Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Когда ребенок Нины погиб, Эдна с ужасом осознала, что радуется этому. Добрая христианка не должна была испытывать подобных чувств, и, устыдившись, Эдна с удвоенным рвением принялась заниматься богоугодными делами.

После того, как в Великобритании ввели ограничения на эксплуатацию детей, особые низенькие станки, на которых раньше трудились Джоны и Мэри, были перепроданы в Китай, и теперь за ними стояли Фэны и Ли. Эдна и ее подруги пытались добиться запрета на детский труд — хотя бы в пределах Международного поселения, но дело не двигалось с мертвой точки. Многие из отцов города сами нанимали малолеток: во-первых, им можно было меньше платить, а во-вторых, дети не устраивали забастовок.

Эдна решила, что, когда Даниэль вернется, она ни словом не упрекнет его за роман на стороне. Им надо было начать все сначала, а лучше всего — заняться совместным делом: например, спасением ребятишек, которых мучают на фабриках. Она не сомневалась, что Даниэль заинтересуется ее идеей — ведь он всегда был горячим сторонником прогресса.

Но все пошло не так, как рассчитывала Эдна. Даниэлю было некогда: он постоянно куда-то спешил, а по вечерам пропадал в Шанхайском клубе.

Она тщетно названивала туда:

— Мой муж у вас?

— Нет, мисси, — бойко отвечал портье. — У нас никогда мужей не бывает.

Он знал, что его не только не уволят за грубость, но еще и похвалят. Шанхайский клуб был территорией, куда не пускали надоедливых жен.

Эдна совсем потеряла покой. Даниэль каждый день оскорблял ее — не словами, а холодностью и откровенным нежеланием оставаться с ней наедине. Он вообще приехал не домой — и это чувствовалось во всем: как он разговаривал со слугами, как искал и не мог найти галстук в собственной гардеробной… Даниэль был даже не «в гостях у Эдны», а в «гостинице» — временном пристанище, которое ничего для него не значило.

Даниэль вновь задержался до ночи, и Эдна легла спать, так и не дождавшись его.

Слух улавливал малейшие звуки, доносившиеся с улицы: вот прошуршал колесами автомобиль, вот кто-то прошел… Даниэль вернулся? Нет, это соседи…

Эдне страшно хотелось пить, и, одернув закатавшуюся до подмышек сорочку, она вышла из спальни и направилась в столовую. В доме было темно и тихо — как на старом кладбище. Ковры казались мягкими, словно мох, а темные силуэты мебели напоминала надгробия.

Увидев человека у окна, Эдна вскрикнула.

— Это я, — бесцветно проговорил Даниэль. — Ты чего не спишь?

Она подошла к нему и села на подоконник. В саду свистела ночная птица; пахло табачным дымом и влажной землей.

Даниэль отодвинулся в тень, и Эдна не могла разглядеть его лица.

— Ты что-то хотела спросить? — произнес он.

— Мне нужна твоя помощь… по части одного законопроекта.

Эдна понимала, что ее слова звучат неуместно — какие еще законопроекты в час ночи? Но что она могла сказать мужу? «Пожалуйста, не мучай меня»? «Дай мне понять, что ты меня любишь»?

Даниэль отступил к двери, и она испугалась, что он сейчас уйдет и никакого разговора не получится.

— Хозяева шелкопрядильных фабрик заставляют маленьких девочек вылавливать из кипятка коконы, — торопливо произнесла Эдна. — У этих детей вечно ошпарены руки, а мы носим шелковое белье и знать не хотим, какой ценой оно достается! Лига Морального Благоденствия составила законопроект, запрещающий эксплуатацию малолетних, но оказалось, что сами китайцы не хотят спасать своих детей!

Даниэль взял спички с каминной полки и прикурил. Оранжевое пламя на несколько секунд осветило его усталое лицо.

— А тебе известно, что зачастую эти ребятишки — единственные кормильцы больших семейств? Их родители не могут найти работу, и если вы завтра поувольняете еще и детей, все они будут обречены на голодную смерть.

Эдна опешила:

— А что ты предлагаешь? Оставить все, как есть? Пусть дети ходят с ожогами, пусть дышат хлопковой пылью в цехах? Они не играют и не учатся, и если они умирают, их место тут же занимают другие малыши, присланные из деревень. У них нет никаких перспектив!

