Ульяна Гринь - Беременна на полставки

— Ты со своей бухгалтершей не забыл ещё, что у тебя есть сын?! Не забыл, что ему нужен отец? Я всё делала для тебя, всё только для тебя, чтобы ты вернулся! Я не могу без тебя жить, а ты не понимаешь этого, чёрствый ублюдок!

Она кричала уже на всю больницу, зачем-то шаря в сумочке и отступая. А потом, когда в холле уже замаячил охранник в форме, я увидела наставленный на меня пистолет. Сразу даже не поняла, что это — круглое и с дыркой, смотрит прямо мне в глаза, а потом опускается ниже. Шагалина выдохнула, замолчав, её красивое лицо исказила гримаса. Илья замер, оглянувшись на меня, потом тихо сказал примирительным тоном:

— Опусти пистолет, Юль, ты чего? Давай поговорим спокойно. Здесь посторонние люди, ты можешь кого-нибудь поранить…

— Не-е-ет, я не хочу никого поранить, — улыбнулась она так страшно, что я похолодела. — Я хочу, чтобы её не стало. Чтобы она сдохла. Понимаешь? Она, эта твоя бухгалтерша, просто дерьмецо по сравнению со мной. А ты тогда поймёшь, что я лучше неё! Лучше, слышишь меня?

— Ты лучше, конечно же, ты лучше, — согласился Илья, делая маленький шаг вперёд. — Отдай мне пистолет, Юленька…

— Я давала сыну аспирин, простой аспирин, — рассмеялась Шагалина, целясь в мой живот. — Ты не знал, что аспирин может убить? Правда, не так быстро, как пуля, но может. Ты же вернёшься ко мне, Ильюшечка? Ты же не бросишь меня с больным ребёнком, правда?

— Не брошу, конечно же, не брошу…

Ещё шаг.

Мои руки обняли живот, словно могли защитить детей от выстрела.

— Отдай мне пистолет, Юль, мы поговорим спокойно, как взрослые люди…

— Я не смогу говорить с тобой, пока она будет жива! — Шагалина вытянула руку с пистолетом и нажала на спусковой крючок. Я застыла, зажмурившись, у стены.

Раздался выстрел.

Крик.

Крики.

Звук падающего тела.

— Илья!

Как лоскутное одеяло умелой мастерицы, мой сон был слеплен из обрывков воспоминаний.

Кровь тёплая и струится из раны свободно, толчками, как родник из-под земли… Мои руки красные, потому что я зажимала рану Ильи, а ещё у меня болит горло, потому что я кричала… Нечеловечески уродливое лицо Шагалиной, которая в ярости бьётся в захвате охранника и плюёт в мою сторону: «Это ты должна была умереть, дрянь!»… У меня отобрали Илью, и я сижу на полу в больничном коридоре, глядя на свои руки, на платье, которое безнадёжно испорчено, на залитый пол, на брошенный пистолет… Липкое ощущение беды…

И, как часто бывает, я проснулась, будто кто-то толкнул в плечо.

Илья смотрел на меня и кривил губы. В панике я вскочила со стула — вот же, хотела посидеть с ним и уснула! А потом до меня дошло: очнулся и пытается улыбнуться! Мой Илюшечка, он очнулся!

— Господи, наконец-то! — сказала я, схватив его руку, прижала к губам и разревелась. Слёзы катились по щекам, а я не могла остановиться. Надо же, сейчас надумала! Мама с Ириной два дня уговаривали меня поплакать, выпустить эмоции, может, даже разбить что-нибудь, но у меня не получалось. А тут…

— Солнышко, не плачь, — слабым голосом попросил Илья, пальцами погладив по щеке. — Тебе нельзя плакать — девчонки нервными родятся.

— Не буду, — всхлипнула я, улыбаясь. — Всё, уже почти…

— Ты почему тут сидишь, коза? Ты должна быть дома!

— Я была дома, а теперь сижу и смотрю на тебя.

— Ты спала, — фыркнул он и застонал: — Ох, что за… А где Данька? Что с ним?

— В стационаре валяется и мультики смотрит на планшете твой Данька, — ворчливо ответила я, утирая остатки слёз. — Влюбляется по очереди во всех мало-мальски молодых медсестёр и дарит им их портреты в стиле Пикассо!

