— Хорошо, — я пытаюсь быть спокойной, по после его “если тебе подойдут пункты договора” немного напрягаюсь.

И как потом оказывается не зря.

Я читаю пункт за пунктом и не могу поверить, что он серьезно. Нет, там нет никакого сексуального или физического рабства, но то что он предлагает как минимум оскорбительно. А еще возмутительно и выходит за грани моего понимания.

— Прости, что означает пункт “Супруга должна хранить верность супругу и не вступать в половые контакты как с женщинами, так и с мужчинами, а также не целоваться и не обниматься с ними”, — читаю вслух и не могу поверить в то, что это действительно реальность, а не игра моего воображения.

— Что именно тебе не понятно? — приподняв одну бровь, интересуется мужчина.

— Выше пункт, — сбивчиво объясняю я и зачитываю его вслух: — “Супруга обязуется не настаивать на половых контактах, поцелуях, объятиях с супругом”.

— Мы не будем заниматься сексом, целоваться и обниматься. Ты будешь воспитывать детей, сопровождать меня на приемах и вести себя подобающе, но у нас не будет интимных отношений.

— Хорошо, — я в шокированном состоянии читаю дальше, ища пункт, где будет сказано, что супруг обязуется не изменять супруге, но его нет. Листаю страницу за страницей, но там есть все касательно выплат, содержания, отношения, обязанностей признать детей своими, но нет ничего о его верности. — Пункта о твоей верности нет, да? — я знаю это, но все равно спрашиваю.

— Нет.

— Ты же мужчина, конечно. Как я могла забыть. Пока я буду держать целибат, ты будешь трахаться направо и налево, так? — взрываюсь, потому что мне до чертиков надоела его диктатура и указания, как мне правильно жить.

— Не совсем так, но в общих чертах. Ты чем-то недовольна? Ты же хочешь быть с ребенком, верно? Выбирай: или секс, или ребенок.

— Дашь ручку?

Дрожащими руками беру шариковую ручку из его рук и подписываю каждый лист договора. Я не знаю, что у него на уме, но мне действительно важен ребенок и если мы сведем наши с ним встречи к минимуму, мне не нужен будет секс.

— Ты уверена, что сможешь продержаться? — насмешливо осведомляется он, когда я дохожу до последнего листа.

— Обойдусь пальцами, — насмешливо отвечаю и ставлю последнюю подпись, после чего отбрасываю папку и удивляюсь, что в графе "Нарушение пунктов договора" вместо десяти ударов плетью всего лишь развод с ежемесячной выплатой содержания бывшей супруге.

Глава 28

Две недели я провожу в состоянии прострации. Мне абсолютно наплевательно на все, что происходит вокруг, на слова Матвея и на его поступки. Мы встречаемся только за столом и едим в полной тишине, иногда сталкиваемся в тренажерном зале, когда я решаю походить на беговой дорожке..

Матвей сдерживает слово и разрешает мне видеться с подругами. Ира возмущена до предела, а Света находится в глубоком шоке сразу после моего рассказа о контракте. Обе недовольны и не понимают, почему я подписала бумагу и не попыталась сбежать.

— Ты с ума сошла? — Ира выкатывает глаза и смотрит на меня на как ненормальную.

— У меня был выбор? — раздраженно спрашиваю в ответ.

— Ты же хотела сбежать, — уже более спокойно говорит Ирка.

— Напомнить, чем все это закончилось?

Ира замолкает и тяжело смотрит на меня, после чего ее взгляд теплеет и она предлагает заказать обед. Официант уходит, а я предполагаю новую волну обсуждения, но ее не следует. Вместо этого Ирка рассказывает, что безумно устала, а Светка сообщает о новом мужчине, с которым познакомилась совсем недавно. Они отвлекают меня от размышлений о предстоящей росписи.

— А как вы поженетесь? У вас будет свадьба или просто роспись? — интересуется Света за поеданием десерта.

— Какая свадьба, Свет? — удивленно смотрю на подругу. — Я вообще сомневаюсь, что дело дойдет до росписи.

— Но ты же подписала контракт? — уточняет Ира.

— Подписала, — киваю головой я.

— Ну значит у вас будет роспись, — уверенно заявляет Ира, после чего глубоко вздыхает и спрашивает: — Ты уверена?

— В чем, Ира? Единственное, в чем я уверена — моя беременность. Все остальное какой-то жуткий фарс, я до сих пор не верю, что это происходит.

