— Да! О, конечно! Ну, конечно, я не могу.

— Конечно, нет… если не хочешь. Между прочим, это его фиалки у тебя на груди.

— А, это… пусть остаются, это не имеет значения. Но зачем он хочет видеть меня?

— Не могу сказать, уверяю тебя.

Она посмотрелась в зеркало, потом на часы.

— Подумаем, — ответила она. — Сейчас только четверть восьмого. Еще три четверти часа… Но зачем ему это нужно? Понятия не имею.

— Впечатляет, не так ли? — спросил я с иронией.

— Да, — ответила она, глядя в зеркало. — Не могу идти в таком виде.

— Ну хорошо. Не можешь, так не можешь.

— Да и потом… скоро стемнеет. В лесу будет очень темно, правда?

— Да.

— Ладно, я дойду только до конца сада. Одну минуту… сбегай, возьми мою шелковую шаль из шкафа… надо торопиться, пока светло.

Я сбегал и принес шарфик. Она старательно надела его на голову.

Мы вышли и направились по садовой тропинке. Летти шла, аккуратно приподняв юбку над травой. В сумерках начал петь соловей. Мы ступали молча, огибая кусты рододендрона, на которых уже появились розовые бутоны.

— Не могу идти через лес, — сказала она.

— Обойдем по верховой тропе. — И мы обошли темный кустарник.

Джордж ждал. Я заметил, что он выглядел уже не так самоуверенно, как обычно. Летти перестала придерживать юбки и поплыла к нему. Он неуклюже ждал, осознавая, что выглядит несколько по-клоунски. Она протянула руку. В этом жесте было что-то великосветское:

— Видишь, — сказала она, — я пришла.

— Да… я думал ты не придешь… — он посмотрел на нее и вдруг улыбнулся, осмелев. — Ты вся в белом… ты, ты действительно очень красивая… хотя не так…

— О чем это ты?

— Да так… ну я думал совсем о другом… о картинах.

Она улыбнулась нежно, лучезарно и милостиво осведомилась:

— И насколько же я отличаюсь от всех этих образов?

— У них нет всей этой чепухи. Они откровенные.

— Но разве я не выгляжу мило со всей этой своей чепухой, как ты называешь? — И она, улыбаясь, сняла шелковый шарфик.

— О, да… так гораздо лучше.

— Ты какой-то чудной сегодня… зачем я тебе понадобилась… чтобы попрощаться?

— Попрощаться?

— Да… ты же уезжаешь, Сирил рассказал мне. Мне очень жаль… даже представить себе не могу, что на мельнице появятся чужие люди! Но ведь и я уеду отсюда скоро, мы все уезжаем, понимаешь, ведь мы стали взрослыми, — она держала меня под руку.

— Да.

— А куда ты поедешь… в Канаду? Ты там поселишься и станешь главой семьи, не так ли?

— Не знаю.

— Тебе не жалко уезжать?

— Нет, я рад.

— Рад, что уезжаешь от нас всех?

— Полагаю, что так… поскольку я должен.

— Ах, судьба, судьба! Она разделяет нас, хотим мы того или не хотим.

— Что ты такое лопочешь?

— Ну, понимаешь, ты должен уехать. Я тоже не должна здесь долго задерживаться… в лесу… становится прохладно. Когда ты уезжаешь?

— Не знаю.

— Не скоро еще?

— Не знаю.

— О, да. Ну, мне надо идти. Ну, так попрощаемся?.. Ты ведь этого хотел, не так ли?

— Попрощаться?

— Да.

— Нет… я хотел спросить тебя…

— О чем? — вскрикнула она.

— Ты не понимаешь, Летти, теперь, когда прежняя жизнь кончилась, все ушло… ты мне нужна… чтобы начать… новую жизнь, ты мне нужна.

— Но что бы я могла делать… я могу только создавать помехи… какую помощь я могла бы оказать?

— Я себя чувствую так, будто с моим разумом что-то сделали… теперь я смог бы объяснить кое-что тебе. Ах, какой все-таки в голове туман… даже не знаешь, что и делать.

— А если бы… если бы я была с тобой… тогда что?

— Если бы ты была со мной, я бы отправился прямиком…

— Куда?

— О… я бы арендовал ферму в Канаде…

— Ну, а не лучше бы сначала заиметь ферму и обрести уверенность, почувствовать, что все идет, как надо?

— У меня нет денег.

— О!.. И поэтому тебе нужна я?..

— Мне нужна только ты. Я дал бы тебе…

— Что?

— Ты бы получила меня… всего меня и все, что пожелаешь.

