— Я всегда любила Вудсайд, здесь отдыхаешь душой… в нем что-то есть такое особенное… о… тут и в самом деле чувствуешь себя так покойно, комфортно… знаешь, а я читала Максима Горького.

— Ну, его как раз и не следовало читать, — сказал я.

— Его все читают, это модно… однако мне он не понравился… больше не стану читать. Ах, как мне нравится Вудсайд!.. Здесь всегда чувствуешь себя как дома. Чудесные старые деревья, такие родные. Именно тут настоящая жизнь.

— И здоровая плоть, — заметил я.

— Нет, я не это имею в виду… вот если бы наш мир оставался старым и добрым, и если бы вообще не существовало зла…

— А по-моему, он вечно молодой, своенравный и даже немножко сумасшедший, — сказал я.

— Нет, не совсем так, зато здесь ты, Летти, Лесли и я — нам хорошо вместе, так просто и легко. Вудсайд такой старый и такой славный, тихий…

— Да, — согласился я, — мы живем естественной жизнью, размеренной, умиротворенной… все столь обыденно… как голуби в голубятне.

— О!.. голуби!.. они такие… сентиментальные.

— Мирные, божьи птицы. Ты сама похожа на голубицу с черным оперением вокруг шеи. Ты горлица, а Летти — лесная голубка.

— Летти изумительна, правда? Сколько в ней энергии! Я бы хотела быть такой… она всегда на верном пути… Думаю, она необыкновенная девушка!

Я засмеялся над тем, с каким энтузиазмом она говорила о моей сестре.

У Мэри и впрямь очень тонкая, нежная душа. Между тем она подошла к окну. Я подкрался и поцеловал ее, потом оторвал две ягоды омелы и помог ей уютно устроиться на подоконнике, подложив край тяжелой портьеры. Она сидела и смотрела на снег.

— Как здесь мило, — проговорила она задумчиво. — А Максим Горький вызывает у человека душевное расстройство. Только сумасшедшим он может нравиться.

— Они обычно живут в городах, — сказал я.

— Да… но давай посмотрим на Гарди… жизнь кажется такой ужасной… правда?

— Пока сам не видишь и не ощущаешь ее изъянов, то не кажется. Лично я не нахожу ее таковой.

— Здесь хорошо, как в раю.

— Рай для эскимосов, пожалуй. А мы ангелы, верно? Ну а я архангел.

— Нет ты просто несносный парень. Эй, кто это там? Смотри, кто-то вышагивает среди деревьев!

— Кто-то торопится в гости к нам, — обрадовался я.

* * *

Сквозь кусты продирался здоровенный плотный парень.

— До чего он забавно передвигается! — воскликнула Мэри.

— О да.

Когда он подошел ближе, мы увидели на ногах у него индейские снегоходы. Мэри выглянула, засмеялась, снова выглянула и снова засмеялась, спрятавшись за портьеры. Парень весь раскраснелся, видно было, что ему очень жарко. Но смотреть, как он шагает по снегу, было, право, смешно. Я подошел к двери, чтобы встретить его. Мэри закрыла лицо руками, чтобы скрыть свое смешливое состояние.

Он пожал мне руку прямо в рукавице и вытер пот с бровей.

— Ну, Бердсолл, старина, — сказал он. — Как дела? Боже, однако, тут жарко! Видишь, какая великолепная идея меня осенила… Он показал на свои снегоходы. — Здорово! Правда? Я превратился в бесстрашного индейца. — У него было раскатистое «р» и очень растянутое «а»: бесстр-р-р-ра-а-а-ашного индейца. — Решил прийти во что бы то ни стало, — продолжал он. — Помнишь нашу вечеринку в прошлом году?.. Наверное, девушки сильно изменились? Вступили на тропу войны, да? — Он выпятил нижнюю губу (у него вообще были детские губы), почесал жирный подбородок.

Затем снял пальто, размотал белый шарф, не обращая внимания на сыпавшийся с него на пол снег, подобное поведение Ребекка обычно считала личным оскорблением… после чего он устроил свое жирное разгоряченное тело в кресле и стал стаскивать сапоги. Когда он надел обувь для танцев, я проводил его по лестнице наверх.

— Господи, я шел легко, я парил, как ласточка! — продолжал он разглагольствовать, а я невольно посмотрел на его грузную комплекцию. — По дороге не встретил ни души, хотя все вокруг расчищено. Увидел следы повозки и догадался, что Темпесты уже здесь. Итак, Летти сунулась носиком в табакерку к Темпестам… не оставив никому другому ни малейшего шанса… некоторые женщины по-бараньи упрямы, и вкусы у них явно того… только кому-то нравится ворон, а кому-то его богатство… чего уж их осуждать за это?.. Вот одно только плохо, что они не оставляют шанса другим. Полагаю, Мейди Хоувитт придет?

