— О Боже, какая неосведомленность! Яблоко Париса… Разве ты не видишь, мы явились сюда, чтобы ты нас выбрал.

— О, ладно… но у меня нет яблока… я съел его.

— Какой простофиля… он как кипящая магнезия, которая может кипеть неделю. Ты что, всех нас поведешь в церковь?

— Если хотите.

— Ну, тогда пошли. А где Обитель Любви? Посмотри на Летти, она смущена. Прости, старая подружка…

— Ты сказала «любовь»? — спросил Джордж.

— Да, я сказала, правда, Мег? И ты сказала «любовь», правда?

— Я даже не знаю, о чем ты, — засмеялась Мег, покраснев.

— «Amor est titillation» — «Любовь — это нечто веселое и щекотное»… Правда, Сирил?

— Откуда я знаю.

— Конечно, нет, конечно, старый приятель. Оставь это девушкам. Смотри, как понимающе смотрит Летти… о, Летти, почему ты такая грустная?

— Из-за любви, — предположил Джордж, повязывая новый галстук.

— Держу пари, — это «degustasse sat est», не так ли, Летти? «Один раз попробовать — и хватит»… «И проклят будь тот, кто первый крикнет: довольно!..» Которая из нас тебе нравится? Ты, что, нас всех поведешь в церковь, Джордж, дорогуша? По одной или всех вместе?

— Ну, что мне делать, Мег? — спросил он.

— О, я не возражаю, веди нас туда.

— А ты, Летти?

— Я не собираюсь идти в церковь.

— Давайте пойдем куда-нибудь погуляем… Прямо сейчас, — сказала Эмили, ей явно не нравилась вся эта бессмыслица.

— Ну вот, Сиб, ты получил приказание. Не бросай меня, — захныкала Алиса.

Эмили вздрогнула и куснула себя за палец.

— Пойдем, Джорджи, а то ты напоминаешь палец, на котором висят две чашечки весов. Куда же качнешься?

— Туда, где тяжелее, — ответил он улыбаясь и не глядя ни на Мег, ни на Летти.

— Ну, тогда это Мег, — воскликнула Алиса. — О, я хотела бы быть полнее. У меня нет никаких шансов с Сибом против Пем.

Эмили вспыхнула возмущенно, Мег покраснела и смутилась. Летти начала оттаивать и улыбнулась, и мы отправились на прогулку двумя трио.

К сожалению, вечер выдался чудесный, поэтому на дорогах было полным-полно прогуливающихся мужчин, одетых в светлые брюки и черные пиджаки с маленькими подозрительными собачонками. Попалась нам навстречу и группа молодых бездельников, вполне возможно, галантных мужей. Повстречали мы и влюбленную парочку. Мать с двумя маленькими золотоволосыми девочками в белых шелковых платьицах, весело протопали по дорожке, рядом отец неуклюже ковылял в своем воскресном костюме.

Мы поболтали о всякой чепухе. Джордж старался поддерживать беседу, рассказывал о ягнятах, об их разных породах. И тут Мег воскликнула:

— Ой, а они вовсе не черные, словно только что выползли из печки.

Он поведал, как выкормил двух малышей из бутылочки, вызвав восхищение Мег его заботливостью о ягнятах. Потом он перешел к чибисам-пигалицам. Принялся рассказывать о том, как они кричат и притворяются ранеными — «забавно, однако!» — а однажды, дескать, даже откатил в сторону яйца, когда пахал. И как мать преследовала его и как даже сторожила, когда он снова проходил мимо с плугом, следила за ним, пока он совсем не ушел с поля…

— Ну, она узнала тебя… Они всегда знают, от кого что нужно прятать, — принялись подтрунивать над ним.

— Да, — согласился он. — Ее маленькие яркие глазенки, казалось, говорили именно об этом, когда я проходил мимо.

— О, я думаю, это такие прекрасные малышки, верно, Летти? — воскликнула Мег восхищенно.

Летти согласилась. Мы гуляли по холмам, потом спустились вниз к Крейниду. Мег решила, что ей пора домой, к бабушке. И Джордж попрощался с ней, сказав, что зайдет через часок или около того. Девушка была разочарована, но ушла без всяких возражений. Мы оставили Алису с нашим приятелем и поспешили домой через Селсби, чтобы избежать толпы людей, возвращающихся из церкви.

Мы шли домой через Селсби, обогнули шахту на западе, ее вышки темнели на фоне заката. Дома у подножия этих высоких сооружений стояли такие неказистые, утонув в вечерних сумерках.

