– Они ее спасут, они ее спасут, – повторяла Лиза, когда ехала с Санькой обратно в свой особняк, и слова имели двойной смысл – для Саньки они означали надежду, а для нее – крах отличного замысла.

Все было продумано отлично, и если бы из-за Волчка не пришлось торопиться, за полгода Лиза получила бы желаемое. Сперва – оставить род Ухтомских без наследников, затем – прибрать к рукам имущество Васильевых, львиная доля которого – собственные деньги и недвижимость Марфиньки. Последняя ступенька – ненаглядный супруг…

Но нашелся загадочный злодей, который, судя по всему, знал слишком много, раз умудрился выследить и отбить Волчка. И одному Богу ведомо, для чего он исхитрился ввести в Лизин дом господина Морозова.

Она подозревала, кто бы это мог быть, но и сама же не верила. Тот человек, который имел основания проучить семейство Лисицыных, исчез много лет назад. И он по натуре не был злопамятным, скорее даже наивным и простоватым. Такой не мог бы придумать хитрую интригу!

– Вы ночуете у нас, – сказала Лиза, когда сани подъехали к воротам ее особняка. – Места хватит. Посидим в моем кабинете, помолимся за Марфиньку, поговорим…

Она хотела выпытать у Саньки все о том доме, где его держали, где снарядили для появления в свете, где вручили злополучный перстень, своим блеском помутивший Лизе рассудок. И она действительно узнала немало – с Санькиных слов можно было хоть картину писать, вроде общего портрета благородного семейства, где посередке в кресле – крепкого сложения кавалер в маске, рядом стоит другой, почти урод, но умеющий распоряжаться и, сдается, не ведающий страха, при них – маленький и шустрый господин Никитин, на заднем плане – великан, способный одной рукой перевернуть сани, и круглолицый юноша, сочинитель всего на свете – комических опер, памфлетов, од и журнальных статеек.

Супруга не было – он застрял за чьим-то карточным столом. Матвеича никто не видал – после того, как Лиза на крыльце дала ему приказание, в доме он не появлялся. Решив, что утро вечера мудренее, велела дворецкому Ивану Данилычу устроить гостя в одной из спален на антресолях. После чего она пошла к себе и позвала своих главных сплетниц – Марью Дормидонтовну и фрау Киссель, чтобы все знали – она не в комнате у юного красавчика, а, как положено примерной супруге, допоздна ждет мужа в безупречном женском обществе. Там же была и чтица, необходимая для важного дела: фрау Киссель, гадая на картах, истолковывала их по-немецки, и ей требовалась переводчица.

Карты несли околесицу – обещали свадьбу вперемешку с дорогой, казенным домом, кражей и королем-злодеем. Это было даже смешно. Выругав фрау, Лиза отправила ее спать, а Суходольской велела читать что-нибудь по-французски – лишь бы в комнате звучал человеческий голос.

Девки по ее приказу дежурили внизу на случай появления Матвеича. Но приехал супруг, которого Лиза уж не ждала – разве что утром, когда изматывающая ночная игра завершится.

– Я с прибылью, Лизанька, – сказал он, входя. – Ручку, ручку! Вот тебе колечко!

– Друг мой! – воскликнула она, бросаясь мужу на шею. – Я так волновалась о тебе! Не надобно колечек, лишь бы ты был доволен! Сколько выиграл?

И, ласкаясь к мужу, Лиза сделала жест, означавший: все лишние, убирайтесь из гостиной вон!

– Триста рублей, да кольцо, да табакерку черепаховую. Будет тебе новое платье, – пообещал Лисицын. – В пост не пощеголяешь, да ведь нигде не сказано, что в пост шить нельзя. Усадишь девок за работу, к Пасхе будешь как царица!

– Мне одно лишь царство нужно – в душе твоей царить безраздельно! – ответила Лиза. – Постой, что там за шум? Турки, что ли, дом штурмуют?

– Юшка, что там? – крикнул супруг. – Что? Не слышу!

– Вашей милости сестрица! – доложил, прибежав, лакей Юшка.

– Чего она притащилась на ночь глядя? – удивился Лисицын. – Или уже?..

Тут ворвалась княгиня Ухтомская.

– Беда, братец, беда, братец, беда! – кричала она. – Деточки мои! Больных из дому забрали, увезли! И бежать ночью не к кому! Деточек моих, князей Ухтомских, приставы увезли! Господи, Господи, что деется! Братец, голубчик, выручай! Завтра же поеду вызволять! Князья Ухтомские – убийцы! Из-за чьих-то врак деточек арестовали!

Шуба, накинутая на плечи, соскользнула, княгиня осталась в одной сорочке и поверх нее – ночной кофте.

– Погоди, Маша, погоди! Кто арестовал, отчего? – спросил Лисицын.

