Наталия Орбенина - Белый шиповник

– Позволите войти, мадам? – Доктор внимательно посмотрел на женщину, потом обвел глазами пространство вокруг себя. – Как ваш доктор, я счел своим долгом навестить пациентку, тем более что сама она что-то не показывается. Хотя мы договаривались, что вы ко мне зайдете!

Доктор замолчал.

– Мсье, я благодарна вам за ваше внимание, но я принуждена отказаться от ваших услуг. Теперь они мне не по карману, – едва сдерживая слезы, но пытаясь сохранить достоинство, произнесла Надежда.

– Могу я высказать свои предположения о случившемся? – Доктор легонько дотронулся до руки собеседницы и продолжил:

– Ваш, с позволения сказать, супруг, исчез и оставил вас на произвол судьбы?

– Вы угадали, – едва прошептала бедняжка, уже готовая разрыдаться.

– Да… – протянул Семуньи. – Вас не утешит то, что я вам скажу, но ваша история слишком банальна. Поэтому плакать не стоит, а стоит попытаться выкарабкаться из неблагоприятных обстоятельств. К родне, по-видимому, вы не можете обратиться?

Надя замотала головой.

– Нет! Во всяком случае не сейчас! Ужасно, все ужасно стыдно и унизительно!

И, давясь слезами, она рассказала доктору свою историю.

Выслушав печальный рассказ своей пациентки, мсье Семуньи решительно заявил:

– Мадам, то есть теперь мадемуазель Надин, я испытываю к вам симпатию. Принять или не принять мою помощь – это ваше дело.

Я пришлю к вам двух женщин, они помогут найти вам дешевое жилье и перебраться туда. Я по-прежнему буду вашим доктором, пока не появится ребенок. А дальше вы решите, вернетесь вы к родителям или будете пытаться строить жизнь самостоятельно. Возможно, для вас найдется работа в клинике, нелегкая, но она позволит вам жить и кормить ребенка. Если вы не сможете его растить, я распоряжусь, и его определят в приличный приют. Решайте!

– Да, конечно, да! Я пропала бы без вас!

Она бросилась на шею лекарю, он легонько потрепал ее по русой голове и вздохнул. Ну почему его опасения насчет князя оправдались!

Через несколько дней Надя жила уже совсем в другом месте, в малюсенькой дешевой квартирке. Две присланные доктором женщины помогли устроиться на новом месте. Надя крепилась, но слезы обиды и отчаяния то и дело подступали к горлу. С горечью, устраиваясь на новом месте, она вспоминала, как начиналась их совместная, кажущаяся райской, жизнь с Верховским. Воспоминания терзали душу. Никогда не могла она себе представить, что память способна приносить столько мучений. Вот тут гуляли… Тогда стояли и целовались.., а этот взгляд.., прикосновения, от которых пробирает дрожь… А просыпаться одной, по привычке ища любимого рядом! И больше не будет ничего, да и то, что было, обман, игра! Нет, гнать прочь прошлое, запретить себе возвращаться туда! Надо жить настоящим!

В один из дней Надя зашла к доктору. Он встретил ее со странным выражением лица.

– Мадемуазель, прошу вас быть как можно спокойней! Вам нельзя волноваться! На адрес клиники из России пришло вот это. – И доктор протянул ей телеграмму. Она пришла от Верховского. Он искал Надю и просил доктора сообщить в Петербург, если ему известно что-либо.

Надя прочитала телеграмму и хотела что-то сказать доктору, но не успела. Лицо ее позеленело, и она упала замертво.

После исчезновения дочери супруги Ковалевские замкнулись в своем мирке, не принимали гостей и сами не делали визитов. В свете посудачили по поводу странных событий, но так как ничего ровным счетом известно не было, то история сия вскоре перестала интересовать любителей жареного. Роев теперь почти не появлялся в доме, что чрезвычайно огорчало Катерину Андреевну. Несмотря на перенесенные переживания, она по-прежнему продолжала оставаться красавицей, правда, красота ее стала иной, может быть не столь чувственной. Зато ее муж резко постарел, его мучили постоянные хвори, частенько, охая и держась за грудь, он лежал на диване, позволяя жене подносить очередную порцию пилюль и капель. О дочери они старались не говорить, не потому, что прокляли или возненавидели ее за обман и побег. Наоборот, их любовь к своей единственной девочке стала еще сильней. Ничего бы не пожалели несчастные родители за то, чтобы она вернулась под крышу родного дома, что бы с ней ни стряслось. Ужасная боль терзала обоих. Каждый мучился про себя, боясь собственными стенаниями усугубить страдания другого. Семейная драма их очень сблизила. На закате жизни потеплели чувства, затрепетала нежность. Катерина Андреевна вдруг как будто очнулась от дурного сна, но милый Вася был уже не тот, увы, годы брали свое!