— Знаешь, Сирил, — сказала Эмили, — я должна навестить миссис Эннабел, жену сторожа. Она переехала в Бонсартс Роу. А дети пошли в школу… О, это все ужасно!.. Раньше они не посещали школу и вот теперь молчат на уроках.

— Зачем она переехала? — спросил я.

— Полагаю, так решил сквайр. Кеннелз, видно, ему понадобился. Господи, как же они живут… страшно даже подумать!

— А почему ты не побывала у них?

— Не знаю… я собиралась… Но… — Эмили запнулась.

— Ты не захотела? Или для тебя неважно?

— Нет, почему же… А ты пошел бы?

— Ой… Пошли-ка прямо сейчас… Это же рядом.

— Нет, не пойду, — ответила она резко.

— Пойдем. Проберемся через пырей. Только дай я скажу Летти.

Летти тут же энергично заявила:

— Нет!

— Ладно, — сказал Джордж, — я провожу ее домой.

Но это устраивало Летти еще меньше.

— Не знаю, куда это ты направился, Сирил, — сказала она. — Сегодня воскресенье. И вообще я хочу домой.

— Ну, и иди. Вон Эмили пойдет с тобой.

— Ха! — воскликнула Эмили. — Считаешь, что я уже раздумала повидать миссис Эннабел.

Я пожал плечами, а, Джордж покрутил усы.

— Ладно. В конце концов мне все равно, — заявила Летти.

И мы все двинулись гуськом. Нам пришлось проходить мимо целого ряда уродливых домов, выстроившихся рядом с шахтой. Все черные, покрытые копотью. У каждого дома был только один вход, из палисадника с жалкой растительностью. Ничего другого ожидать не приходилось, ведь вся дорога покрыта копотью, угольной пылью и золой.

На середине улицы, однако, мы увидели толпу женщин с ребятишками, без головных уборов, с голыми руками, в белых передниках и черных воскресных платьях. Двое мужчин прислонились к стене и громко смеялись. Женщины махали руками, что-то вопили, обращаясь к маленькой фигурке, засевшей на крыше соседнего дома.

Эмили и Летти слегка отстали.

— Посмотри, да это же плутишка Сэм! — изумился Джордж.

Действительно, за трубой прятался мальчишка в рубашке с закатанными рукавами. Я сразу узнал его рыжую голову. Он был босиком и теперь подбирался к самому краю крыши, при этом на ходу всем показывал нос и что-то насмешливо выкрикивал. Сэм вдруг сел, почти потеряв равновесие, а толпа качнулась, женщины снова завизжали.

К ним уже спешил деревенский констебль. Его тонкая шея торчала из мундира. Он потребовал, чтобы ему доложили о причинах переполоха.

Немедленно вперед выступила женщина с яркими карими глазами и родимым пятном на щеке, она схватила полицейского за рукав.

— Снимите его, снимите и высеките розгами, как следует, — завопила она.

Полицейский отодвинул ее в сторону и попытался лично выяснить, в чем дело.

— Я его, мерзавца, в порошок сотру, — продолжала вопить женщина, — вот только поймаю. Маленькому негодяю не место среди честных людей, ворюга, бесенок…

Это все, что она могла сказать.

— В чем же дело? — перебил ее тощий констебль. — Что произошло?

— Что произошло?!.. Пускай только спустится вниз, он у меня дождется, негодяй…

Сэм, увидев, что она смотрит на него, скорчил рожицу, чем вызвал такой поток яростной ругани, что Летти и Эмили задрожали от испуга.

В окне спальни показалась голова матери. Она высунулась, безуспешно стараясь рассмотреть, что происходит. Выглядела как обычно, слезы уже давно высохли на ее бледном лице. Она так сильно вылезла из окна, что была опасность вывалиться оттуда.

Мужчины раскачивались на каблуках, смеялись и кричали:

— Ну, поймай его, Полли, поймай!

Сквозь смех и возмущенные крики толпы прорезался горестный голос матери:

— Слезай, мой утеночек, иди сюда, иди к мамочке. Они не посмеют тронуть тебя. Послушай свою мамочку. Сэм, Сэм, Сэм! — Она кричала все громче и громче.

— Сэмми, Сэмми, иди к своей мэ-э-э-ме, — кричали остряки.

— Неужели ты не придешь к своей мамочке… мой утеночек?.. иди, иди, спускайся вниз!

Сэм посмотрел на толпу, потом в ту сторону, откуда раздавался голос матери. Он готов был заплакать. Крупная женщина с большим стальным гребнем в волосах крикнула:

— Тебе сейчас попортят лицо.

