Эльвира Барякина - Белый Шанхай

– Или вы заткнетесь, или я вам баклажанов не дам – так и знайте! – закричала Ада.

«Сожитель» – тоже выдумал! Небось опять поссорился с супругой. А вдруг мистер Бернар узнает, что Ада живет в одной комнате с Климом? Вдруг ревновать начнет? Возьмет и уволит ее.

А если намекнуть, что у нее совершенно невыносимые жилищные условия? Может он снять ей новую квартиру, получше? Наверное, может. Но вдруг он захочет туда приходить? Ну, в смысле с ночевкой?

Надо все обдумать.

Эдна возвращалась домой из столицы: маршал Чжан Цзолинь, правитель Маньчжурии, а теперь и Пекина, дал ей интервью.

Все эти дни она думала о муже. В пекинской гостинице трое молодых людей махали ей из окна напротив. Они улыбались и звали ее к себе. Шофер таксомотора пытался развлекать: «Почему мадам такая печальная?»

Потому что при мысли о других мужчинах ей становилось плохо. Потому что день и ночь в мозгу крутилась одна и та же мысль: «А вдруг мне показалось? Вдруг Даниэль все-таки любит меня?»

В поезде Эдна познакомилась с женщиной. Они напились, а потом до полуночи сидели в купе и разговаривали.

– Мой супруг на меня не смотрит, – жаловалась Эдна. – Как будто я пустое место! Говорить с ним об этом я боюсь: вдруг он признается, что у него есть любовница или что он вообще хочет развестись? У меня такое чувство, что он пресытился. Как быть? Я до конца дней должна играть роль надоевшей куклы? Наверное, мы должны все-таки объясниться.

Попутчица подлила ей виски.

– У вас есть свои деньги? – спросила она.

– При чем тут это? – удивилась Эдна.

– Стало быть, муж вас содержит? Понимаете, дорогая, за все надо платить. У вас честная сделка: он дает вам деньги за то, чтобы вы пускали пыль в глаза его друзьям. У него все хорошо – милая супруга, приятный дом, статус успешного человека. Ему от вас нужны стабильность и покой. Если вы нарушите эту часть договора, он снимет вас с довольствия. А вы себя вряд ли прокормите на гонорары репортерши: во всяком случае, об автомобилях и яхтах придется забыть.

Эдна уронила лицо в ладони. Да, все так. В случае развода она не сможет помогать родителям, ей придется заниматься сотнями вопросов, в которых она ничего не смыслит. Она никогда не оформляла бумаг, никого не нанимала (если не считать Клима Рогова), не покупала ничего дороже браслетов. Все это делал Даниэль, а Эдна упивалась творчеством, совершенно не заботясь о деньгах.

– Но я молода! – всхлипнула она. – Неужели я должна отказаться от любви?

– Это все равно случится рано или поздно, даже если вы полюбите кого-то другого. Вам и в пятьдесят лет будет хотеться, чтобы кто-то восхищался вами, целовал вас, а это – увы и ах! – невозможно. Вам придется искать забвения в детях, религии или в чем-то другом. Мужчина не в состоянии долго испытывать страсть к женщине, если ничто этому не препятствует. Год-два – и пылкая любовь перерастает либо в дружбу, либо во вражду, либо в полное равнодушие.

– А как же семейное счастье?

– А кто вам сказал, что оно вообще должно быть? Любовь – сказка с несчастливым концом. Свадьба – это кульминация, а не финал. Развязка будет потом: погасший взгляд, разлука, предательство или смерть одного из героев. От этого не надо приходить в ужас – это закон природы.

Попутчица сошла на одной из полутемных станций, а Эдна поехала дальше – раздавленная ее словами.

Когда поезд остановился у платформы на Северном вокзале, она была ни жива ни мертва. Еще в Пекине Эдна загадала: если Даниэль не придет ее встречать, значит, все кончено.

Но он приехал. Она сразу заметила его, хотя он был одет очень странно – в куртку с меховыми отворотами, ватные штаны и высокие сапоги со шнуровкой. На голове у него был кожаный шлем, как у авиатора.

– Ты на маскарад собрался? – сияя, спросила Эдна. – Ты ведь никогда их не любил.

Даниэль обнял ее, поцеловал в щеку:

– Да нет… Это так…

Он расспрашивал ее о делах в Пекине, сказал, что из редакции уже три раза звонили. Он был радостным и возбужденным – как будто и вправду страшно соскучился.

Носильщики уложили чемоданы. Даниэль открыл перед Эдной дверь автомобиля, сам сел за руль.

