Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Ответ напрашивается только один: мы живем во времена, когда ни одна страна в мире не может позволить себе изоляцию. Всем есть дело до всех, все считают себя вправе совать нос в чужой огород. Раньше земной шар представлял из себя «деревню», где у каждого была своя изба и хозяйство, а теперь мы превратились в горожан, живущих в многоквартирном доме: у нас общий подъезд, свет и канализация. Понятное дело, что каждый жилец мечтает обустроить дом по-своему и где силком, где уговорами перетягивает соседей на свою сторону. Бесполезно спрашивать — морально это или аморально: такова плата за прогресс и коммунальные удобства.

На самом деле никакого «торжества пролетарской идеи» в Кантоне не будет — за отсутствием пролетариата. Кантон — это город, населенный ремесленниками, рыбаками и торговцами. Тут нищие толпами следуют за любым белым человеком и выпрашивают деньги: «Комсо! Комсо!» Тут портреты Маркса украшают цветами, как изображения Будды, а бóльшая часть города выглядит так, словно на дворе не двадцатый, а шестнадцатый век.

Я затылком ощущаю готовность Кантона к насилию, но если взрыв действительно произойдет, то на почве национализма или противоречий между правящими кланами. А большевики тут — богатые дядюшки на чужой свадьбе, которых пригласили только потому, что они делают щедрые подарки.

В нашем общежитии никто не спрашивает друг друга о прошлой и нынешней службе, потому что каждый выполняет секретное задание по линии партии, Разведывательного управления, Наркомата по иностранным делам, Коминтерна и ОГПУ.

Сегодня ко мне подошел тихий молодой человек, числящийся завхозом, и стал осторожно расспрашивать: кто я и откуда. Я сурово посмотрел на него и попросил не задавать лишних вопросов.

На мое счастье в Южно-китайской группе правая рука не знает, что делает левая. Такая несогласованность в действиях объясняется просто: телеграфное сообщение с СССР стоит очень дорого и многие ведомства выделяют фонды всего на десять-пятнадцать машинописных страниц в год. Курьеры из Кантона добираются до Москвы по три-четыре недели, так что если обо мне и был сделан запрос, то на него еще не ответили.

Пожалуй, мне надо съезжать из советского общежития, а то кто-нибудь обнаружит мой дневник или выяснит, что «Ежедневные новости» — это далеко не пролетарская газета.

Запись, сделанная чуть позже

Мне пришла в голову замечательная мысль: надо отправить этот дневник Аде, но не в Дом Надежды, где его могут перехватить соглядатаи Уайера, а на адрес Бернаров. На конверте можно написать, что это каталог какого-нибудь издательства.

Я попрошу Аду передать мои записи Нине. Думаю, это лучший способ связаться с ней и рассказать, что со мной приключилось.

Назар предложил Климу написать статью о пилотах, живущих при аэродроме на острове Дашатоу. Вербовщики Сунь Ятсена нанимали их по всей Европе, и в Кантоне собрался самый что ни на есть интернациональный авиаклуб.

— У вас получится прекрасный материал для «Народной трибуны»! — уговаривал Клима Назар. — Эти пилоты — настоящие герои: они летают без метеосводок и ориентируются по горным вершинам и железной дороге. У них ведь даже карт нет! Вы бы рискнули подняться в небо без карты?

Особенно Назара поражал товарищ Кригер, который заведовал техническим обеспечением аэродрома.

— Он немец по происхождению, но вырос в Праге, а инженерное образование получал в Америке. Кригер прибыл в Китай во время Мировой войны, и ему очень помогло то, что он свободно владеет чешским и английским языками. Он выдал себя за чеха, и никто не догадался, кто он такой.

— Зачем же он приехал сюда? — удивился Клим.

— Немцам надо было снабжать свою армию, а связи с колониями были практически оборваны. Победа на войне может зависеть от любой мелочи — скажем, не будет порошка, которым чистят паровозные котлы, и транспорт встанет. Вот Кригера и направили в Китай, чтобы он переправлял всякое добро в Германию и Австро-Венгрию. Русские и немцы пострадали после Мировой войны, и теперь мы помогаем друг другу в борьбе с так называемыми Великими Державами. Кригер — это потрясающий человек: он не только поставил на ноги наш аэродром, но и научился летать лучше всякого аса. Он влюблен в авиацию: это будущее войны!

Климу самому было интересно познакомиться с летчиками Сунь Ятсена и он согласился взять у них интервью.