И, подстрекаемая косоглазой женщиной с родимым пятном, она стала ругать и оскорблять его. Маленький негодник в ответ схватил кусок известки и запустил им в крикунью, в ту же секунду он раскололся о большой стальной гребень на мелкие осколки. Вследствие этого на голове владелицы гребня обнажилась плешь, что привело к всеобщему смущению. Полицейский — я даже представить себе не мог, каким он тощим выглядел без мундира дома, — сжал кулаки, принялся сплевывать из-под тщательно причесанных усов, потом скомандовал властным голосом:

— Эй ты, там наверху, слезай, разберемся!

Мальчик попытался забраться на самый верх крыши, чтобы затем спуститься с другой стороны. Немедленно мальчишки понеслись туда с воплями. Теперь уже на крышу полетели куски красного обожженного кирпича. Сэм спрятался за печной трубой.

— Я попал в него! — орал один из маленьких бесенят. — Я попал!

Град камней полетел вниз, задевая женщин и полицейского. Мать выскочила из дома и с яростью набросилась на тех, кто бросался камнями. Она поймала одного сорванца и повалила его на землю. Остальные немедленно стали обстреливать ее чем попало. Потом Джордж, полицейский и я принялись ловить юных негодяев, а женщины побежали посмотреть, что будет с их отпрысками. Нам удалось поймать двух парней где-то в возрасте четырнадцати лет и передать их полицейскому. Ватага быстро разбежалась.

Когда мы вернулись на поле битвы, Сэма там не оказалось, он тоже сбежал.

— Удрал, паршивец, — орала косоглазая женщина, — надо запереть его в тюрьму за такие проделки.

В это время группа миссионеров вышла из церкви и показалась в начале улицы. Они пели религиозные песни. Женщины на улице стали громко подпевать им, так как звучала знакомая всем песня «Даже тогда, когда солнце село». Все поспешили влиться в процессию, кроме полицейского с двумя пленниками, а также косоглазой женщины и той, у которой был стальной гребень в волосах. Я посоветовал блюстителю закона освободить мальчишек и выяснить, что же все-таки произошло.

После чего я поинтересовался у косоглазой женщины, в чем дело.

— Наша крольчиха принесла бы нам большие доходы, если бы ее не сожрали, — заявила она, заходясь в злобе.

— А благодарить, — добавила обладательница стального гребня, — надо нашу кошку, которая все раскопала. Будь она трижды благословенна.

— Она раскопала кролика? — спросил я.

— Нет, от него ничего не осталось, кроме шкурки… ее уже все видели.

— Когда это произошло?

— Этой ужасной ночью… мы обнаружили голову и заднюю часть в этой грязной кастрюле… могу показать, кстати… я прихватила это в качестве вещественного доказательства, правда, Марта?

— Крольчиха была такая жирная… Эх, я бы ему башку свернула, только попадись он мне в руки.

Наконец я выяснил, что Самуэль украл самую большую, длинноухую крольчиху из загончика в угольном сарае, принадлежащем косоглазой леди, освежевал ее, закопал шкурку и принес свою добычу матери под видом пойманного в силки дикого кролика. Эта крольчиха и составила праздничный воскресный ужин семьи Эннабел; к несчастью, кое-что оставили еще на понедельник, так появилось вещественное доказательство совершенной кражи.

Владелица крольчихи предположила, что та сбежала. Сия мирная догадка была разрушена благодаря стараниям кошки, ну, а животное принадлежало обладательнице стального гребня. Кошка копалась в садике возле дома, где обитало семейство Эннабел, и разрыла там бело-коричневую шкурку крольчихи, после чего все неприятности и начались.

Косоглазая женщина не была настроена так уж свирепо. Я поговорил с ней по-приятельски, одновременно взывая к ее женской доброте. Своему голосу я попытался придать как можно больше печали.

В конце концов она сжалилась чисто по-матерински над несчастной семьей. Я оставил ей полкроны и заодно успокоил также обладательницу стального гребня. После чего поспешил удалиться, унося с собой кастрюлю с остатками злополучной крольчихи и направляясь к коттеджу вдовы, где Джордж с девушками уже поджидали меня.

Дом находился в очень прискорбном состоянии. В кресле-качалке сидела мать, раскачиваясь, с грустным видом. Все ее возбуждение улеглось. Летти нянчила одного маленького ребенка, Эмили — другого. Джордж курил трубку с невозмутимым видом. Кухня была забита народом. На столе не было места, чтобы поставить кастрюлю. Поэтому я собрал чашки и блюдца из-под чая и поставил кастрюлю на заляпанную чайную скатерть. Четверо ребятишек сидели раздетые и в слезах. Как только я вошел, один из них, забравшись под стол, начал хныкать, поэтому я дал ему карандаш с выдвижным стержнем, который не работал.