– Знаешь, китайцы под Кантоном создают авиационную школу, – сказал он. – Говорят, инструкторы там – русские коммунисты. И авиационный ремонтный завод построили – уже сделали несколько двухместных аэропланов. Я не говорил тебе, что купил «Авро»?

– Что? – не поняла Эдна.

– Аэроплан. Я хотел его перепродать, он несколько месяцев стоял на аэродроме, но, пока тебя не было, я нанял пилота и полетал с ним над городом. Эдна, ты не представляешь, что это такое! Я беру у него уроки. Я хочу сам научиться.

Сердце Эдны упало. Восторг Даниэля предназначался не ей. Он рассказывал о двигателях, о керосине, о поставщиках каких-то деталей.

– Это военный аэроплан? – сухо спросила Эдна. – Как ты получил разрешение на его ввоз?

Даниэль осекся на полуслове, наморщил лоб:

– Если честно, я не получал. Его в разобранном виде привезли русские – казаки генерала Глебова. Мой друг, бывший канадский авиатор, собрал его и отладил. Хочешь, я прокачу тебя?

– Ты забыл: я боюсь высоты.

Глаза Даниэля потухли.

– Прости, я не подумал.

Не думать – это и есть нелюбовь.

Эдна вошла в дом, поздоровалась с прислугой, отдала Бриттани купленную в Пекине музыкальную шкатулку.

Внутри все окаменело. Как жить с Даниэлем под одной крышей? Терпеть его равнодушие?

«Я никого больше не полюблю… Просто не смогу…» Эдна перебирала лица и фамилии… Кто может сравниться с Даниэлем? Как вообще можно кого-то приблизить к себе после него?

Он не остался ужинать. Посоветовал ей отдохнуть: «У тебя замученный вид». Эдна долго сидела в гостиной перед погасшим камином.

– Миссис Бернар?

Вошла гувернантка Бриттани, но Эдна не дала ей сказать ни слова:

– Вас не учили, что невежливо врываться без стука?

Она кричала, обвиняя ее в неблагодарности. Кровь прилила к щекам, пальцы скрючились, как у ведьмы. Бедная девочка лепетала что-то.

Эдна закрыла лицо руками:

– Простите меня.

Гувернантка исчезла. Эдна смотрела на свое отражение в зеркале над камином: «Я не должна ненавидеть людей». Но ненависть – единственное чувство, которое Эдна испытывала теперь. Даниэль отсадил ее от счастливых здоровых женщин, как отсаживают в отдельную лохань больного карпа. Ты можешь открывать рот в беззвучном крике, бить плавниками по воде, проситься назад в свой родной пруд, к которому так привыкла, – никто не услышит.

Нина не дала Климу шанса. Ни о чем не спросила – где он был, что с ним произошло? Он первым делом помчался к ней, чтобы узнать, как она. Все это время думал: лишь бы по неосторожности не навлечь на нее беду. Ждал того дня, когда можно будет прийти, обнять ее и почувствовать, что все самое страшное позади.

А она выставила за дверь.

Зло срывают на тех, кто никуда не денется, вернется побитым псом, когда разрешат вернуться.

«Извини, дорогая, но я не вернусь. Хватит».

Она все-таки окрутила мужа Эдны. Ада рассказала Климу про нападение фашистов и про то, что после этого Нина побежала утешаться к мистеру Бернару. Об обыске, проведенном в ее конторе, Ада не знала. Клим не стал вникать в подробности: раз Нина выбрала Даниэля, пусть он и занимается ее делами.

Надо придумать, как быть с Феликсом Родионовым: неужели придется стать полицейским осведомителем? Но чтобы уехать из Шанхая, нужны деньги. И как быть с Катей? Нельзя же бросить ее.

Когда Феликс вызвал Клима в участок, он решил пойти. Какая разница, кем работать? Главное – договориться на оплату, скопить денег и уехать с Катей в Аргентину. Буэнос-Айрес – отличное место, само название его переводится как город «добрых ветров». Там по роскошным авенидам гуляют самые чудесые девушки на свете; там в кафе «Тортони», в залах с витражными потолками, собираются великие остряки, там на улицах в тени сейб и лаконосов пары танцуют танго.

У Феликса Родионова был отдельный кабинет со стеклянной дверью и вентилятором на столе.

– Так в чем вы меня обвиняете? – спросил Клим. – Вы пригрозили меня выслать, а единственный мой грех – это поездка в одном автомобиле с полковником Сю. Дон Фернандо обошелся без последствий?