– Сестрица, голубушка, дружочек мой, садись, переведи дух! – кинулась к княгине Лиза, и обняла, и силком усадила на канапе, и сама села рядом, чтобы, прижавшись, гладить по голове и плечам.

– Не убивали они дансерку! Не убивали! Не могли убить!

Лиза нагнула к себе княгинину голову, пристроила на своей груди, чтобы Ухтомская не видела в этот миг лица своего любезного братца.

Брат не умел уследить за губами – сам того не желая, улыбнулся.

– Не виноваты они! Не могли они ее убить! Дураки они у меня, но не убивали, не убивали! – твердила княгиня.

– А с чего полиция взяла, будто убили?

– Так ведь открылось, что Орестушка на той дансерке сдуру повенчался!

– Этого не может быть! – уверенно сказала Лиза. – Он же знал, что я ему богатую невесту ищу! Тут какой-то обман, сестрица, точно – обман!

– Обман, обман, – повторила Ухтомская, – да только обманывали-то меня! Он на ней доподлинно повенчался! Я-то понять не могла, с чего вдруг они, князья Ухтомские, вздумали дансерку забрать на съезжей да похоронить. Мало ли, за кем они махали, гвардия без этого не живет, да она ж была красавица, я ее в «Парисовом суде» видела…

– Что ты знаешь об этом деле, сестрица? – спросил Лисицын.

– Не виноваты они! Не могли они ее убить! Они – дворяне, князья! Как можно князю какую-то девку безродную убивать? Надоела – дал бы денег да и прогнал прочь, так оно делается! А он, дурак-то мой, повенчался!

– Откуда рылеевские дармоеды узнали, что Орест на Степановой повенчался? Ведь коли это и впрямь случилось, так втайне, – сказал Лисицын. – Кто про это мог знать? Ну что они тело забрали, докопаться несложно, и повод есть – сами ее вздумали похоронить, чтобы не открылась ее брюхатость, это плохо…

– Акимка… Точно, Акимка! Сбежал и донес! – закричала княгиня. – Да я ж его под землей найду, ирода, убийцу!

– Мой друг, ее нужно лавровишневыми каплями отпоить, – тихо сказала мужу Лиза.

– Нет, не каплями. Юшка, тащи сюда штоф с «ерофеичем»!

«Ерофеич» был давним средством от всех хвороб. Настоянный на множестве трав и апельсиновых корках, он с легкой руки былого фаворита Орлова, Григория Первого, крепко вошел сперва в моду, потом в обиход. Им только что от предсмертной икоты больных не потчевали.

Выпив немалую стопку единым духом, Ухтомская села и некоторое время молчала.

– Сестрица, сестрица! – Лиза стала тормошить ее. – В себе ли ты?

– А теперь, Маша, растолкуй внятно, с чего к Оресту с Платошей привязались, – велел Лисицын. – Мало ли что беглый камердинер набрехал? Тут каждое слово доказать надо.

– Так ведь и свою правоту доказать надо, а не выходит! К нам приехали вроде бы тайно, скрытно, чтобы не позорить, говорили с ними в моей гостиной. Пристав сперва был любезен. Спрашивал, где они изволили быть в ту ночь, когда Степанову удавили.

– А ты?

– А я уже спать легла, я в одном шлафроке у дверей слушала, сама не показывалась. Не могу ж я на люди неприбранная…

Княгиня Ухтомская была уже не в тех годах, когда непременно нужно блистать перед всеми, даже перед приставом полицейской части. Смолоду была хороша собой – Лиза помнила ее сорокалетней, пышной, ярко одетой, лицом даже напоминавшей покойную государыню. Но с годами Марья Ухтомская сделалась похожа на брата – лицо отяжелело, обвисло, да и в зубах была недохватка. К тому же она поседела, но обычно седину запудривала, а сейчас, когда волосы были расчесаны и убраны в покоевый чепчик, то даже при свечах можно заметить сплошное тусклое серебро.

– И что ж ты услышала? – спросил Лисицын.

– То и услышала – в ту ночь они, светы мои, с кем-то резались в карты на Петергофской дороге в каком-то кабаке. Нарочно туда на трое суток уехали, и про то все знали. Играть сцепились с какими-то шулерами, продулись в прах, как раз той ночью были уже не в своем уме – сутки из-за стола не вставали. Я им верю – и батюшка их был таков! Теперь же – шулеров не догнать, скрылись с добычей, а хозяин того кабака утверждает, что за гостями не следил, они могли и вечером, и среди ночи уехать и приехать, он бы не заметил.

– Врет! – закричала Лиза. – Николенька, он врет! Такого не бывает!

