Эльвира Барякина - Белый Шанхай

— Вы всегда попадаете в цель? — серьезно спросил Даниэль.

— Если я подозреваю, что промахнусь, то не начинаю охоту, — отозвалась Нина.

Он взял ее за запястье — весьма интимный и чувственный жест!

— В последнее время вы охотитесь за мной. Так чего же вам надо?

Нина с укоризной посмотрела на Даниэля и высвободила руку, как будто он сделал что-то неприличное.

— Мне нужен совет по части китайского искусства. Моему знакомому антиквару досталась необычная коллекция: старик хочет ее продать, но не знает, как это сделать.

У Даниэля был настолько растерянный вид, что Нина едва не рассмеялась.

— Ну, хорошо… давайте посмотрим вашу коллекцию, — произнес он. — Когда вы хотите встретиться?

К ним подбежала Эдна — пестренькая, как куропатка, в своем сером платье в мелкий цветочек.

— Извините, что перебиваю, но нас ждут в палатке организаторов.

Даниэль приподнял шляпу и поклонился:

— Прошу прощения.

Нина сжала кулаки с досады. Вечно эта Эдна путается под ногами!

Но с другой стороны, все было ясно: Даниэль смирился с неизбежным и разрешил себе мечтать о другой женщине. Остальное было вопросом времени.

Он позвонил через два дня.

Накануне был испанский маскарад: Нина до трех часов танцевала фламенко и пошла спать только под утро.

Услышав звонок, она долго не могла нашарить телефонный аппарат, стоящий на прикроватной тумбочке.

— Алло!

— Доброе утро, — раздался голос Даниэля. — Вы все еще хотите показать мне ваш антиквариат?

Нина прижала руку ко лбу: мысли ее разбегались, а виски тяжело ныли с похмелья. Кажется, вчерашний херес не пошел ей на пользу.

— Давайте встретимся через два часа.

— Договорились.

С трудом встав с постели, Нина подошла к трехстворчатому зеркалу. Хороша красавица, нечего сказать! Под глазами краска, волосы дыбом, да еще голова раскалывается.

— Чьинь! — позвала Нина служанку-аму. — Принеси мне стакан зельтерской воды со льдом!

Даниэль встретил Нину у входа на антикварный рынок, где среди бесчисленных палаток и навесов бродили туристы, зеваки и знатоки искусств.

Пахло старым деревом и дымом ароматических палочек, зажженных перед маленькими алтарями. В глубине лавок среди пестрой рухляди сидели невозмутимые продавцы и обмахивались веерами с изображением символов удачи. Тут и там вспыхивали споры о цене, к делу привлекались свидетели, боги и духи, и наконец товар — пара старинных кресел, древняя кочерга или храмовый колокол — переходил из рук в руки.

Нина повела Даниэля по торговым рядам, где продавалось все на свете: чайники, статуи, паланкины, фонари, старинные вышитые одежды, орудия пыток, гадальные кости с предсказаниями столетней давности и изображения Цзы-гу, богини отхожих мест, которой надо молиться о благополучии в семейных делах.

Антикварная лавка Гу Яминя занимала два этажа в старом доме со скрипучими лесенками и окнами из цветных стекол. Хозяину было лет сто, не меньше, и он так усох и потемнел от старости, что походил на скрюченную фигурку, вырезанную из дерева. Даже в жару ему было холодно и он бродил по дому в стеганном халате и войлочных туфлях.

Гу Яминь долго приглядывался к Даниэлю и расспрашивал Нину, кто этот господин и чего ему надо, но потом все-таки согласился показать ему свою коллекцию.

— Один нехороший человек проиграл мне эти вещи в карты, — сказал старик, направляясь в задние комнаты. — Он поклялся, что они стоят не меньше трех тысяч серебряных таэлей, но я не могу выручить за них и юаня, потому что продавать такие предметы запрещено законом.

В комнате, до потолка заставленной коробками, было темно, жарко и душно. Нина отодвинула в сторону резную ширму со сломанными рейками и открыла окно. Она думала, что Гу Яминь уйдет и оставит ее с Даниэлем наедине, но старик уселся на табурет и сложил руки на набалдашнике палки.

— Можете приступать, — сказал он.

Нина давно придумала, что и как должно произойти, когда она приведет сюда Даниэля. Но у нее так разболелась голова, что все ее планы пошли насмарку. К тому же Гу Яминь следил за ней укоризненным взглядом, будто догадываясь, что у нее на уме.

