Эльвира Барякина - Белый Шанхай

Вернувшись в дом, Даниэль позвонил Нине:

– У вас есть на примете художник, который мог бы нарисовать этикетку к чаю?

– Конечно. А что именно надо изобразить?

– Одну девицу. Я пришлю ее вам, хорошо?

– Разумеется.

Ада торжествовала: все складывалось замечательно – война кончилась, Шанхай остался невредим, Митя ушел. Он до смерти надоел ей глупыми вопросами: «А что такое „Виктрола“? А что за дух там внутри сидит и поет?»

Но самая главная удача – сто пятнадцать долларов ни за что ни про что. При мысли о том, что мистер Бернар в нее влюбился, Ада едва могла удержаться от хохота. Самое главное – не терять голову: он женат, и рассчитывать на что-то серьезное не стоит. Держать его на расстоянии и постараться вытянуть из него как можно больше. Только бы Эдна ничего не узнала!

Хорошо бы скопить на билет в Америку. Но говорят, там приняли новый закон и теперь нельзя, как раньше, приехать и пройти регистрацию. Введены специальные квоты на эмигрантов каждой национальности. Если не проходишь по квоте – поворачивай назад. Так что все равно надо прорваться в американское консульство и потребовать, чтобы они выправили паспорт – как дочке американского гражданина.

Какое счастье, что мистер Бернар направил ее к Нине Купиной! Надо спросить, во сколько обойдутся ее услуги.

Ада подвила плойкой волосы, отгладила платье, пришила сначала один воротничок – отпорола: недостаточно наряден. Пришила второй – глупо: как гимназистка. Третий порвался. В результате пошла вообще без воротничка, только косынку накинула на плечи и в волосы астру воткнула. Даниэль тоже хорош – отправил делать портрет, а денег на новое платье не дал. Ну и будет ему чай «Нищая принцесса».

Мастерская Нины Купиной помещалась в одноэтажном доме. За ним тянулось серое здание без окон – склад.

Ада объяснила привратнику, что у нее встреча с хозяйкой, и ее проводили внутрь. Коридор, выщербленная плитка на полу. Одна дверь была раскрыта, там за мольбертами сидели китайцы – как в художественной школе.

В кабинете Нины Васильевны пахло типографской краской. Все стены были увешаны пестрыми картинками: азиатские девушки – с веерами, кошками и всевозможными пузырьками в руках.

Нина Васильевна рассматривала папку с рисунками. Рядом с ней сидела модно одетая китаянка.

– Этот парень работал на «British American Tobacco», – объясняла она по-английски, – занимался сигаретными пачками и вкладышами.

– А почему оттуда ушел?

– Его выгнали. Начальник подумал, что он продает их секреты то ли китайской табачной фабрике, то ли одной из независимых студий. Сейчас каждый второй использует их технику «втирай и расписывай».[53]

Нина Васильевна усмехнулась:

– Думаю, его надо брать, но сажать отдельно от всех. Или пусть дома работает, а нам приносит готовые плакаты.

Ада в смущении стояла на пороге. Тут серьезные дела делаются, каких-то художников нанимают. Ей вновь стало стыдно за свое бедное платье.

Нина Васильевна подняла глаза. Встала и поманила Аду за собой:

– Идем.

Даже не поздоровалась.

«Я ей не нравлюсь, – в испуге подумала Ада. – Наверное, потому, что ее Клим так долго жил в моей комнате. Она хоть и не любит его, но ей все равно обидно. Эх, не будет она мне паспорт выправлять!»

В большой комнате, загроможденной мебелью и вешалками с платьем, их ждал вертлявый смуглый парень с лоснящимися мелкими кудрями.

– Разберись с ней, – велела Нина Васильевна и вышла.

Бóрис – так звали парня – несколько раз обошел вокруг Ады, поцокал языком и потащил ее к большому зеркалу вроде тех, что бывают в театральных гримерках.

– Садись на стул и повернись ко мне. Будем делать из тебя лебедя.

На его переднике имелось множество карманов, откуда он ловко выхватывал то кисточку для пудры, то карандаш для глаз.

– Посмотри наверх… Так, теперь вот сюда, мне на ухо. Отлично!

Ада настолько оробела, что не смела пошевелиться. Спина у нее затекла, нос чесался. Борис провел пуховкой по ее лицу и развернул стул к зеркалу:

– Хороша? А?

Ада сощурилась, чтобы получше рассмотреть себя. Из зеркала на нее глядела киноартистка.

– Это вроде и не я совсем.