До острова Дошатоу пришлось добираться под дождем, а потом бежать через залитый водой аэродром к «столовке» — так назывался длинный стол и лавки под тростниковой крышей.

Там уже собрался десяток загорелых, перепачканных в машинном масле пилотов.

— Здорово, пресса! — заорали они и, обменявшись с гостями рукопожатиями, усадили Назара и Клима на почетные места — на бочки из-под керосина.

Дождь полил сплошной стеной, и под навесом стало сумеречно, как будто уже наступил вечер. Вымокшие до нитки слуги принесли горшки с рисом, разжаренной тушенкой и овощами. Вместо тарелок пилоты использовали банановые листья, а вместо стаканов — армейские жестяные кружки.

Болгарин Константин разлил байцзю, китайскую рисовую водку:

— За победу социализма! — провозгласил он тост.

Все выпили и заговорили, перебивая друг друга — кто по-русски, кто по-английски, кто по-немецки.

Клим записывал в блокнот истории пилотов. Все эти парни родились в разных странах, но их судьбы были на удивление похожи: они попали на фронт сразу после школы и научились выживать, смеяться в лицо опасности и ценить боевое товарищество больше всего на свете. Женщины стали для них добычей, дети — обузой, и любое гражданское занятие казалось им скучным.

— Какой ты, к черту, мужчина, если боишься драки? — негодовал кудрявый Пьер, бельгиец. У него вся грудь была в медалях, но после окончания Мировой войны ему так и не удалось устроиться на постоянную работу: начальству не нравилось, что он то и дело затевает потасовки с клиентами.

— За что именно вы собираетесь воевать? — спросил Клим у летчиков.

— За справедливость, — отозвался австриец Рихард и тут же принялся рассказывать о боевой операции против мятежников, взбунтовавшихся против Сунь Ятсена: — Тут я разворачиваюсь и даю очередь по цепи! Машина — вдребезги, цистерна взорвалась, а солдаты так и посыпались из кузова! И штаны на задницах горят!

Пилоты захохотали. Здесь, в Кантоне, они чувствовали себя богами войны, летающими на тучах и сеющими ужас среди врагов.

— Поскорей бы начался поход за объединение Китая! — воскликнул Константин. — Но сперва Сунь Ятсену надо разгромить «бумажных тигров» из Торговой палаты.

— Не уверен, что это у него получится, — осторожно произнес Клим. — Купеческая гвардия заняла район Сигуань и не пускает туда правительственные войска. А это конторы, лавки и склады — так что Сунь Ятсен больше не сможет собирать с них деньги.

— Ничего, мы вдарим по ним артиллерией — и вся недолга! — крикнул раскрасневшийся от водки Назар. — У Чан Кайши есть горные орудия! Правда, снаряды, которые ему привезли из Шанхая, к ним не подходят, но наши бойцы вручную укорачивают каждую гильзу, так что скоро мы всем покажем, где раки зимуют!

— Чан Кайши собрался обстреливать собственный город? — переспросил Клим.

— Не весь город, а только предателей из Сигуани.

Откуда-то выскочил мокрый, перепачканный в грязи бассет.

— Это наш Муха! — захохотал Назар, отбиваясь от пса, который норовил лизнуть его в лицо. — Да пошел ты к черту — от тебя тухлятиной пахнет!

Под навес шагнул человек в плащ-палатке, и Клим не поверил своим глазам: это был Даниэль Бернар!

— Товарищ Кригер, заберите свою зверюгу! — со смехом попросил Назар, но Даниэль ему не ответил.

— Что здесь делает этот человек? — спросил он, показывая на Клима. — Это белогвардейский шпион! Я его знаю — нам доводилось встречаться в Шанхае!

Клима обыскали и втолкнули в полутемную караулку, увешенную покоробившимися от влаги плакатами. Крыша кое-где протекала, и на полу были расставлены консервные банки, в которые с гулким звоном капала вода.

Двое солдат с маузерами встали за спиной у Клима.

— Это Эдна велела тебе проследить за мной? — осведомился Даниэль.

Клим хмуро смотрел, как тот роется в его вещах, разложенных на столе.

— Я понятия не имел, что вы в Кантоне.

Дело было дрянь: Даниэль явно не хотел, чтобы в Шанхае узнали о его второй сущности, и у него был только один способ сохранить тайну — закопать старого знакомого в ближайшем овраге.

Климу стоило большого труда изображать спокойствие.