— Чтобы у бедных китайчат появились перспективы, надо чтобы родители могли хотя бы прокормить своих детей, — вздохнул Даниэль. — Какая учеба — бог с тобой! Тут даже у взрослых сознание находится на самом примитивном уровне. Предел их мечтаний — это отнять деньги у богатых.

— Вот именно! — воскликнула Эдна. — Если ничего не делать, бедняки превращаются в коммунистов! У нашей библиотекарши, Ады, есть друг, который живет в Кантоне. Он прислал ей письмо, в котором рассказано, как он жил среди большевиков…

— Как его зовут?!

Голос Даниэля прозвучал так странно, что Эдна напугалась.

— Я не знаю — спроси у нее. А в чем дело?

Даниэль швырнул недокуренную сигарету в камин и, подойдя к Эдне, взял ее за руку.

— Пойдем спать — уже поздно, — ласково сказал он.

Эдна не знала, что и думать. Минуту назад перед ней стоял законченный сноб, объяснявший бедной дурочке прописные истины, и вдруг его словно подменили: он проводил Эдну в спальню и даже поцеловал ее, пожелав спокойной ночи.

Она так отвыкла от проявлений нежности, что мгновенно растаяла: «Все-таки он любит меня! Он просто устал и ему нужен отдых».

Ада встретила на улице Бэтти, и та позвала ее в кафе — пить горячий шоколад.

— Ну, рассказывай, как у тебя дела!

Ада призналась, что Клим больше не живет в Доме Надежды, а самой ей не под силу платить за двухкомнатную квартиру. Время шло, и хозяин стал грозить, что заберет за долги ее вещи.

Чтобы выцыганить у миссис Бернар прибавку, Ада предложила ей завести аквариум с рыбками:

— Я бы могла заботиться о них.

Но Эдне было не до того: Даниэль вернулся домой и отношения между ними не складывались. Слуги шептали на кухне, что у него опять завелась любовница.

— Вот она, глупость белых людей! — ворчал повар Юнь. — Китайский хозяин привел бы к нам наложницу, и все были бы счастливы: она бы помогала нашей мисси по хозяйству и во всем ее слушалась. А так только деньги на посторонних баб из дома уходят.

Бэтти долго смеялась, выслушав рассказ Ады, а потом серьезно сказала:

— Если ваш Даниэль действительно охоч до женщин, ты должна его соблазнить. Тогда он и жалованье тебе поднимет и подарки будет дарить.

Идея Бэтти настолько поразила Аду, что теперь она всеми днями думала о мистере Бернаре.

Пару недель назад она получила посылку из Кантона, в которую был вложен запечатанный пакет — Клим попросил передать его Нине. Но Ада и не подумала выполнять его просьбу: она так скучала по Климу, так волновалась за него, а он написал ей всего три строчки, да и те были почти в приказном тоне: пойди да сделай то, что ему надо!

Ада сама не знала, как так получилось, что она вскрыла чужой пакет — ей было любопытно, что Клим послал своей жене.

Это оказался его дневник, и то, что Ада прочитала в нем, довело ее до слез: Клим называл ее «лишней девушкой» и «озлобленным подростком».

Эх, как было бы здорово, если б хозяин действительно влюбился в Аду — она бы разом утерла нос и Климу, и его драгоценной супруге! Нина наверняка позеленела бы от зависти, узнав, что мистер Бернар променял ее на прелестную юную библиотекаршу!

Конечно ж, Аде не хотелось обижать Эдну, но ведь хозяева и так не ладили между собой. Что плохого будет в том, если двое из трех несчастных людей обретут любовь?

Эта мысль окончательно успокоила Аду, и она решила ждать подходящего случая.

Даниэль сразу догадался, что кантонским другом мисс Маршалл мог быть только Клим Рогов: ведь именно он привел к ним новую библиотекаршу. Даниэлю не давал покоя вопрос: когда Клим отправил свое письмо — до или после их встречи на аэродроме?

В течение нескольких дней он наблюдал за Адой и вскоре заметил, что она начала приходить на службу с подкрашенными губами. Стоило Даниэлю выйти из своих комнат, как Ада тоже выбиралась из библиотеки и делала все, чтобы обратить на себя внимание:

— Мистер Бернар, а вы видели новый каталог из книжного магазина?

Или:

— А вы читали Эдмунда Гуссерля? Он написал «Идеи к чистой фено… фениморо…» А, вспомнила! «Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии». Вам, наверное, понравится — вы любите такое…

Из озорства Даниэль начал поддразнивать бедное дитя: встретившись с Адой, он томно щурил глаза, а потом резко отворачивался, словно был не в силах смотреть на такую красоту. Заливаясь краской, Ада убегала к себе.

