Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Час от часу не легче! Ладно, сейчас не время спорить. Главное — убраться подальше от Даниэля Бернара.

Дождь прекратился, и сквозь низко идущие облака, показалось ярко-синие небо.

— Какого черта ты сбежал с Вампу? — проворчал Дон Фернандо. — Ведь я хотел познакомить тебя с полезными людьми в штабе Сунь Ятсена. Ты что, не понимаешь, какой шанс ты упустил?

— Дон, я пять лет провел в стране, где шла гражданская война, — поморщился Клим. — Я досыта нахлебался всего этого…

— Ты просто не на той стороне оказался! — рассмеялся Фернандо. — Если бы у тебя были мозги, ты бы принял сторону красных, а не белых.

Моторная лодка подплыла к берегу, и вслед за Доном и его телохранителями Клим выбрался на кособокую пристань.

— Пойдем пешком — тут недалеко, — сказал Фернандо.

Они направились вверх по залитой водой улице. Вокруг не было ни души, на лавках висели замки, а окна были заставлены деревянными ставнями.

Климу показалось, что на одной из крыш мелькнула черная тень. Он посмотрел наверх из-под ладони и чуть не споткнулся о труп с рассеченной шеей. Рядом лежали еще трое… Ручьи, текущие по мостовой, были красны от крови.

— Что за… — ругнулся Дон Фернандо, поскользнувшись на человеческих мозгах.

— Хозяин, надо уходить! — побелев, сказал один из телохранителей.

Они бросились в узкую улочку, полутемную из-за бесчисленных рекламных полотнищ и тростниковых навесов над окнами. В глубине улицы что-то двинулось, и в ту же секунду раздалась пулеметная очередь. Оглушительное эхо загремело, как в колодце; вывески, разбитые в щепы, повалились, цепляясь одна за другую.

Клим скатился в сточную канаву и закрыл голову руками. Потоки дождевой воды перекатывались через его тело, и он ощущал, как течение шевелит рубашку на его спине.

От мостовой поднимался пар, то тут, то там подсвеченный золотистыми столбами света. Вдалеке показались человеческие фигуры с винтовками в руках и, судя по истошным воплям, принялись кого-то добивать штыками.

— А-а-а! — громко застонал Фернандо.

Клим повернул голову: схватившись за бедро, Дон беспомощно бился в кровавой луже.

Телохранителей нигде не было видно.

— Фернандо, молчи! Притворись мертвым! — зашипел Клим, но Дон ополоумел от боли и ничего не понимал. Глаза его вылезли из орбит, и он то ревел, то с хрипом втягивал в себя воздух.

Внутри у Клима все сжалось в нервный комок: «Убьют! Непременно убьют!»

Он подполз к Фернандо и, ухватив его под мышки, поволок к стенной нише, в которой стояла большая золоченая статуя богини Гуаньинь.

С великим трудом ему удалось втиснуть Дона в узкое пространство между статуей и стеной. Самому спрятаться было негде.

— Сиди здесь и постарайся не выдать себя, — прошептал Клим.

Дон не откликался: глаза его закатились, а на посеревших губах выступила пена.

Послышался плеск воды и топот деревянных подошв. Цепкие руки выдернули Клима наружу, и он со всего маху ударился о каменную курильницу, стоявшую перед Гуаньинь. Черные тени склонились над ним, блеснул окровавленный штык… И в этот момент раздался оглушительный грохот.

Последнее, что видел Клим, — это стремительно надвигающееся на него лицо Гуаньинь.

«Поцеловать меня хочет?» — с удивлением подумал он и потерял сознание.

Когда Клим сказал Нине, что готов переехать к ней, она вернулась домой сама не своя от радости. Все будет хорошо: издательство календарей принесет им много денег, и их хватит не только на хорошее образование для Китти, но и на собственный дом и путешествия по миру.

Привезли коробки от Гу Яминя, и Нина велела перетащить их в кладовку на втором этаже. Их надо было разобрать, но мечты о будущем настолько поглотили Нину, что она не могла думать о делах.

Бог с ними, с деньгами! Все, что ей требовалось, — это чтобы они с Климом вновь могли откровенничать друг с другом. Помогать, смешить, удивлять, бережно ухаживать — вот что самое главное! Запираться в спальне и, подрагивая от нетерпения, целоваться. Еще надо родить ребенка, а лучше двух — чтобы семья была большая и крепкая…

В девять вечера затрещал дверной звонок, и в кабинет влетела перепуганная ама:

— К нам пришли из полиции!