Я что-то пробормотал насчет снега.

— Она придет, даже если снегу будет по колено. Ее мама видела, как я проходил мимо. — Он все еще приводил себя в порядок перед зеркалом. Я сказал ему, что Лесли отправил повозку за Алисой и Мейди. Он хлопнул себя по жирным ляжкам и воскликнул:

— Мисс Гэлл… я чувствую запах серы! Бердсолл, старина, будет очень забавно. Мейди, потом эта скромница Темпест… все может закрутиться, — он принялся насвистывать какую-то мелодию сквозь зубы.

И все это время поправлял пропахший лавандой жилет.

— Наши милые девушки сработали это для меня… ну, точь-в-точь сочный персик… да еще аккуратно нарезанный, то бишь скроенный.

Он привел в порядок белый галстук-бант… На его жирных пальцах красовались два перстня: один — большой с печаткой, другой с бриллиантом.

Очень осторожно он провел ладонями по прическе. Достал коробочку с подарком и шелковый платочек. Стряхнул пыль с модных туфель. Выпятил нижнюю губу и с большим удовлетворением осмотрел себя в последний раз в зеркале. Теперь он был готов представиться девушкам.

— Сегодняшний день просто незабываем, Летти. Не позвольте старому Плутону и его своре выгнать меня. Я явился сюда, подобно бесстрашному индейцу на снегоходах, как Гайавата к Миннехахе.

— Ах… так он же был голодный, — мягко съязвила Мэри.

— А теперь у нас праздник, пышное торжество, мисс Темпест, — сказал он, отвесив поклон смеющейся Мэри.

— Ты принес какую-нибудь музыку? — спросила мама.

— Хотел стать Орфеем, — продолжал балагурить он. — Вижу, опоздал, ты уже в полном оперении, Темпест. «Похоже, что она прекрасна».

— Кто?

Уилли вскинул вверх свое мясистое, но весьма чувствительное лицо, вроде никогда не нуждавшееся в бритье. Летти с Мэри вышли из комнаты, заслышав колокольчик.

— Она просто гурия, сказочная красавица! — воскликнул Уильям. — Господи, она цветок лотоса!.. Но она носит твое колечко, Темпест?

— Не твое дело, — обрезал его Лесли.

— Не будь дураком, — вставил я.

— О, о-о-о? — насмешливо протянул Уилли. — Выходит, мне нужно смотреть в другую сторону! Le bel homme sans merci[20]!

Он шумно вздохнул, пригладил слегка волосы, одним глазком глядя в зеркало. Потом поправил перстни и направился к пианино.

Пальцы мгновенно забегали по клавишам. Потом взял альбом пьес Чайковского. Начал наигрывать одну. Бросил и перешел к серенаде Дон Жуана. Затем запел.

У него был красивый тенор. Мягкий и нежный, и не такой громкий, металлический, как у Лесли. Сейчас он запел громче, потому что услышал шаги на лестнице. Когда дверь открылась, Уильям распевал свою партию в темпе dolce[21] и при этом не оглядывался на вошедших.

— Какой восторг!.. Настоящий хор ангелов… — воскликнула Алиса, воздев руки и стоя в дверях, точно святая дева.

— Персефона… Европа… — промурлыкала Мейди, в свою очередь желая продемонстрировать свои познания в мифологии.

Когда зазвучали более высокие ноты, Алиса прижала руки к груди в экстазе.

— Держи меня, Мейди, иначе я брошусь в объятия этой сирены.

Она вцепилась в Мейди. Песня закончилась, и Уилли обернулся.

— Успокойтесь, мисс Гэлл, — сказал он. — Надеюсь, музыка не слишком ранила вас.

— О, как ты можешь говорить «успокойтесь»… разве кому-нибудь дано успокоить дикого зверя!

— Простите, мне очень жаль, — шутливо произнес Уилли.

— Ты причина всех моих волнений, дорогой мальчик, — ответствовала Алиса.

— Я и не думала, что ты придешь, — сказала Мейди.

— Пробирался сюда, словно бесстрашный индеец, — сказал Уилли. — Как Гайавата к Миннехахе. Я знал, что ты придешь.

— Ах, ты знал, — приторно улыбнулась Мейди, — а я так заволновалась, когда услышала пианино. Целый год я не видела тебя. И как же ты сюда добрался?

— А я пришел на снегоходах, — похвастался он. — На самых настоящих индейских снегоходах… они прямо из Канады.