Однажды, когда она ушла обедать, Даниэль заглянул в библиотеку и обнаружил на столе промокашку, сплошь изрисованную сердцами, голубями и инициалами «Д. Б.»

Эдна отправилась на собрание благотворительниц и разрешила прислуге уйти домой пораньше. Даниэль видел из окна, как Ада, размахивая сумкой, выскочила за ворота и зашагала по улице.

— Подайте автомобиль, — приказал он Сэму.

Даниэль нагнал Аду на перекрестке. Она хотела зайти в овощную лавку, но ее окружила стайка нищих китайчат лет шести-семи.

— Нет мамы, нет папы, нет виски с содой, — канючили они и протягивали ей грязные ладошки.

Прижимая сумку к груди, Ада пятилась в испуге.

— А ну брысь! — гаркнул Даниэль на китайчат и несколько раз нажал на клаксон. Ребятишки кинулись врассыпную.

— Садитесь! — велел он Аде, и она поспешно юркнула в машину. — Что вы, даже с маленькими детьми справиться не можете?

— Я этих беспризорников до смерти боюсь! — отозвалась она. — Они могут укусить, а у них, между прочим, в слюне бешенство содержится. Чего вы смеетесь? Об этом в газете писали!

Даниэль действительно не мог сдержать улыбки. В этой девочке немыслимым образом сочетались отчаянная трусость забитого зверька и уверенность в собственном уме и неотразимости.

— Хотите, я подвезу вас до дома? — предложил Даниэль.

Ада оторопела:

— Что, правда? Ой, да не стоит! Чего вы зря бензин будете жечь?

Даниэль все-таки выпытал у нее адрес и повел машину в сторону Французской концессии.

Всю дорогу Ада сидела притихшая и взволнованная, как школьница, неожиданно получившая высший балл.

— Эдна сказала, что вы зарабатываете двенадцать долларов в неделю, — произнес Даниэль, когда они остановились у ворот Дома Надежды. — Как вы можете жить на такие деньги?

Ада мучительно покраснела:

— Ну… мне не хватает, конечно… Наверное, меня скоро выгонят отсюда.

— Покажите мне ваши счета, — попросил Даниэль.

Он поднялся вслед за ней в скромную, но чистенькую квартиру, пахнущую крепким запахом увядших цветов, и Ада вынесла ему целую пачку грозных посланий от домовладельца.

Даниэль бегло просмотрел их.

— Неужели у вас нет ни друзей, ни родственников, готовых помочь вам?

— А кому я нужна? — насупилась Ада. — Раньше у меня был сосед, Клим Рогов, но он уехал в Кантон.

У Даниэля екнуло сердце: значит, он правильно угадал!

— Я знаю, что Рогов прислал вам кое-какие бумаги. Можно на них взглянуть?

Ада изменилась в лице.

— А… а зачем они вам? Вы ж по-русски не понимаете.

— Я веду дела на юге, и мне важно знать, что там происходит. — Даниэль вынул из бумажника десять долларов. — Это ваш гонорар за услуги переводчика.

— Я не могу — это частный дневник! — запротестовала Ада. — Клим послал его не мне, а Нине Купиной!

— А она тут при чем?

— Они еще в России поженились. Но она его сроду не ценила — впрочем, и остальных мужчин тоже.

Даниэль достал сигареты, но сколько ни чиркал зажигалкой, не мог прикурить — палец все время срывался с кнопки. Ада услужливо поднесла ему спичку.

— Я правильно понял, что вы не отдали Нине дневник? — спросил Даниэль, глубоко затянувшись.

— Мне было некогда — я целыми днями на службе.

Он отсчитал Аде еще сорок долларов:

— Этого хватит, чтобы расплатиться с вашими долгами. Переведите мне то, что написал Клим.

Ада посмотрела на деньги, потом на Даниэля и, чуть не плача, кивнула:

— Хорошо.

Ада сидела у открытого окна и, путаясь в словах, переводила записи из небольшой книжки с потертыми углами.

Дневник Клима Рогова ошеломил Даниэля. Теперь ему стали понятны намеки, которые делали знакомые: оказывается, у Нины родилась дочка, и весь белый Шанхай решил, что ее отцом является мистер Бернар.