Нина бегом спустилась в прихожую, где ее поджидал хмурый офицер и трое сикхов:

— Мы ищем Клима Рогова.

У Нины кровь отлила от сердца.

— Его здесь нет. А что случилось?

— Поговорить надо, — отозвался полицейский и потребовал, чтобы ему показали дом.

Он не предъявил ордера, а когда Нина начала протестовать, то попросту оттолкнул ее:

— Не путайтесь под ногами, дамочка, а то мы и вас в участок заберем.

Что с Климом? За что его хотели арестовать? Спрашивать было бесполезно — полицейские не отвечали на вопросы.

Наглый произвол выбивал почву из-под ног, и Нина со стыдом и ужасом поняла, что не может взять себя в руки. Голова ее плыла, а мышцы скрутило так, что каждое движение давалось с усилием.

Один из сикхов принялся допрашивать аму, но та притворилась, что не понимает, о чем идет речь:

— Так вы нашего сапожника ищите? Его зовут не Рогов, а Исиро, он японец. Зря вы к нему придираетесь: у него хоть и вся рожа в шрамах, но он добрый человек!

Осмотрев первый этаж, полицейские вломились в детскую. Китти заплакала, и Нина поспешно взяла ее из кроватки:

— Тихо… тихо, маленькая…

Когда офицер открыл дверь в кладовку, где стояли коробки Гу Яминя, Нина чуть не потеряла сознание. Не дай бог, полицейские узнают, что там лежит! Но они не стали заглядывать внутрь: им нужен был только Клим.

— Если Рогов объявится, дайте нам знать, — велел на прощание офицер.

Они уехали, а Нина еще долго стояла на крыльце, онемевшая и обессиленная. Из-за черных деревьев доносилось заунывное пение и тихий звон ритуальных колокольчиков — китайцы отмечали один из своих бесчисленных праздников.

— Пойдемте в дом, мисси, — робко позвала ама. — Сегодня на волю вышло много голодных духов… Слышите голоса? Это люди стараются их умилостивить: поют им, жгут благовония и разбрасывают по улицам рис. Может, к нам заходили вовсе не полицейские, а духи? Говорят, они на всякое способны.

— Помолчи, пожалуйста! — взмолилась Нина.

Через десять минут раздался телефонный звонок. Нина схватила трубку и сдавленно ахнула, узнав голос капитана Уайера:

— Если я узнаю, что Рогов приходил к вам, а вы мне не позвонили, я засажу вас в китайскую тюрьму, из которой вы выйдете без зубов и с запущенным сифилисом. Я понятно изъясняюсь?

Нина молчала в оцепенении.

— Мои ребята будут приглядывать за вами, — продолжил Уайер, — так что будьте умницей.

Нина всю ночь просидела у Китти, не смея оставить ее одну. Она то принималась молиться, то сдавленно рыдала в кулак. Клим наверняка выведал что-то о комиссаре полиции, и тот решил расправиться с ним.

На рассвете в туманном полусне Нине начало казаться, что за окном висит полупрозрачное нечто и терпеливо ждет случая, чтобы влететь в дом. Чуть живая от страха, она подошла к окну и раздернула занавески, но оказалось, что это у соседей что-то сгорело и столб черного дыма поднялся до самой крыши.

Краем глаза Нина увидела свое отражение в зеркале: в лице у нее не было ни кровинки. Она будто очнулась. Ладно, не так страшен черт, как его малюют… Надо успокоиться и хотя бы попытаться выяснить, что произошло.

Через полчаса Нина сидела на кухне в Доме Надежды.

— Клима вызвали в редакцию, и после этого он не возвращался, — сказала ей зареванная Ада. — А потом к нам пришли с обыском.

— Ты не говорила полицейским о нас с Китти? — спросила Нина.

Ада с возмущением посмотрела на нее:

— Нет, конечно! Я сказала, что понятия не имею, с кем Клим дружит и куда ходит после работы. Они стали наседать, а я пригрозила, что нажалуюсь на них миссис Бернар.

Нина сжала Адину руку:

— Спасибо! Если что-нибудь узнаешь о Климе, сразу сообщи мне.

В «Ежедневных новостях» ей сказали, что никакого совещания вчера не было. Старик-привратник, дежуривший прошлой ночью, тоже поклялся, что Клим не приходил в редакцию.