— Меня попросили написать статью для «Народной трибуны», и поэтому я…

За стенкой послышался надрывный голос Назара:

— Я встретил его в академии Вампу и подумал, что он наш, советский… А-а-а! За что?! Не бейте меня!

Клим похолодел. Слава богу, он успел отправить в Шанхай свою записную книжку: если бы ее нашли и перевели, Клима бы точно расстреляли как врага революции.

Дождь пошел сильней, и капли бешено забарабанили по консервным банкам. Бассет Муха попытался сунуться в караулку, но Даниэль притопнул на него:

— А ну не лезь сюда!

Он вытащил из бумажника Клима сложенные вчетверо листки и, подойдя к окошку, внимательно просмотрел их.

— «Авро-504», — усмехнулся Даниэль. — А говоришь — «не шпион»! Тебя послали переписать, какие у нас есть аэропланы?

— Эта машина принадлежит белым казакам, застрявшим в Шанхае, — отозвался Клим. — Они попросили Фернандо Бурбано найти для нее покупателя, а я помогал ему с переводом.

Даниэль поднял на него удивленный взгляд:

— Дон что, прибыл в Кантон? Ну наконец-то!

Он вышел на крыльцо и что-то приказал солдатам.

У Клима как пелена спала с глаз: Фернандо и Иржи были знакомы с Даниэлем и работали с ним в одной связке. Нина свела их между собой, и они начали использовать фальшивое чехословацкое консульство для поставок оружия Сунь Ятсену. Когда Лабуду арестовали, тот дал показания против Даниэля, и Уайер заткнул ему рот — лишь бы не пошел слух о том, что его зять является немцем и помогает большевикам и китайским националистам.

— Дон Фернандо может поручиться за меня! — сказал Клим, когда Даниэль вернулся в караулку. — Мы знаем друг друга пятнадцать лет — он подтвердит, что я не шпион!

Даниэль забрал документы на «Авро».

— Это мы сейчас выясним.

Когда он ушел, солдаты посадили Клима на лавку и, скрутив ему руки за спиной, уселись играть в карты.

Время тянулось невыносимо медленно, и под конец он потерял всякую надежду на помилование. Даже если Дон еще не уехал из Кантона, он наверняка откажется поручиться за Клима. Сбежал от старины Фернандо? Ну так получи пулю в голову!

Вода из переполненных консервных банок растеклась по полу, но солдаты не обращали на это внимание. Они так ожесточенно лупили картами, словно пытались прихлопнуть ползавших по столу насекомых.

Интересно, Эдна знает, чем занимается ее супруг? Скорее всего, нет. Вот так годами живешь с человеком и не подозреваешь, что он совсем не тот, за кого себя выдает. Нина тоже польстилась на этого негодяя… Жаль, что ей никто не расскажет о том, во что вылилось это знакомство.

Наконец послышался плеск луж и голоса.

— Сукин сын! — заревел Дон Фернандо, появляясь в дверях. — Я из-за тебя вымок, как тюлень! Потащился в такую даль! Делать мне больше нечего, как вызволять тебя из-под ареста!

Он подошел к Климу и, схватив его за грудки, поставил на ноги.

— Эй вы, развяжите его!

Переводчик, смуглый мальчишка в линялых армейских шортах, что-то сказал охранникам, и те перерезали веревку на запястьях Клима.

— Спасибо! — растроганно проговорил он, пытаясь размять онемевшие ладони.

Фернандо пнул стоявшую на полу консервную банку.

— Я тебя сам на цепь посажу! Ты у меня в кочегарке будешь работать вместе с китайцами! Пошли отсюда!

Снаружи их поджидали охранники с зонтами наготове.

— Сейчас едем к Михаилу Бородину, — объявил Дон. — Его прислали из Москвы, чтобы он служил главным политическим советником Сунь Ятсену. Будешь мне переводить! И попробуй только снова удрать — я тебе самолично все ребра переломаю. Понял?

— Понял, — кивнул Клим. — Я твой должник.

— Что ты сказал Даниэлю Бернару? — спросил он, когда они сели в лодку и отплыли от Дашатоу.

— Я дал ему честное слово, что ты не вернешься в Шанхай и не будешь трепать о том, чем мы тут занимаемся, — отозвался Дон. — Мы едем во Владивосток, мой мальчик! Большевики хотят устроить революцию в Китае, а для нас это возможность заработать хорошие деньги на перевозках и человеческой глупости.