Иногда Василий Никанорович выходил из дому, пройтись, если стояла хорошая погода.

Иной раз на Троицкой улице Ковалевские сталкивались с Роевым, и всякий раз эти встречи неприятно и болезненно переживались обеими сторонами. И отчего он до сих пор не переменит квартиру?

А Роев, и сам не зная почему, все цеплялся за осколки разбитой мечты. Правда, потихоньку и он стал приходить в себя. Поначалу, после пережитого, он и смотреть не хотел в сторону женского пола. Но молодость и жизнелюбие здорового мужчины брали свое. Он стал появляться в обществе, завел новые знакомства, барышни и их мамаши стали приглядываться к потенциальному жениху. Тем более что карьера Владимира Ивановича двигалась успешно. Он ушел с головой в работу, проявляя чрезвычайное усердие и работоспособность, был на прекрасном счету у начальства. Словом, глядя на него со стороны, никто бы и не подумал, о, том, что совсем недавно этот преуспевающий молодой человек держал в руках пистолет и думал стреляться от несчастной любви. Экая глупость приходит иногда в голову даже очень здравомыслящим людям!

В один из погожих солнечных дней, которые так редко случаются в Северной Пальмире, Василий Никанорович решил в кои-то веки пройтись, размять кости. Горничная, подавая шляпу, что-то пробурчала, хозяин не расслышал. Зато проходившая мимо жена поняла слова горничной. Любимая шляпа Ковалевского превратилась в бесформенное гнездо, и впору было отдать ее старьевщику. Катерина Андреевна хотела напуститься на девку, как та смеет, но передумала, повертела старую вещь в руках и заявила мужу, что и впрямь пора обзавестись обновой.

– Что я, юнец с Невского, в модных шляпах щеголять! – с досадой запротестовал супруг.

– Вот именно, что не юнец! Ты человек солидный и должен выглядеть пристойно!

Супруги попрепирались немного, и Ковалевский сдался. Однако ж твердо заявил, что обнову выберет сам, без всяких там новомодных штучек, которые так любила жена.

И вот, обремененный этой нелегкой задачей, Василий Никанорович решился не ехать в экипаже, а пройтись пешком, разглядывая головные уборы прохожих, дабы определиться еще до прихода в магазин. А то известное дело!

Придешь, приказчики окружат, голову задурят, всучат черт знает что!

Разглядывая лица людей, идущих по тротуару и едущих в колясках и экипажах, Ковалевский вздрогнул. Пригрезилось! Не может быть!

Верховский! Ну да, собственной персоной!

И куда же это он направляется? Помилуй Бог, тоже в шляпный магазин! Ковалевский постоял немного, чтобы успокоить сердце, и подошел к нарядной витрине, украшенной всевозможными мужскими, а больше роскошными женскими шляпами. Катерина Андреевна была большой поклонницей этих головных уборов, выбирала их с большим вкусом, и Василий Никанорович, хоть и высмеивал ее покупки, втайне всегда любовался женой, украшенной очередной модной шляпкой. Но сейчас ему было совсем не до них.

Осторожно толкнул дверь, вошел и сделал резкий жест приказчику, который чуть было не подлетел к новому покупателю. Ковалевский не хотел привлекать к себе внимания, чтобы не спугнуть Верховского. Тот преспокойно разглядывал товар, что-то спрашивал. Ему предложили одну шляпу, вторую. Лениво, как бы нехотя, он надел ее и заглянул в зеркало. К большому удивлению Евгения, в зеркале он увидел не только свое распрекрасное отражение, но также лицо седого пожилого мужчины, перекошенное едва сдерживаемой яростью. В первый миг князь не узнал его, а, узнав, отпрянул и резко обернулся. Ковалевский стоял прямо пред ним, преграждая отступление. Но в людном магазине, на Невском проспекте, потасовка со стариком была немыслимой – Верховский! Вы не тронетесь с места, пока мы не объяснимся! – тихо, но уверенно произнес Василий Никанорович.

– Помилуйте, сударь, вы что же здесь, в магазине, собираетесь выяснять со мной отношения? – пожал плечами Евгений.

