Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Он скинул пальто и сел рядом с Ниной, старательно отводя взгляд от младенца.

— Я не могу покормить Катю! — сквозь рыдания проговорила Нина.

Она все-таки назвала дочь Катей — как они когда-то решили.

Девочка тыкалась в неестественно большую грудь Нины, но так и не могла ухватить сосок.

— Подложи ей что-нибудь под спину, — посоветовал Клим. — Тебе неудобно держать ее на весу.

Они долго возились, перекладывая младенца, и то и дело срывались на злой шепот:

— Ты что, не видишь — ее надо приподнять!

— Да ей так неудобно!

Наконец Катя разобралась что к чему. Нина откинула голову на подушку: от усталости у нее закрывались глаза.

— Если меня арестуют, ты позаботишься о Кате?

— Я не брошу твою дочь, — бесцветно отозвался Клим.

— Это и твой ребенок!

Только этого не хватало… Теперь, помимо Даниэля и Иржи, в отцы записали и самого Клима.

— Тебе не нужно лгать, чтобы получить то, что ты хочешь, — сказал он. — Раз я пообещал, значит выполню.

У Нины задрожали губы.

— Убирайся к черту! От такого папаши все равно никакого толка!

Клим едва сдержался, чтобы не наорать на нее, но сейчас было не время бороться за правду.

— У тебя есть адвокат? — спросил он.

Нина кивнула.

— Его зовут Тони Олман. Он уже приходил и пообещал спасти нас с Иржи.

— Это правда, что ты втянула его в аферу с чехословацким консульством?

— У меня не было другого выхода! Деньги кончились, и я не представляла, как еще можно заработать.

— И поэтому ты стала торговать пулеметами?

Клим описал, при каких обстоятельствах был арестован Иржи, и Нина совсем растерялась.

— Я ничего об этом не знаю! Мы продавали только шампанское и коньяк, и я вообще запретила Иржи заниматься этим, пока я не рожу.

— Ну, значит, он тебя не послушал, — вздохнул Клим. — Теперь Уайер хочет представить дело так, будто ты родила не от Даниэля, а от Иржи.

— А ты что, не сказал ему, что мы с тобой встретились в Линьчэне? С тех пор прошло ровно девять месяцев.

— Нина, прекрати!

— Я понимаю, что виновата перед тобой… Но ведь так нельзя мстить! Ты нарочно сделал все, чтобы я забеременела!

— Я сделал?!

— Ты исчез, не оставив мне даже записки! Я ждала тебя, ждала…

Клим настолько привык считать себя пострадавшей стороной, что Нинино объяснение не укладывалось у него в голове.

— Я опаздывал! Это ты приехала в Линьчэн развлекаться, а у меня была работа!

Сама мысль о том, что в действиях Нины не было злого умысла, повергла его в смятение.

— Что вы так долго? — крикнул из коридора сержант. — У меня сейчас смена закончится!

Клим поднялся — все еще разгоряченный ссорой, злой и непреклонный.

— Мне надо идти.

Подобрав с пола пальто, он направился к двери, но Нина остановила его:

— Погоди! Я… ну в общем… Спасибо, что ты пришел ко мне!

Впервые за полтора года, если не считать Линьчэна, Нина дала понять, что ценит своего мужа.

— Я вернусь завтра, — пообещал Клим и вышел из комнаты.

Трамваи уже не ходили, и ему пришлось добираться до дома пешком. Он быстро шагал по черно-белому городу и пытался осознать случившееся. Растерянность сменялась то возмущением, то надеждой: а вдруг Катя действительно была его дочкой? Клим был совершенно не готов к этой мысли и не представлял, что ему надлежит делать.

Он всегда хотел детей, но когда думал о них, ему представлялось, что у него есть дом, достаток и любящая и любимая жена, в верности которой не приходится сомневаться. А теперь что будет? С одной стороны, Клим не мог поклясться, что в ту ночь они с Ниной были особо аккуратны, но с другой стороны, поверить ей на слово мог только наивный человек. Нина уже много раз доказывала, что понятие «честность» не особо ее волнует.

Невероятно: осознавать все это и, тем не менее, замирать от неуместной, плохо объяснимой радости — Нина все-таки вернулась в его жизнь! А если она родила ребенка от Даниэля Бернара — ну пусть будет так. Многие воспитывают чужих детей — мир от этого не перевернулся.