— О… ступай, надень и покажи нам, продемонстрируй их нам, Билли, дорогуша! — закричала Алиса.

— Снова идти на холод и пробираться через сугробы по снегу… нет, боюсь, — сказал он и повернулся к Мейди.

Алиса села поговорить с мамой. Вскоре пришел Том Смит и подсел к Мэри. Он молча смотрел сквозь очки своими острыми карими глазами на гостей, презрительно-насмешливо на Уильяма и с опаской на Лесли и Летти.

Вскоре пришли Джордж с Эмили. Они несколько нервничали. Когда переобулись, то не спешили идти в гостиную. Я с удивлением увидел, что он надел туфли для танцев, да и Эмили тоже.

Эмили, румяная от мороза, одетая в платье винного цвета, была очень красива. Костюм Джорджа был отлично сшит… Этим он отличался от других: все мужчины были в вечерних смокингах, а он в пиджаке.

Мы проводили всех в гостиную. Лампы там горели не так ярко, зато вовсю пылал огонь в камине. Мы вынесли из этой комнаты ковер — пол был натерт до блеска — и часть мебели. Комната казалась теперь просторней.

После обмена рукопожатиями вновь прибывшие гости расселись у камина. Мама немного поговорила с ними, потом на пианино зажгли свечи, и Уилли стал нам играть. Вообще-то он был блестящий пианист. Удивительно, но факт. Мама вышла, чтобы распорядиться насчет чая, а спустя некоторое время Летти подошла к Эмили и Джорджу, опустилась в низкое кресло и стала беседовать с ними. Лесли стоял у окна, глядя на лужайку, снег все валил и валил, а небо становилось почти пурпурным.

Летти положила руки на колени и спросила ласково:

— Посмотри… тебе нравится?

— Что? Ты обручена? — воскликнула Эмили.

— Видишь ли, я уже совершеннолетняя, — сказала Летти.

— Красивое кольцо. Можно примерить? Да, у меня никогда не было кольца. Вот, не проходит, мешает сустав… нет, не налезает. У меня руки красные, правда?.. Это от холода… Да оно и мало. Зато очень-очень мне нравится.

Джордж сидел, глядя на игру четырех рук на коленях его сестры, две руки белые и тонкие, две красные и пошире, притом очень нервные. Руки играли кольцом, которое поблескивало при свете свечей.

— Можешь меня поздравить, — сказала она очень тихим голосом, но мы оба знали, что она обращается к Джорджу.

— Ах да, — сказала Эмили. — Я тебя поздравляю.

— А ты? — спросила она, обращаясь уже прямо к нему, поскольку он молчал.

— Что ты хочешь от меня услышать? — спросил он.

— Скажи, что хочешь.

— В другой раз, когда обдумаю это событие.

— Остывший обед![22] — засмеялась Летти, вспомнив, как над его медлительностью потешалась Алиса.

— Что? — воскликнул он, удивившись ее насмешке.

Она знала, что фальшивит, однако надела кольцо на палец и направилась через всю комнату к Лесли, обняла его за плечи, склонила к нему голову и о чем-то нежно с ним заворковала. Бедняга был в восторге, не так уж часто она выражала свою симпатию к нему столь прилюдно.

Мы пошли пить чай. Желтая лампа мягко светила над столом, где стояли рождественские розы вместе с темной листвой, где светились, матово отливали фарфор и серебро, а цветные тарелки приятно поигрывали всеми красками. Все были веселы и счастливы. Да и как может быть иначе, если сидишь за красиво накрытым столом, в молодой компании, а за окном в это время валит снег. Джордж почувствовал себя неловко, когда обнаружил, что положил обе руки на стол, но быстро успокоился. Нам всем было приятно общаться друг с другом.

Разговор зашел о женитьбе.

— Что вы можете сказать об этом, мистер Смит? — спросила маленькая Мэри.

— Ничего, — отозвался он своим благородным голосом. — Мой брак — проблема будущего… когда я надумаю что-нибудь, обязательно выскажу свое мнение.

— И все-таки, что вы думаете о?..

— Помнишь, Летти, — вклинился в разговор Уилли Бэнкрофт, — ту рыжеволосую девушку, которая училась с нами в колледже? Она только что вышла замуж за старого Крейвена с физического факультета.

— Желаю ей счастья! — сказала Летти. — Она тебе нравилась?

— Не больше, чем все другие, — ответил он, улыбаясь. — Как тебе известно, ты тоже была в их числе.

— Что за шутки! — воскликнула Летти, — мы вместе ходили в питомник в обеденное время. Ты отстал на пол-осени. Помнишь, мы давали концерт, ты да я, да еще Фрэнк Уишоу, в маленьком театрике после лекций?