– Мне ровным счетом наплевать, где мы находимся, потому что вы подлец, сударь, и я не упущу возможности вам это высказать!

Князь залился краской и сдержанно произнес:

– Я понимаю ваши чувства ко мне, и оскорбление ваше отношу за счет расстройства нервов.

Но послушайте, позвольте мне сказать! Давайте же хотя бы выйдем вон!

Покупатели уже поглядывали на ссорящихся с любопытством. А один из приказчиков уже изготовился бежать звать городового на случай, если господа учинят потасовку.

– Вам нет веры, вы бесчестный человек, я призову вас к ответу! – И с этими словами Ковалевский, крепко ухватив Евгения за рукав, потащил его из магазина Они вышли на улицу и остановились у шляпной витрины. Евгений попытался высвободить руку и подивился, насколько еще крепкой оказалась хватка старика.

– Где Надя – прохрипел Василий Никанорович.

Вместо ответа Евгений свободной рукой достал из внутреннего кармана модного пальто сложенную бумажку.

Это был ответ, полученный им из клиники доктора Семуньи. Доктор сухо сообщал адресату, что мадемуазель Ковалевская скончалась в его клинике от преждевременных родов сразу после исчезновения князя. Несчастный отец медленно прочитал письмо и тихо произнес:

– Я убью тебя, негодяй!

Евгений посмотрел как бы сквозь Ковалевского и кивнул головой.

– Бесспорно, за вами выбор оружия, я жду ваших секундантов, когда вам будет угодно. Я не убегу и буду ждать известия.

Верховский сдержанно поклонился, и они разошлись.

Верховский вернулся к себе как во сне. Ведь он даже мечтал о подобном Самому наложить на себя руки и покончить с беспутным существованием у него не хватило духу, а тут как хорошо, красиво и благородно. Его убьют, и слава Богу. Конец бессмысленному существованию!

Князь прошелся по кабинету, снова вынул листок с текстом телеграммы и в тысячный раз уставился на него. Он не мог расстаться с его страшным смыслом и всякий раз мысленно представлял, как покинутая им бедная девушка, одна, мучительно умирает в далекой стране. Как погибает несчастное дитя, еще и не человек совсем.

Кто там был, девочка или мальчик? И все по его вине, но он не виноват! Но как, как теперь оправдаться, как объяснить Наде, что он не покидал ее, что его загнали в угол, но он не подлец, не предавал их любовь! Вот теперь на небесах он и расскажет ей все, как было.

А как было? После расплаты с шантажистом, он решил просить денег у Лидии, обежать всех знакомых, наделать долгов, но выкупить драгоценности как можно скорее. Лидию он долго прождал, но так и не дождался, вернулся домой и был ошарашен сообщением о приходе «мамаши». Взлетел к себе наверх, но там никого не оказалось. И ничего в кармане сюртука! Там лежал бесценный дневник, он не уничтожил его, так как все же надеялся подвергнуть его тщательной экспертизе у знающих людей, при соблюдении конфиденциальности. И если это подлог или можно изобразить, что подлог, тогда он из-под земли достанет этого наглеца Христианова, и не сносить тому головы! Слишком легко далась ему такая добыча, как князь Верховский!

Не бывать этому!

Но дневник лекаря исчез! Без сомнения, его похитила Лидия! Теперь он в ее руках! Надо ее догнать и употребить все средства, чтобы вернуть похищенное!

И князь как безумный ринулся за женой. Но тут его ожидала неудача. Лидия в великой спешке, ну точно как ее несостоявшийся жених, съехала с квартиры, приказав прислуге вещи выслать вслед за ней. Он шел как пес по следу, но, увы, перехватить ее не смог. Они встретились только в Петербурге, в собственном доме.

Верховский не написал бедной Наде ни слова: он и не предполагал, что в погоне за похитительницей ему придется забежать так далеко. Он рассчитывал тотчас же вернуться. Как только выяснит, что ненавистная супруга собирается делать с дневником. И каков был его ужас, когда узнал. Главное условие сохранения страшной тайны – это неприкосновенность их брака! Но не просто формальная, как было прежде, а подавай ей истинный союз души и тела!

– Но я ненавижу тебя! Ты погубила меня! – кричал Верховский. – Неужели ты надеешься, что мы заживем, как голубки?

– А что, князь, вы ночью удавите меня подушкой? Так я не боюсь! Если со мной беда какая случится, бумажки будут преданы огласке надежным человеком! Так что в ваших интересах холить меня и лелеять, сдувать пылинки и смотреть в рот!