Борис расхохотался:

– А нам не нужна ты, нам нужна принцесса. Теперь будем фотографироваться.

Когда Ада вернулась назад в контору, был уже полдень. Нина Васильевна говорила по телефону:

– Календари уже пришли. – Она сделала знак Аде подождать. – Да, вся партия тут, на складе. – Нажав на рычаг, снова с кем-то соединилась: – Как Китти? Хорошо? Живот не болит? Отлично. Дома буду к ужину.

Нина Васильевна повесила трубку. Теперь она уже не казалась такой суровой.

– Закончили?

Ада принялась рассказывать, как Борис терзал ее целый час. Он сделал снимков тридцать, не меньше. Это сколько денег потребуется, чтобы их все проявить и распечатать?

В коридоре послышался шум.

– Нельзя туда! – заорал кто-то.

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалились пятеро мужчин. Все драные, выцветшие, словно из дикого леса вышли. А один ну просто урод: что-то с лицом у него не то.

Нина Васильевна нахмурилась:

– Чем обязана, господа?

Вперед выдвинулся молодой человек в помятой шляпе-канотье.

– Мадам, вы уже получали от нас грозное предупреждение, – сказал он по-русски. В руках у него был нож. – Мы хотим от вас денег.

«Вымогатели!» – с ужасом поняла Ада. Нина Васильевна быстро взглянула на нее:

– Выйди.

Ада метнулась к двери, но здоровый бородатый детина преградил ей дорогу:

– Пусть останется здесь.

Окна закрыты – не вырваться.

– Ваш покойный кузен должен нам пятьсот долларов, – продолжал парень. – Мы вас честью попросили вернуть долги. А то начнутся меры.

Нина Васильевна посмотрела ему в глаза:

– Вы полагаете, что вам позволено грабить меня?

– Послушайте, мадамочка… – Бородатый цапнул Нину Васильевну за руку, но она схватила пресс-папье и ударила его в лицо. Парень с ножом бросился к ней.

– А-а-а! – взвизгнула Ада.

Грохнул выстрел, кто-то завопил; Ада упала ничком, прикрыв голову руками, – ей показалось, что бандиты выстрелили в нее.

Из-за сейфа показалась китаянка с револьвером в руках.

– Пошли вон! – тихо сказала она по-английски.

Парень в канотье сидел на полу и зажимал ладонью кровавое пятно на штанине.

– Тварь узкоглазая! – голосил он. – Смотри, что наделала!

– Вон! – повторила китаянка, целясь в голову бородатому.

Тот сунулся к двери, но Нина Васильевна показала ему на раненого:

– Забирайте… это…

Парня подхватили под мышки и вытащили из кабинета. Кровавый след тянулся за ним по полу.

Нина Васильевна захлопнула дверь.

– Надо в полицию сообщить! – воскликнула Ада.

– Помолчи.

Китаянка сквозь жалюзи смотрела на двор.

– Они уходят.

Ада без сил повалилась на стул. По щекам катились слезы, она вытирала их рукавом, и на манжете оставались черные следы.

– Почему вы не хотите позвонить в полицию? Ведь эти люди могут вернуться!

Ее не слушали. Нина Васильевна сунула ей доллар:

– Иди домой.

Руки ее были холодны как лед.

Рикша катил Аду в коляске.

– Быстрее! Быстрее! – кричала она и тыкала ему в спину туфлей. Ей казалось, что бандиты могут подскочить сзади и полоснуть ножом по горлу.

Наконец коляска подъехала к дому Бернаров. Ада спрыгнула на землю, кинула рикше монету.

Дверь открыла Хобу.

– У нас гости, – проговорила она шепотом.

– Кто?

Хобу не успела ответить. На лестнице показалась Нина Васильевна. Лицо ее было бледно и расстроенно. Вслед за ней вышел Даниэль:

– Дайте мне знать, если я могу вам чем-то помочь.

– Не надо! – бросила она через плечо и выбежала на улицу.

Даниэль перевел взгляд на Аду:

– Зайдите ко мне.

У Ады сжалось сердце. Как Нина Васильевна оказалась здесь? Приехала на автомобиле раньше ее? Что ей надо от мистера Бернара?

Даниэль усадил Аду на диван, налил ей коньяка:

– Пейте – вам полегче станет.

Ада подчинилась, но допить не смогла – закашлялась. Даниэль сжал ее руку:

– Сильно напугались?

Ада кивнула:

– Я не знаю, кто эти люди и почему они нападают на беззащитных женщин.