Ира кивает и остаток времени мы молча поглощаем десерт, после прощаемся и расходимся. Напоследок подруга говорит, что все еще готова помочь, но для этого мне необходимо не подписываться в ЗАГСе. Я благодарю ее и обещаю подумать, но знаю, что ничего не буду делать, как бы Ира меня не убеждала, что они помогут с детьми, что не позволят забрать моего ребенка. Я не могу рисковать.

После встречи с подругами возвращаться домой не хочется, и я прошу Арсения отвезти меня в парк, а лучше в какой-нибудь музей. Водитель привозит меня в картинную галерею. Я здесь уже была, но не прочь присоединиться к прекрасному еще раз. В галерее я провожу довольно много времени, поэтому домой возвращаюсь под вечер: принимаю душ, переодеваюсь и спускаюсь к ужину.

За две недели у нас устоялся четкий распорядок: ровно в семь вечера я спускаюсь к ужину, нам накрывают стол и мы едим. В полной тишине. На этот раз все происходит так же, но Матвей решает поговорить и рассказать, что у нас будет свадьба и мне нужно выбрать платье.

— Зачем этот фарс? — тут же интересуюсь.

— Это не фарс, Вероника. Для окружающих мы семья. Настоящая. И рассказы о том, как мы познакомились, тоже будут. Я известный доктор и моя женитьба не может пройти мимо прессы, поэтому советую тебе подумать над романтической первой встречей, — рассказывает Матвей между поглощением пищи и вина.

— Мне? — удивленно смотрю на него.

— Ну не я же буду с придыханием рассказывать о том, как влюбился в тебя с первого взгляда, — с насмешкой говорит Матвей и отпивает вино из бокала.

— Я не собираюсь ничего рассказывать! — уверенно заявляю я, а после замираю, потому что чувствую его… первый толчок малыша.

Я удивленно распахиваю глаза и прикладываю руку к животу, чувствуя ладошкой едва ощутимые толчки. Я, наверное, улыбаюсь, как дура, но мне совершенно плевать на все. И на предстоящую свадьбу, и на то как Матвей себя ведет. Сейчас важен только малыш. То, как легонько он толкается внутри меня. Я впервые в жизни чувствую эти движения и на глаза наворачиваются слезы от осознания, что я все же смогла.

— Что такое? — слышу обеспокоенный голос Матвея. — Болит, колет, что Ника? — он отбрасывает приборы, отодвигает стул и направляется ко мне. Подходит ближе и опускается на корточки рядом, всматриваясь в мое лицо. — Что случилось?

— Малыш… — говорю с замиранием сердца. — Я почувствовала толчки.

Его рука уверенно накрывает мою, лежащую на животе. Он легонько сжимает мои пальцы, а после смелеет и проводит ладонью по животу, будто изучая. Легонько перебирает ткань свитера и уводит руку вниз, поднимая одежду и касаясь моей оголенной кожи.

Этот первый момент нежности я, наверное, запомню на всю жизнь. И мужчину напротив, который так легонько и бережно касается моего живота, тоже. Я не могу воспринимать его как жестокого деспота, которому нет дела до чужих эмоций, потому что все его чувства написаны на лице. Пока его взгляд устремлен на мой живот, я могу со спокойной душой рассмотреть его.

Он меняется за секунды. Из вечно жесткой, будто нарисованной маски, его лицо превращается в смесь нежности и страдания. Я улавливаю его нахмуренные брови, улыбку, которая едва заметно трогает уголки губ, а еще то, как разглаживаются морщинки вокруг его глаз. Он безумно красивый мужчина. И сейчас, когда его рука находится на моем оголенном животе, а на лице застыла надежда почувствовать толчок, я вижу этого мужчину насквозь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Возможно, не так хорошо, как мне хотелось бы, возможно, я рисую себе картинку, но не может человек, лишенный эмоций, так реагировать на толчки ребенка, к тому же…

Я только сейчас понимаю, что толкается не его ребенок, что по срокам движения второго малыша будут ощутимы приблизительно через месяц. Я порываюсь спросить, помнит ли об этом Матвей, но когда его губы касаются кожи на моем животе, а затем я чувствую едва ощутимое касание его щетины, замираю и пытаюсь осознать то, что происходит.

К сожалению, Матвей молчит и единственное, что нарушает нашу тишину — мое едва ощутимое дыхание и его шумные вдохи-выдохи. Я вздрагиваю, когда мужчина поднимает голову и смотрит на меня, когда его взгляд теплеет, а рука, мирно лежащая на животе, тянется к талии. Я замираю и жду, сама не знаю чего, но его взгляд меняется. Вместо нежности и чего-то еще, что я никак не могла рассмотреть из-за волнения, я вижу там раздражение и злость.