Даниэль открыл одну из коробок и достал футляр, обитый шелковой тканью. Внутри находился маленький нефритовый диск с изображением прекрасной девушки, лежащей на хризантеме с девятью лепестками. Ее обнаженное тело чуть поблескивало, глаза были прикрыты, а на губах застыла неясная улыбка.

Даниэль покосился на Нину и, ничего не сказав, вынул из коробки фарфоровый браслет. На нем был нарисован сад с пагодой и горбатым мостом, а на обороте — игривая женщина с высокой прической. Ее халат был распахнут, груди обнажены, а пояс красной змейкой скользил по животу и исчезал между ног.

В следующей коробке находился зуб мамонта, на котором было вырезано что-то вроде «Сада земных наслаждений»[9].

— Вы знаете, сколько стоит эта вещь? — спросил Даниэль Нину.

— Понятия не имею, — пробормотала она, растирая ноющие виски.

— Эту коллекцию можно продать за очень большие деньги, но не здесь, а в Европе.

Гу Яминь вдруг уронил голову на грудь и захрапел. Его седые усы трепетали от дыхания, как пакля на ветру.

Нина приблизилась к Даниэлю и шепнула ему на ухо:

— Если Гу Яминь попробует отослать эти вещи за границу, его обвинят в распространении порнографии и посадят в тюрьму. Собственно, поэтому я к вам и обратилась: ему нужен совет, что со всем этим делать.

— А что, если вывезти коллекцию под видом дипломатической почты? — отозвался Даниэль. — Вы можете провернуть это через чехословацкое консульство и заработать гораздо больше, чем на шампанском.

Нина похолодела: все-таки Даниэль знал, чем она занимается!

— А вы опасный человек… — с запинкой проговорила она.

Даниэль усмехнулся:

— Если бы я был опасен, вы бы находились не здесь, а совсем в другом месте.

— Я могу объяснить!..

— Не надо. Лучше помогите мне составить опись этих сокровищ.

Оставшиеся коробки они разбирали вместе. Там были альбомы с медными уголками и пряно пахнущими гравюрами, наборы расписных вееров с изображением самых немыслимых сцен, фарфоровые статуэтки, кружевные фигуры для театра теней… Даниэль разглядывал их на свет и шепотом пересказывал Нине содержание знаменитых средневековых романов о любви. А у нее хватало сил только на то, чтобы кивать и натянуто улыбаться.

Даниэль показал Нине пожелтевший от времени свиток: самурай выводил тонкие столбики иероглифов на бедре обнаженной дамы.

— Знаете, что тут написано?

Уснуть на рукаве твоем,

Хранящем тонкий аромат.

Перед рассветом

Качнулся полог на двери.

В сырой траве едва видны следы.

Гу Яминь вдруг проснулся и с укоризной посмотрел на Нину и Даниэля.

— Дались вам эти следы! — проворчал он и показал концом палки на большую коробку в углу. — Лучше туда загляните!

Даниэль достал оттуда седло с острым колом, торчащим посередине.

— Что это?

— Очень полезная вещь, — объяснил Гу Яминь. — Такое седло привязывали на спину ослу и сажали на него неверную жену — чтоб кол был там, чем она согрешила. А потом пускали осла вскачь.

Нина потянула Даниэля за рукав:

— Пойдемте отсюда. Мне надо на свежий воздух.

Он вывел ее на улицу.

— Не знал, что вы такая впечатлительная. Вы же понимаете, что Гу Яминь нарочно дразнит вас?

Нина кивнула, торопливо обмахиваясь веером. Ей было одновременно и холодно и жарко, а густой запах благовоний, расплывавшийся над улицей, вызывал нестерпимую тошноту.

— Если вы согласитесь вывезти коллекцию в Европу, я могу поспрашивать друзей, не захочет ли кто-нибудь купить ее, — сказал Даниэль.

— Хорошо, — отозвалась Нина. — Извините, но я пойду.

— Я вас чем-то обидел?

— Нет. Всего хорошего.

Нина чуть ли не бегом побежала прочь. Еще немного и ее бы стошнило прямо на Даниэля.

Вернувшись домой, Нина долго не могла прийти в себя. Что это было? Ее тело словно отвергало мистера Бернара: «Не вздумай связываться с ним!»