– Это фашисты, – проговорил Даниэль. – У Геродота есть рассказ: отец призвал сыновей и сказал им, что по отдельности каждый из них – тонкий прутик: любой может его сломать. Но все вместе, в связке, они непобедимы. Пучки таких прутьев по-латыни называются «fasces». В древние времена они являлись символом власти римского магистрата, а сейчас – знаком единства ультраправых националистов.

Ада ничего не поняла. Ей хотелось участия, доброго слова, а мистер Бернар рассказывал ей про какие-то прутья.

– Такие люди, как мы, Ада, распознают своих на уровне идей: «Веришь ли ты в то, во что верю я?», «Разделяешь ли мою систему взглядов?» Нам безразличны национальность и раса, нам важна духовная близость. А фашисты считают своими только тех, кто принадлежит к их народу.

– Так они бандиты? – спросила Ада. – Чего они хотели от Нины Васильевны?

– Они пытаются сплотить свою нацию и считают, что каждый должен помогать этому «святому делу»: деньгами, делами – кто чем может.

– Значит, они могут и ко мне вломиться? – ужаснулась Ада.

Мистер Бернар с улыбкой покачал головой:

– К вам они не посмеют прийти. Я сумею вас защитить.

Даниэль усмехнулся: Ада не дала обнять себя. Выскользнула из-под его локтя и на прощание наградила театральным взглядом: «Не смейте распускать руки!» Сказала, что пойдет в детскую и проверит, как поживает ее пустоголовая воспитанница.

В застекленной дверце книжного шкапа она увидела свое лицо в потеках черной краски, смущенно ахнула и выбежала из кабинета.

Даниэль заметил на полу обтянутый материей серый кружок – пуговицу от Нининой перчатки. Поднял ее. Нина ушла, раскаленная от гнева. Она, кажется, что-то поняла насчет Ады.

– Я глазам своим не поверила, узнав, что вы прислали ко мне гувернантку. Вы что, считаете ее красавицей?

Даниэль поспешно сменил тему и потребовал, чтобы Нина в подробностях рассказала ему о нападении фашистов.

Она уже несколько раз получала от них письма с требованием денег. Один раз звонил какой-то негодяй – видимо, из кафе (на том конце провода слышались голоса и звон тарелок). Заявил, что им надо побеседовать насчет патриотизма.

– Это все из-за Иржи! – в сердцах проговорила Нина. – Я-то думала, что он ходит в кружок историков-любителей. Одного из нападавших я, кстати, знаю – это фотограф из «Флэпперс»: он делал мой портрет. Бинбин подстрелила его – ранила в ногу.

– Откуда у нее оружие? – спросил Даниэль.

– Она носит револьвер в сумке, потому что боится мести родственников.

– Вам тоже не мешает обзавестись револьвером. Или нанять телохранителей. Сходите на сенную площадь в Китайском городе – там полно безработных русских. Многие из них имеют боевой опыт.

– Мне не охрана, а управа нужна! – воскликнула Нина. – Я не хочу брать с собой телохранителей в магазин, когда мне хочется купить булавки! Мне надо, чтобы эти фашисты исчезли из моей жизни! А я даже не могу обратиться в полицию: Хью Уайер только рад будет, если меня убьют. Ну что вы уставились на меня?!

Даниэль думал об Аде, которая могла случайно попасть под нож или пулю.

Нина долго смотрела на него выжидающим взглядом, потом поднялась и молча вышла.

Даниэль снял трубку с телефонного аппарата. Лемуан был дома. Нина и не догадывалась, с каким выдающимся человеком она познакомила Даниэля полтора года назад.

Он объяснил Лемуану, в чем дело.

– Я бы привлек полицию, – сказал Поль Мари. – Ты знаешь, у меня есть нужный кадр: незаконные политические организации – это по его части. О Хью Уайере не беспокойся: он не узнает, что дамы замешаны в деле.

Выпускники Сибирского и Хабаровского корпусов провожали в Европу пароход «Портос». Таскали чемоданы, мебель, книги – за время шанхайского сидения кадеты успели обрасти имуществом. Пятьсот мальчишек – раскрасневшихся, возбужденных. Новенькая форма – последний подарок благотворителей. Опять переезд на другой край света. Эх, что ждет вас, ребятки?

Дамы-благотворительницы совали кадетам сдобные булки, махали платками, крестили. Многие плакали.

– К сожалению, сохранить корпуса в изначальном виде не удается, – сказал в прощальной речи директор, генерал-майор Корнилов. – Мы войдем в состав Русского и Донского кадетских корпусов, а позже всем воспитанникам будет предоставлена возможность вступить в ряды армии Королевства сербов, хорватов и словенцев.