— Я очень рад, что это произошло, — нарушает он тишину. — Сообщишь, когда почувствуешь моего ребенка, — он делает акцент на слове “моего” и я не выдерживаю. Буравлю его тяжелым взглядом и выдаю то, что вертится на языке:

— Лучше бы ты молчал, Матвей… лучше бы молчал.

Глава 29

Я погружаюсь в подготовку к свадьбе и каждый день уделяю общению с организатором, который интересуются буквально каждой мелочью, будь то цвет лепестков на цветах или выбор украшений на торт. Лощеный парень в клетчатом пиджачке бесит меня с каждым днем все больше и больше. Он ежедневно приезжает, звонит по утрам и вечерам, присылает мейлы на почту.

Он организатор и я прекрасно понимаю его желание сделать так, как хочет клиент, но в моем случае проблема в том, что клиент не хочет никак. Мне плевать, какие занавески будут висеть в зале, будет ли у нас свадебный торт и нужно ли нам танцевать на свадьбе. Мы выбрали практически все, наша свадьба через три дня и я радуюсь, что я перестану видеть Антонио и смогу вдохнуть полной грудью.

Я радуюсь ровно до тех пор, пока в комнату не приходит Маша — девушка из персонала и не говорит, что ко мне пожаловал Антонио. Я говорю ей, что сейчас спущусь, а еще спрашиваю где сейчас Матвей Алексеевич. Его, оказывается, нет. Я выдыхаю и спускаюсь вниз, где организатор уже ждет меня.

— О, дорогая Вероника, — он улыбается, а меня передергивает.

Я окидываю взглядом его бордовые штаны, больше похожие на лосины, желтый свитер крупной вязки и ботинки цвета хаки. Смотрю на высокую прическу “под ирокез” и хочу испортить его внешний вид.

Он. Меня. Раздражает.

Все в нем настолько невыносимо, что пока он что-то рассказывает, я думаю, как было бы прекрасно испортить его блестящие волосы или извалять в грязи идеальную одежду.

Меня впервые настолько раздражает человек, поэтому на мгновения я даже теряюсь. Антонио говорит и говорит, рассказывает о том, что подобрал идеальные занавески цвета марсала, а я понимаю, что все. Мое терпение достигло пика и готово выплеснуться наружу. Я даже встаю с дивана, куда Тоша, так про себя именую Антонию, увлек меня, и набираю в легкие воздуха, чтобы сказать все что думаю. В этот момент двери гостиной открываются и на пороге показывается Матвей.

Он коротко кивает моему собеседнику, не задержав на нем взгляд даже пять секунд, после подходит ко мне, целует в щеку и говорит, что будет у себя в кабинете.

— Погоди, дорогой, — зову его, останавливая на полпути к лестнице.

Мы намеренно играем комедию перед посторонними, делаем вид, что счастливы и души друг в друге не чаем. В действительности же я едва сказала ему пару фраз за прошедшие пару недель.

— Извини, но я плохо себя чувствую. Слегка кружится голова. Не могли бы вы с Антонио обсудить оставшуюся часть. Мы почти все утвердили, осталась пара моментов, — я искренне улыбаюсь и испытываю какое-то дьявольское облегчение от того, что спихиваю этого лощеного пижона на Матвея.

Он его нанял, вот пускай он и расхлебывает.

Антонио не дает Матвею возможности сообразить, что произошло и отказаться, и начинает свой беспрерывный гундеж. Я улыбаюсь и собираюсь пойти наверх, но Матвей останавливает меня и просит говорит, что проведет, раз мне плохо. Я удивляюсь, что ему вообще удалось прервать Тошу, но пожимаю плечами и киваю головой.

Мужчина берет меня под руку и поднимается со мной на второй этаж, открывает передо мной дверь и помогает присесть на кровать.

— С тобой точно все в порядке? — обеспокоенно интересуется мужчина, и я едва сдерживаюсь от самодовольной улыбки.

— Да, я просто устала, — говорю и делаю самый что ни на есть усталый вид.

Видимо, у меня хорошо получается, потому как Матвей коротко кивает, после чего помогает мне прилечь и даже укрывает мои ноги пледом.

Как только мужчина скрывается за дверью, я зарываюсь лицом в подушку и хохочу. Пять минут назад я была готова убить организатора, а сейчас мне смешно от того, что я спихнула его на Матвея. Я прекращаю смеяться только через пару минут, после чего переворачиваюсь на спину и с дурацкой улыбкой смотрю в потолок, прислушиваясь к возможным звукам. Увы, в доме стоит полнейшая тишина, или просто здесь идеальная звукоизоляция и я почти ничего не слышу.