— И за все самой заплатить… хорошая сделка! Нет, о нет, Джордж, прошу прощения. Это один из моих самых легкомысленных вечеров. Я бы не хотела, чтобы все так получилось. Ты же понимаешь, это невозможно… посмотри, ведь это действительно невозможно, верно?

— Полагаю, да.

— Ты знаешь, что да… Посмотри-ка на меня и скажи, что это невозможно для меня… быть женой фермера… жить с тобой в Канаде.

— Да… я не рассчитывал на это. Да, теперь я понимаю, это невозможно. Но я думал об этом и чувствовал, что ты мне нужна. Нужна… Да, это ни к чему не приводит, если начнешь воплощать свои мечты в реальность. Думаю, такое было в первый и последний раз. Да, это невозможно. Теперь я передумал.

— И что же ты будешь делать?

— Я не поеду в Канаду.

— О, ты не должен… ты не должен принимать поспешных решений.

— Нет… я женюсь.

— Ты? О, я рада. Я думала… ты… был так влюблен… Хотя нет… Я так рада. Да… женись!

— Ладно… раз уж ты…

— Да, — сказала Летти. — Так лучше всего. Но я думала, что ты… — она улыбнулась ему грустно.

— Ты так думала? — откликнулся он с умоляющей улыбкой.

— Да, — прошептала она. Они стояли и смотрели друг на друга.

Он сделал импульсивное движение по направлению к ней. Она, однако, слегка отпрянула назад, наблюдая за ним.

— Ну… думаю, мы увидимся как-нибудь… так что до свидания, — сказал он, протягивая руку.

Мы услышали шорох, кто-то ступал по гравию. На верховой тропе показался Лесли. Услышав его, Летти приняла грациозную позу и сказала Джорджу:

— Мне так жаль, что вы собираетесь покинуть эти места… это ломает всю нашу прежнюю жизнь. Ты сказал, что мы увидимся… — Она задержала свою руку в его руке на одно-два мгновения.

— Да, — отозвался Джордж. — Спокойной ночи, — он повернулся и зашагал прочь. Она стояла в той же красивой позе, глядя ему вслед, потом медленно повернулась.

— С кем это ты разговаривала? — спросил Лесли.

— Он уже ушел, — ответила она таким тоном, как будто его слова с трудом доходили до нее.

— Он появился и чем-то расстроил тебя… а теперь ушел… Кто это?

— Он?.. Ох… так это же Джордж Сакстон.

— Ах, он?

— Да.

— Что ему было нужно?

— А? Что ему нужно? Да ничего.

— Трудно поверить, — сказал он, рассмеявшись, благородно не обращая ни на что внимания.

— Мне так жаль, — сказала она.

— Чего?

— О… давай не будем больше говорить о нем… поговорим о чем-нибудь другом. Я не переношу все эти разговоры… о нем.

— Ладно, — ответил он… и после неловкой, хотя и короткой, паузы спросил: — Как ты провела время в Ноттингеме?

— О, прекрасно.

— Ты получишь удовольствие от посещения магазинов, у тебя уйма времени до июля. Как-нибудь я пойду с тобой.

— Очень хорошо. Пойдем.

— Это звучит так, будто ты не хочешь, чтобы я отправился туда вместе с тобой. Я уже успел надоесть, как старый муж?

— Мне кажется, так и будет когда-нибудь.

— Вот это мило! Почему?

— О, не знаю.

— Знаешь.

— Смотри, Ребекка зажгла лампу в холле.

— Да, уже довольно темно. Я уже заходил к тебе. Пришел раньше, чем обещал. Однако ни разу не услышал от тебя похвалы за это.

— Я не обращала внимания. Вот зажгли свет в столовой. Пойдем домой.

Они вошли в дом. Она подошла к пианино и осторожно сняла с него покрывало. Потом обернулась в задумчивости и какое-то мгновение постояла так.

— Ты не присядешь рядом со мной? — сказал он, указывая на диван.

— Не сейчас, — ответила она, повернувшись к пианино. Потом села и начала наигрывать какой-то мотив по памяти. И вдруг принялась вытворять невесть что, заиграла обрывки разных песен, отрывисто и неприятно.

— Послушай, Летти… — попытался он прервать ее занятие.

— Да, — ответила она, продолжая играть.

— Это не очень интересно…

— Нет? — она продолжала играть.

— И совершенно не впечатляет…

Она не ответила. Он немножко поскучал, потом сказал:

— Сколько это будет продолжаться, Летти?

— Что?

— Ну, вот такие вещи…

— Пианино?.. Я могу прекратить, если тебе не нравится.