Дотянувшись до кнопки, вызвала медсестру. А Илья смеялся, морщась от боли:

— Мой сын, какое ещё доказательство требуется?

— Так ты ба-абник? — с улыбкой спросила я, присаживаясь на кровать и наклоняясь к нему, шепнула: — Ничего, сегодня дежурит Зоя Семёновна, ей за пятьдесят лет и за сто килограммов!

— Это нечестно, ты нарочно подстроила это, признавайся!

— Вот ещё, — я чмокнула его в нос и поцеловала в губы. Боже, ведь я думала, что никогда больше не смогу поцеловать мужа…

Потом меня выгнали из палаты, чтобы не мешала медицинским манипуляциям, и я поспешила в детское отделение. Там с Данькой сидела Ирина. Влетев в палату, я радостно сообщила этим двоим:

— Илья очнулся!

— Господи, наконец-то! — Ирина быстро перекрестилась. — Слышишь, Данька! Папа скоро поправится.

— Ура! — завопил мальчишка, подпрыгивая на твёрдом матрасе кровати. — Пошли к нему, я хочу увидеть папку!

— Подожди немножко, ему сейчас меряют давление, берут кровь на анализ, — я сделала большие глаза, помня, как Данька боится игл и инъекций. Малыш и правда сдулся, опасливо глянул на дверь и пробормотал:

— Ладно, ладно, но потом ты меня отведёшь, договорились?

— Договорились, — я наклонилась и чмокнула его в светлую макушку. Ирина встала:

— Пойду-ка поймаю врача. Поговорю с ним.

— Ну, операция же прошла успешно, всё в порядке, сколько он будет ещё тут лежать? Недели две?

— Если не три, девочка моя. Всё же селезёнку удалили, счастье, что пуля не задела кишечник…

Я вздохнула. Если бы Шагалину не увезли в полицию, я бы сама её убила… Зато теперь Илья мне точно поверит. Так нагляднее. Но какой ценой!

Данька прижался ко мне и спросил, глядя снизу вверх:

— А папа выздоровеет?

— Конечно! Уже через месяц будете с ним в футбол играть!

— Почему мама в него выстрелила?

— Малыш, я не знаю.

Призналась честно и заколебалась. Стоит ли говорить, что Шагалина люто ревновала и хотела вернуть мужа в семью? Тогда получится, что я разлучница. А вдруг мальчишка возненавидит меня? И зачем только Ирина сказала ему правду? Может, лучше было соврать и подождать, пока он не подрастёт?

Нет. Это не вариант. Детям нельзя лгать.

— Понимаешь, есть люди, которые не хотят признать очевидное. У них просто в голове не укладывается, что кто-то больше им не принадлежит. Твоя мама не смогла смириться с тем, что папа с ней не живёт.

— А что теперь будет с мамой? Её посадят в тюрьму, да?

Тёмные глазёнки наполнились слезами, а я крепче обняла малыша и прижала его к себе:

— Я не знаю. Знаешь что? Давай договоримся. Как только я что-то узнаю, я обязательно тебе скажу.

— Хорошо, — он шмыгнул носом и вытер глаза кулачком. — А когда мы пойдём к папе?

— А процедуры?

— Мне уже всё сделали! — похвастался он. — Бабушка даже сказала, что меня выпишут сегодня! Или завтра.

— В таком случае, надевай тапки и пошли. Мы спросим, можно ли нам уже к папе.

— Ура, — коротко бросил Данька и спрыгнул с кровати, полез под неё в поисках тапочек с заячьими ушками. А я встала, разминая поясницу, запахнула выданный мне белый халат. Живот тянуло, но я верила в лучшее. Я рожу в срок. Да и Ирина рядом, она блюдёт.

Кстати, об Ирине. Когда мы с Данькой пришлёпали через два этажа к палате Ильи, я сразу заметила свекровь, которая весьма жёстко разговаривала с бывшим мужем. Господин Белый (но совсем не пушистый) пытался настоять на своём, но Ирина держалась крепко и непреклонно. Ах ещё и он! Вот уж кого надо гнать отсюда ссаными тряпками? Что ему опять понадобилось от Ильи? Во внезапно разыгравшиеся отцовские чувства не верю ни капельки.