Лишь бы Нину не упекли в тюрьму! Лабуда наверняка все будет валить на нее, да и капитан Уайер постарается поквитаться за свою дочь.

Каким богам молиться, чтобы все обошлось? Какие жертвы приносить?

Клим поднял глаза на роскошное зимнее небо: над крышами теснились бесчисленные звезды — как публика в Колизее, ждущая исхода боя.

Нина двигалась, как в бреду: тело плохо слушалось ее, а ей надо было приспосабливаться к домашнему аресту и устроить все так, чтобы у Кати были чистые пеленки, а у нее самой — еда и уголь для печи.

Слуги с перепугу разбежались, полицейские могли в любой момент вломиться в комнату, телефон был отключен, и Нине казалось, что ее отрезали от всего мира. Она даже не знала, в чем ее обвиняют и что ей грозит.

Как Иржи мог заняться торговлей оружием? Ведь он был нерешительным, как овца, и единственное, на что у него хватало смелости — это подтрунивать над Ниной.

«Наверняка это Дон Фернандо подбил его! — думала она. — Ну я им задам, когда меня выпустят из-под ареста!»

Клим снова явился проведать ее, и Нина сразу поняла, что он не хочет даже смотреть на Катю. Он не пытался взять ее на руки, не спрашивал, как у нее дела, а когда Нина заговорила о ребенке, неуклюже попытался сменить тему:

— Сейчас главное — снять с тебя все обвинения.

Для Клима Катя была не подарком судьбы, а проблемой, и это оскорбляло Нину до глубины души.

— Почему ты взялся мне помогать? — напрямую спросила она. — Ты считаешь, что я тебе вру, и Катя — не твой ребенок. Но тогда чего тебе от нас надо?

— Ничего! — обозлился Клим и тут же начал придумывать объяснения: — В какой-то мере я виноват в том, что тебя посадили под арест… Мы, конечно, давно расстались, но ты мне не чужой человек… тем более, ты только что родила… Ну, в общем… ты сама все понимаешь.

Но Нина ничего не понимала. Клим играл в благородство? Пытался загладить вину? Или опять доказывал, какой Нина была дурой, когда сбежала от него?

После Клима явился Тони Олман.

— У меня две новости: одна хорошая, другая плохая. С какой начать?

— С хорошей! — с надеждой проговорила Нина.

Тони ввел в спальню китаянку с улыбчивым морщинистым лицом.

— Это няня, — объявил он. — Она будет помогать вам с ребенком.

Нина и слышать не хотела о том, чтобы доверить Катю чужой тетке, но Тони настоял на своем:

— Если вы будете ходить чумная от недосыпа, вы наговорите глупостей на допросах и вас посадят.

Страдая, Нина разрешила няне унести девочку.

— Эта женщина ходит, а за ней холодный воздух завихряется! — простонала она, когда за няней закрылась дверь. — Ну что вы смеетесь?! Ведь так можно простудить ребенка!

Тони не осуждал и не разубеждал ее.

— После родов Тамара тоже сходила с ума от каждого пустяка, — улыбнулся он.

— А какая плохая новость? — спросила Нина.

Лицо Олмана помрачнело.

— Вчера ночью Иржи умер в камере.

— Как?!

— Мне сказали, что у него было кровоизлияние в мозг.

Тони взял Нину за руки и посмотрел ей в глаза:

— То, что я скажу сейчас, покажется вам верхом цинизма, но для вас это единственный выход. Мы все должны валить на Иржи: он не посвящал вас в свои махинации и вы понятия не имели, что чехословацкое консульство является фальшивкой. О продаже спиртного и оружия вам тоже ничего не известно. Дона Фернандо сейчас нет в городе, шофер ни о чем не догадывался, так что полицейским не за что зацепиться.

— Я поняла, — проговорила Нина дрожащим голосом.

Тони потрепал ее по плечу.

— Мы с Тамарой возьмем на себя похороны Иржи. Жаль парня, ну да кто виноват в том, что случилось?

— Я виновата! — всхлипнула Нина. — Это я заставила его стать консулом!

— Иржи знал, на что шел, так что не принимайте на себя больше вины, чем можете унести. Тамара попросила, чтобы вы позвонили ей, как только вам разрешат пользоваться телефоном. Она передает вам привет и наилучшие пожелания.

Записная книжка «Доходы и расходы»

Так и не дождавшись статьи об аресте чехословацкого консула, Уайер позвонил мне и потребовал объяснений. Я без лишних слов объявил Катю своей дочерью и сказал, что не могу приписать ее покойному Лабуде.