– Бывает, – отвечал супруг. – Я знаю, о каком кабаке речь. Мои бестолковые племяннички там часто бывали, играли в верхней комнате, хозяин их знал и знал также, что от них большого шума не будет. У него не было нужды болтаться в коридоре и ждать, пока начнут проказить. Они как-то стул и зеркало сломали, так потом вдвое заплатили. Плохо дело, Маша, плохо дело…

– Так это еще не все! Их обвиняют в том, что они убили священника, отца Мисаила!

– Это еще для чего, с какой стати?

– Священник венчал Ореста и Степанову. Они, убив дансерку, хотели уничтожить всякое доказательство Орестовой связи с ней и пошли, чтобы забрать церковную книгу с записью. Священник мертв, книги нигде нет! Орестушка с Платошей божатся, что не желали его убивать, что сам упал и головой ударился, что книгу в глаза не видели! А проклятый Акимка донес, что они тому отцу Мисаилу грозили, били его! Они толкуют, что кто-то там еще был, дрался, как бешеный турок, Платоше руку сломал, а им в ответ – не было такого, а руку ночью в Летнем сломать нетрудно – возьми да и скатись с лестницы! Я, услышавши, чуть не повалилась. Их спрашивают: коли не вы, то кто же старика упокоил, врагов ведь у него не было? Какие враги у старца восьмидесятилетнего? А им и ответить нечего! И где книга – никто не знает, выходит – они унесли и уничтожили! Господи Иисусе, как быть, что делать, куда бежать? Их забрали, увезли! Даже человеку не позволили с ними ехать! Я выбежала, деньги сулила! Не взяли!

– Дура ты, сестра. Кто ж открыто деньги сует? – спросил Лисицын. – Ничего, просидят ночь в казематке, глядишь, поумнеют. Завтра я сам ими займусь.

– Ночь в казематке? Князья Ухтомские? Да ты свихнулся! Ты сейчас же поедешь к Рылееву! Слышишь? Ты еще одет, вели закладывать экипаж, поезжай к нему, добивайся, чтобы принял!

Княгиня словно обезумела – схватила брата за грудки и стала трясти, да еще с немалой силой.

– Маша, Маша! – кинулась к ней Лиза, чтобы оттащить. Но Лисицын и сам оторвал от себя ее руки.

– Нет, это ты взбесилась! Меня и на порог не пустят! – сказал он и оттолкнул сестру.

Не устояв, Ухтомская села на канапе.

– Я взбесилась?! Братец, или ты оглох? Ты сейчас же, сию минуту, едешь к Рылееву! Или ты забыл, чем мне обязан?! Что бы ты был без меня?!

– Да что ты все тычешь мне в нос тем завещанием? Лиза, выйди! – приказал Лисицын.

Лизе не было нужды оставаться – она и так знала, какими любезностями обменяются братец с сестрицей.

– Да, друг мой! – и она беспрекословно покинула гостиную.

Помянув давнее подделанное завещание, Ухтомская начнет хвалиться другими своими подвигами, столь же похвальными. Если бы эту похвальбу слышал обер-полицмейстер Рылеев – даже он распорядился бы приготовить для княгини особо сырой каземат в Петропавловской крепости. Но Лиза доносить на Ухтомскую не собиралась, наоборот – она встала недалеко от дверей, чтобы, боже упаси, кто-то из дворовых людей не вломился некстати в гостиную.

Обычно обмен любезностями был недолог, но на сей раз он затянулся. Видно, княгиня не собиралась легко сдаваться. Лиза подошла поближе и услышала:

– Коли так – я сама к нему сейчас поеду!

Это явно некстати. Взбудораженная княгиня могла наговорить Рылееву лишнего – и даже в том случае, если ее не впустят в дом, она посреди улицы выкричится так что потом сильно пожалеет. Обер-полицмейстер Рылеев скверный, но дворня у него, поди, вышколенная, все примечает.

Лиза пошла вниз, в людскую, и тут ей повезло – она там обнаружила Матвеича. Он уже не меньше часа прохлаждался, балуясь горячим чаем, сидел красный и довольный. Напротив развалился мужчина, которого Лиза видела впервые в жизни, но сразу поняла: вот она, каторжная рожа! Ноздри, правда, у этого детинушки были целы, но общий вид наводил отчего-то на мысли о виселице, а когда незнакомец, вскочив, поклонился и угодливо улыбнулся, оказалось, что у него отсутствуют все зубы.

– Вот что, любезный. Нужно этой ночью дом охранять, чтобы люди ходили вдоль забора и никого – слышишь ли, никого! – на улицу не выпускали, – приказала Лиза.

– Всю ночь? – спросил Матвеич.

– Всю ночь.

– Никак нельзя. Мои люди охраняют по вашему приказанию известное жилище, там входов штуки четыре, и завтра мне там же нужны.

– Но сейчас они нужны тут. Делай, как знаешь, но обеспечь охрану.