— Добрый день, — сухо поздоровалась я, подойдя. — Вы пришли справиться о здоровье Ильи? Ему лучше, спасибо.

Владимир едва ли обратил на меня внимание, отвечая Ирине:

— Я всё равно уже договорился. Илью перевезут в Москву на самолёте, прямиком в Склифосовского. Там ему обеспечат наилучший уход, не то, что в этом клоповнике.

— В этом клоповнике, на секундочку, работают прекрасные врачи, которые спасли жизнь и твоему сыну, и твоему внуку.

Тон Ирины был почти враждебный. Но во взгляде блеснула беспомощность. Свекровь обернулась ко мне, нашла мою руку и сжала недвусмысленно. Но мне не нужно было намекать. Я взорвалась:

— Вы! Как вы смеете о чём-то договариваться и действовать за нашей спиной? Илья никуда не поедет, если не решит это сам! Он взрослый человек, дееспособный, к счастью, и не дурак. Ваши аферы не увенчались успехом.

— Какие аферы, деточка? — процедил сквозь зубы Белый-старший, снизойдя наконец до моей персоны.

— Я вам не деточка, а жена Ильи. И он знает, что вы через Шагалину пытались развалить его бизнес, чтобы он согласился на вас работать!

— Боже, Владимир, это правда? — ужаснулась Ирина. — Никогда не думала, что ты опустишься до такой низости…

— О чём говорит эта ненормальная? — скривился тот. — Я ничего не разваливал! Бизнес этот дурацкий и так на соплях держится, без моего участия.

— Юля во всём призналась, — фыркнула я, проигнорировав «ненормальную». Юпитер, ты сердишься, а значит, ты не прав. — Вы ей заплатили, и она планомерно уничтожала коллектив и наработки модного дома. Почти получилось, кстати. Но только почти!

Он глянул с гневом, но ответил осторожно:

— Я просто хотел, чтобы мой сын перестал играть в бирюльки и занялся наконец настоящим мужским бизнесом. Я не для того заводил сына, чтобы…

— Вы завели сына? — переспросила я, не веря своим ушам. — Как элитную породистую собачку?

— Володя, мне очень жаль, но за бизнесом ты утратил человеческое лицо, — Ирина покачала головой и взялась за ручку двери. — Я спрошу Илью, хочет ли он тебя видеть. Пойдём, Ника, Данюша, пойдём.

Когда мы вошли в палату, меня уже трясло от бессильной злости. Как часто близкие в своих благих намереньях забывают, что имеют дело не с куклой, а с живым человеком! И пытаются сломать под свои желания, приговаривая: «Я желаю тебе только добра». А потом удивляются, почему человек не хочет больше с ними разговаривать…

— Илюша, там папа приехал, — начала Ирина, но Илья мотнул головой по подушке:

— Не сейчас. Данька, а ну иди ко мне! Как ты себя чувствуешь?

— Меня выпишут, бабушка Ира сказала! — забравшись на кровать и прильнув к отцу, похвастался мальчик. — А дедушка ругался и хотел тебя забрать, но бабушка и Ника не позволили!

— Как хорошо, что у нас с тобой есть бабушка и Ника, правда?

— Правда!

Я присела рядом на стул, провела пальцами по щеке Ильи, по гусиным лапкам в уголке глаза, взъерошила отросшие волосы, хотела сказать, как сильно люблю, но промолчала. Впрочем, думаю, он знал. Или понял. Или и то, и другое. Потому что сказал с улыбкой:

— Наклонись, солнышко.

— Что? — я приблизилась к его лицу, думая, что он шепнёт что-нибудь на ухо, но Илья неожиданно приобнял меня рукой за шею и поцеловал — не стесняясь, не заботясь ни о ком, кроме нас двоих. Всё-таки шепнул:

— Я тебя люблю, Ника.

Что же сделала я?

Ответила:

— Я тоже тебя люблю, Илюша!

А потом неловко взмахнула рукой и опрокинула на постель открытую бутылку воды…

Конец