Однако она не прекратила.

— Да… и все это просто скучно, прости.

— Не понимаю.

— Разве?.. Между тем это мне надоело.

Тогда она забренчала: «Если я построил мир для тебя, дорогая».

— Я сказал, прекрати! — крикнул он.

Она добренчала песенку до конца, потом медленно закрыла пианино.

— Подойди сюда… Подойди и посиди со мной, — сказал он.

— Нет, не хочется. Я бы лучше поиграла.

— Ну и играй, черт возьми, а я пойду туда, где мне будет интересно.

— Прекрасный выход.

Он не ответил, и она медленно повернулась на табурете, открыла пианино и положили свои пальцы на клавиши. Под звуки музыки он встал и сказал:

— Я пошел.

— Но еще же рано… Почему? — спросила она, играя нежную мелодию «Meine Ruh ist hin»…

Он стоял покусывая губы. Потом еще раз попробовал обратиться к ней.

— Летти!

— Да?

— Ты не собираешься прекратить это и… быть чуточку… подружелюбней?

— Подружелюбней?

— Ты какая-то странная сегодня. Что тебя расстроило?

— He-а. Ничто. Если кто из нас и расстроен, так это только не я.

— Рад слышать… Но как бы ты все-таки назвала свое состояние?

— Мое? Никак.

— Ну, ладно. Я пойду.

— Зачем? Еще же рано?

Он не уходил, а она играла все нежней и нежней, играла бездумно, бесцельно. Один раз подняла голову, чтобы заговорить, но ничего не сказала.

— Погоди! — выкрикнул он вдруг так громко, что она вскочила и захлопнула пианино. — Зачем ты это делаешь? Зачем?

Несколько секунд она молча смотрела на него, потом ответила вопросом:

— А что произошло?

— Полагаю, ты хочешь, чтобы я не мешал, пока ты сентиментальничаешь со своим молочником. Тебе не надо беспокоиться. Можешь делать это в моем присутствии. Или давай я уйду и оставлю тебя с миром. Сейчас схожу и позову его сюда, если хочешь… если тебе это нужно…

Она медленно повернулась на табурете спиной к пианино и посмотрела на него, улыбаясь.

— Какой ты молодец! — сказала она.

Он стиснул кулаки и ухмыльнулся.

— Как же ты любишь дразнить… — начал он, воздевая кулаки. Она улыбалась. Тогда он повернулся, сбил несколько шляп с вешалки в холле и ушел, хлопнув дверью.

Летти еще некоторое время продолжала играть, после чего ушла в свою комнату.

* * *

На следующий день Лесли к нам не пришел, на другой день тоже. Зато утром забежала Мэри и сказала, что он уехал в Йоркшир осматривать новые шахты, которые были затоплены, и скорей всего будет отсутствовать неделю или около того. Подобные деловые поездки на север случались довольно часто. Фирма, в которой мистер Темпест был директором и главным держателем акций, открывала новые шахты в другом графстве, поскольку в своем районе шахты приносили мало прибыли. Уже было почти решено, что Лесли обоснуется в Йоркшире после того, как женится, и будет наблюдать за ведущимися там работами. Сначала он отверг эту идею, но потом принял.

Пока он отсутствовал, Летти пребывала в дурном настроении. Она больше не вспоминала о Джордже и мельнице. Сдерживалась и в основном старалась вести себя, как подобает леди.

Вечером, на четвертый день отсутствия Лесли, мы вышли в сад. На деревьях проклюнулась листва. Мама в своем садике приподнимала личики аврикул (это такие цветочки), чтобы посмотреть на их бархатные губки, и осторожно выпалывала молодые сорняки из черной земли. Повсюду кричали дрозды. Японская айва пылала на стене, на свету она росла особенно густо. Кисточки белых соцветий вишни нежно колыхались на ветру.

— Что мне делать, мама? — спросила Летти, она подошла, чтобы набрать цветов японской айвы. — Что делать? Делать-то нечего.

— Ну, девочка моя… а что, собственно, ты хочешь делать? Ты целыми днями хандришь. Пойди и повидайся с кем-нибудь из друзей.

— До Эбервича далеко.

— Разве? Тогда сходи-ка к тем, кто живет неподалеку.

Летти постояла в нерешительности.

— Не знаю, что и делать, — сказала она. — Я ведь никогда так не проводила дни. Чувствуешь себя заживо похороненной в этой норе… Ах, вот бы поселиться поближе к городу… Так плохо, когда тебе не с кем общаться, кроме двух-трех человек.