Тем не менее, когда Даниэль снова позвонил и предложил встретиться, Нина согласилась. Она верила в приметы, только если ей нравилось предсказание.

Нина надеялась, что между нею и Даниэлем снова вспыхнет чувство взаимопонимания и интеллектуального родства — как тогда, в поезде. Однако все пошло иначе: они ввязались в странную, но увлекательную игру, в которой выигрывал тот, кто удачнее изображал равнодушие.

Даниэль оказался совсем не таким, как думала Нина: после визита к Гу Яминю он решил, что при ней не обязательно разводить церемонии и притворяться безупречным джентльменом. Теперь он без стеснения говорил скабрезности, нелестно отзывался об окружающих и ничуть не скрывал, что находит Нину «излишне привлекательной».

— Слава богу, я циник и мизантроп и у меня хватает ума не заводить с вами романа, — посмеивался он.

— Это не у вас хватает ума, а у меня, — отвечала Нина. — От женатых мизантропов надо держаться подальше.

Она скоро выяснила, что Даниэль не любит Эдну.

— Китайцы считают, что если у женщины нет таланта — это уже добродетель, — говорил он. — А Эдна, к сожалению, чертовски талантлива.

— Чем же вы недовольны? — удивлялась Нина.

— Тем, что не могу зарыть ее талант в землю. Я прихожу вечером домой, а у моей супруги вдохновение. Муза витает над ней примерно до двух ночи, и все это время Эдна гремит на пишущей машинке.

— Купите себе тромбон и репетируйте в соседней комнате.

— Бесполезно! Во время войны Эдна жила в Лондоне и приучилась не обращать внимание даже на вой сирены.

Но дело было не только в таланте миссис Бернар. Ее мать умерла при родах, отец был грубым служакой, и Эдна, привыкшая находить утешение в церкви, выросла религиозной фанатичкой. Для нее все, связанное с постелью, было гадким и греховным, и она, не долго думая, предложила Даниэлю «блюсти чистоту». Уговаривать или что-то разъяснять он считал ниже своего достоинства, и дело кончилось самым банальным образом — проститутками.

— Увы, я женился на камбале: холодной, плоской и односторонне развитой, — вздыхал Даниэль.

Его влекло к ярким и чувственным женщинам, и Нина беззастенчиво пользовалась этим, постоянно дразня его, но не подпуская близко. Даниэль не оставался в долгу и потешался над Нининой мечтой о законных доходах. Когда она делилась с ним очередной коммерческой идеей, он не без удовольствия ставил Нину на место:

— Объясните мне, почему вы так стремитесь заниматься мужскими делами? Эдну еще можно понять: у нее есть талант, а вы-то куда рветесь?

Подобные шуточки доводили Нину до белого каления. Каждый раз она клялась себе, что ничего не будет рассказывать Даниэлю, но потом снова спрашивала его мнение о своих задумках: она была слишком неуверенна в себе и ей хотелось заручиться чьей-нибудь поддержкой.

Однако у Даниэля невозможно было выпросить одобрение или похвалу.

— Вы заслоняете собой солнце! — возмущалась Нина после очередного разгрома.

— Я всего лишь пытаюсь уберечь вас от солнечного ожога, — пожимал плечами Даниэль. — Вы ведь хотите, чтобы вас расценивали как белую леди?

И все же он охотно помогал Нине: давал ей дельные советы по поводу финансов и подсказывал, как лучше замаскировать чехословацкое консульство.

Сфотографировав каждый предмет из коллекции Гу Яминя, Даниэль разослал карточки знакомым собирателям древностей.

— Если сделка состоится, можете забрать себе комиссию, — великодушно предложил он.

Нина была уверена, что Даниэль без памяти влюбился в нее. Он неоднократно заводил речь о том, что в ней очень сильно женское начало и ему невозможно противостоять.

— Слава богу, вы сами этого не осознаете, иначе вы не пытались бы заниматься чуждым вам делом. Вы можете себе представить Венеру Боттичелли в канцелярских нарукавниках и со счетами под мышкой?

— А в чем ее надо представлять? — спрашивала Нина. — Она же голая.

— Вот именно!

Все шло к тому, что Даниэль разведется с Эдной и позовет Нину замуж. Ее только беспокоил развод с Климом: они венчались в церкви — как расторгнуть этот брак? К тому же в Китае законы были всецело на стороне мужчины, и если он отказывался отпустить супругу, ей нечего было и думать о новой свадьбе.