее было простое, в морщинах, но миловидное и улыбчивое. Тусклые голубые глаза с удивлением рассматривали нас. У ног ее крутилась пятнистая кошка с куцыми усами.