С тяжелым сердцем Нина вернулась домой.

— Мисси, у нас уголь кончился, — сказала вышедшая ей навстречу ама. — И люди, которые стригут газон, спрашивают, когда вы с ними рассчитаетесь.

— Позже, — бесцветно отозвалась Нина.

Она, поднялась наверх и вошла в кладовку, где лежали коробки Гу Яминя. Как теперь от них избавляться? Предложить в первый попавшийся бордель? Но ведь ее наверняка обманут или, того хуже, сдадут в полицию как торговку порнографией.

Вот и все… вот и доигрались: даже если Климу удастся спастись от Уайера, он не сможет вернуться к ней.

Каждый день Нина с трепетом разбирала почту в надежде получить весточку от Клима. И в то же время боялась: вдруг полицейские пришлют ей поддельное письмо, чтобы посмотреть, донесет она о нем или нет?

Беспокойство и неопределенность вконец измучили ее. Она постоянно вела воображаемые разговоры с Климом, споры с Уайером и выступления в суде, к которому ее привлекут если не за порнографию, то за что-нибудь другое. При этом во внешнем мире ничего не менялось — только сборщики платежей все чаще появлялись на крыльце ее дома.

Ама решила поговорить с Ниной:

— Когда умер мой муж, я пошла к монахам и сказала, что очень скучаю по нему. Они мне ответили, что я глупая женщина и пытаюсь изменить то, что изменить нельзя. Если муха хочет полакомиться сахаром, а окно в кухню закрыто, ей не стоит биться о стекло. Надо искать другую еду — пусть не такую сладкую, но сытную.

Нина аж вздрогнула, услышав слова «когда умер мой муж» — она и сама не раз спрашивала себя: а вдруг Клима убили? Но все-таки ама заставила ее призадуматься: с одиночеством и беспокойством за Клима действительно ничего нельзя было сделать, но Нина все-таки могла заработать денег и избавиться хотя бы от страха перед нищетой.

Просматривая газету, она увидела статью об иезуитах, которые собирали пожертвования на художественную школу для сирот. По их словам в стенах монастырского приюта выросло немало блестящих художников, чьи работы находили спрос не только в Китае, но и в Европе.

Нине пришла в голову безумная мысль: а что если предложить иезуитам коллекцию Гу Яминя? Раз они занимаются искусством, значит, у них есть связи с коллекционерами. Разумеется, монахи могли сдать Нину полицейским, но она знала, что святые отцы не особо щепетильны, когда дело касается извлечения прибыли. Они занимались всем на свете — от театральной рекламы до колбасных кишок: игровые автоматы в шанхайских барах принадлежали миссии Общества Святого Франциска Сальского; под покровительством августинцев делались фальшивые духи, а в других миссиях «перерабатывали» суммы, присланные Муссолини на пропаганду итальянского языка и католицизма — их вкладывали в недвижимость.

Нина прочитала все, что смогла достать о монастыре иезуитов, расположенном в районе Сиккавэй на границе Французской концессии. Он был основан около шестидесяти лет назад и за это время превратился в город в городе. Здесь были построены колледжи, обсерватория, музей, библиотека, общежития, больницы и несколько храмов. Особой гордостью иезуитов стали знаменитые детские приюты, куда ежемесячно приносили до четырехсот подкидышей. Смертность среди них была чудовищной, но те, кто выживал, получали образование и специальность. Мальчики плотничали и работали в подсобном хозяйстве, а девочки шили, вышивали или обучались завезенному из Европы искусству кружевниц. Жизнь там была суровой, сиротской, но это все-таки была жизнь, а не смерть. А особо одаренные дети учились в художественных мастерских — лучших во всем Китае.

Нина отправилась в Сиккавэй, как нахальная русалочка в гости к морской ведьме: «Пусть меня лишат голоса, пусть моя затея изначально глупая, но мне надо наконец встать на ноги!»

Оставив машину в тени платанов, Нина поднялась по раскаленным ступеням крыльца и постучала в двери главного монастырского корпуса. Мальчик-послушник отвел ее в кабинет отца Николя, стройного седовласого монаха в темной рясе.

— Чувствуйте себя как дома! — сказал он по-французски.

Нина скорее ощущала себя в кабинете директора гимназии: вокруг стояли шкафы с книгами и пыльными чучелами, а по углам громоздились свернутые в трубки географические карты.