Я думал, что Уайер обрадуется этому повороту событий, но куда там! Он орал так, что мне пришлось отставить трубку от уха. Мне припомнили все: неудачную национальность, пороки моей родины и мои собственные недостатки.

— Сколько тебе заплатили за эту брехню?!

Капитана так взбесило невыполнение его приказа, что он даже не понял, насколько моя «брехня» облегчает жизнь и ему, и Эдне. Я не стал с ним спорить и повесил трубку. Надеюсь, моя свинская выходка не довела беднягу до припадка.

Вскоре Эдна позвала меня прогуляться по набережной.

— Мой отец сказал, что вы признали ребенка Нины Купиной, — растеряно проговорила она. — Я, конечно, благодарна вам, но вы не должны брать на себя грехи моего мужа. Сплетников все равно не унять: они решат что вы расплачиваетесь со мной за помощь. Вы хотя бы знакомы с этой Ниной?

Мне пришлось сказать, что женщина, причинившая Эдне столько боли, является моей супругой.

— Так что ж вы раньше молчали?! — ахнула Эдна и вдруг изменилась в лице: — Я, кажется, все поняла: вы познакомились со мной, узнали, что у моего мужа есть деньги и нарочно подсунули ему свою Нину. А ведь это умно: приписать Даниэлю свою дочь и потребовать, чтобы он откупился от вас!

Взывать к логике не имело смысла — Эдна уже не могла размышлять здраво. Ей хотелось найти виновника своего несчастья, а им, разумеется, не мог быть ее блудливый муж.

— Отец предупреждал меня, что все русские — беспринципные мошенники! — кричала она. — Но вы ничего не получите, так и знайте! Даниэль правильно сделал, что уехал из города!

Вернувшись в редакцию, Эдна собрала вещи и сообщила Грину, что увольняется.

— Радуйтесь! — сказала она мне на прощание. — Я дала вам работу, а вы выжили меня отсюда. Я бы могла устроить скандал и показать всем ваше истинное лицо, но мне противно даже находиться с вами в одной комнате!

Что я должен был отвечать? Что Эдна обманывает сама себя и ищет предлог, чтобы уйти с работы и забиться в нору — лишь бы никого не видеть и не слышать? Или мне надо было открещиваться от Нины и говорить: «Я тут ни при чем»?

Несправедливые обвинения приводят меня в бешенство, и после этого мне очень сложно бегать за кем-то и что-то доказывать. Я попытался написать Эдне письмо, но она не ответила. Не знаю, читала ли она мои объяснения или просто выкинула их в мусорную корзину.

Вероятно, в других обстоятельствах я бы нашел способ помириться с ней, но сейчас мне совсем не до этого: я ничем не могу помочь Нине, и ощущение бессилия перед тупой и неповоротливой юридической машиной вытягивает из меня все соки.

Я хотел поговорить с Феликсом о ходе расследования, но его что-то не видно. Ни Джонни, ни ребята в участке не знают, куда он пропал, и полагают, что ему предоставили внеочередной отпуск.

Но как он мог уехать, ничего никому не сказав?

Во время допросов Нина упорно стоит на своем: «Не ведаю, не помню, я ни о чем не знала». Ей невероятно повезло с Тони Олманом — это действительно блестящий адвокат, и он нашел для нее хитрую юридическую лазейку: оказывается, полиция Международного поселения вообще не должна вести Нинино дело — ведь мисс Купина не совершала преступлений на ее территории.

Тони считает, что если как следует надавить на судью, который подписывал ордер на арест, то Нину непременно отпустят. Ирония судьбы: я всегда осуждал кумовство и крючкотворство, а сейчас готов молиться на хитроумного Олмана и его связи.

Нина все еще совестится и горюет из-за Иржи, но я не способен даже притворно сочувствовать негодяю, который переваливает свою вину на молодую мать — что бы там между ними ни происходило.

После долгих хлопот и обивания порогов мне разрешили окрестить Катю, и я привел к Нине отца Серафима.

В Шанхае живут десятки русских священников — служить им негде, и они пробавляются требами и случайными доходами. Отец Серафим здоров, как медведь, и его позвали выступать на ринге в развлекательном центре «Большой мир». Там он работает кем-то вроде мальчика для битья: публика приходит в восторг, когда китайский боец побеждает такого огромного «белого дьявола».