– Ты тоже обойдешься, когда у тебя будет мексиканский паспорт, – усмехнулся Феликс. – А так я в любой момент могу написать в деле, что ты правая рука Сю. Он возражать не будет – его уже депортировали.

Феликса Родионова, без сомнения, ждало великое полицейское будущее.

– Слушай меня внимательно, – сказал он. – В городе действуют большевики, которые агитируют за советскую власть.

Феликс показал Климу листовку с усатым казаком. В ней объяснялось, что бывшие белогвардейцы смогут вернуться в Россию, если кровью искупят свои преступления перед Родиной. Искупить грехи можно в русском отряде при армии Христианина Фэн Юйсяна, владевшего северо-западными провинциями Китая.

– Большевики уже обработали доктора Сунь Ятсена, теперь принялись за этого орла, – пояснил Феликс. – Обещают деньги, советников и вооружение, если он начнет строить социализм. А Христианин и рад – он кому хочешь продастся, лишь бы ему помогли свалить маньчжурского правителя Чжан Цзолиня.

По словам Феликса, милитаристы сообразили, что белогвардейцы – это высокопрофессиональные военные, знающие технику и современное оружие. Русские готовы служить за низкое жалованье и даже за его посулы. Но как только белые отряды стали появляться в китайских армиях, большевики развели бешеную деятельность по их уничтожению.

Москва видела угрозу в любой организованной эмигрантской силе. По слухам, в Союзе было далеко не так спокойно, как хотелось большевикам, и если белогвардейцам удастся создать мощную военную силу, кто знает, чем дело кончится: вдруг Россия сдетонирует так же, как в 1918 году от восстания Чехословацкого корпуса?

– Большевики действуют осторожно, – сказал Феликс. – Заманивают белогвардейцев к Христианину, а тот направляет их в самое пекло, чтобы проблема устранилась сама собой. Оставшихся в живых в скором времени «простят» и пригласят вернуться в СССР. Не на пикник, разумеется.

Феликс велел Климу прикинуться офицером, мечтающим пробраться к Христианину.

– Наведи справки, выясни, кто именно вербует белогвардейцев. Узнай все – где живут эти люди, с кем общаются, кто их друзья и враги?

– Я уже говорил вам, я не офицер, – сказал Клим. – У меня нет знакомых в этой среде.

– Знакомые – не беда. На следующей неделе в одном из синематографов на авеню Жоффр покажут кинохронику о царской семье. Можешь быть уверен: все места будут забиты белогвардейцами.

– Вы организовали показ?

Феликс ухмыльнулся:

– Догадливость – это большой талант.

– Если полиция не будет платить мне жалованье, мой талант тут же иссякнет.

Клим выторговал себе ежемесячные сорок долларов и полный комплект обмундирования – от фуражки до сапог.

Днем Нина была у Хью Уайера. Он не отрицал, что нарочно подослал полицейских, чтобы те загубили ее календари.

– Подавайте на меня в суд, если хотите, – улыбался Хью, показывая желтые зубы. – Судить нас будет английский консул, мой добрый друг. Вот вам совет, дорогуша: исчезните из Шанхая. Я и так проявил гуманность, а мог бы поступить иначе. Мне жаль вас, и, чтобы вы могли спокойно удалиться, я приказал арестовать ваших врагов-налетчиков. Распродавайте имущество и уезжайте в Циндао или Тяньцзинь. И все будет хорошо.

Нине вновь дали понять, насколько она далека от истинных хозяев жизни.

Беспомощность – страшное чувство. Ты можешь терпеливо выстраивать свое дело, а потом явятся сильные люди и все растопчут. Пока шла война губернатора Лу с Ученым Ци Сеюанем, Нина дрожала: вдруг боевые действия перекатятся в город? Вдруг мародеры разграбят склад? Вдруг у людей будет настолько туго с деньгами, что никто не станет покупать ее календари?

Война кончилась, а тут русские бандиты. Если бы не Бинбин, страшно представить, что они могли сделать. И заключительный аккорд – обыск.

За Нину никто не собирался вступаться, даже Даниэль. Ему было некогда – дела, война, служба в волонтерском полку. Он действительно беспокоился о Нине, но она чувствовала, что ему не нужны ее заботы. Иногда ей казалось, что Даниэль общается с ней только ради интеллектуального развлечения, своеобразной игры, правил которой она не понимала.

Нина попросила у него помощи по обузданию фашистов – он посоветовал ей нанять телохранителей.

Она передала ему разговор с Хью Уайером, и он спокойно сказал, что коммерция – это всегда риск и никто не застрахован от падений.

Они сидели в баре, Даниэль потягивал мартини. Он был чист, загорел и свеж.