Адалин Черно - Беременность на сдачу

— Как это беременна от тебя? А процедуры эти дорогие? Она куда мое бабло дела?

Идиот!

— Я объясняю раз. Ей сделали ЭКО, потом мы переспали. У нее двое детей и оба от разных отцов. Ты, — я окидываю его взглядом, — никак не вписываешься сюда. И да, — я делаю паузу, — я очень, очень влиятельный доктор.

— Левицкий Демьян твой брат? — спрашивает мужчина со страхом.

— Угу.

Я не собираюсь прикрываться братом, но выходит то, что выходит. Это ужасно, но я, блять, не позволю этому нечто быть рядом с ней. И квартиру отобрать не дам.

— Ты молчишь и даже не заговариваешь с ней, это понятно? Скажешь, что я отец ее ребенка — пожалеешь.

— А она не знает? — он пытается хохотнуть, но я впечатываю кулак в его пузо и выдаю:

— Не твое собачье дело. Собирай манатки и вали.

Я жду, пока недомужик забирает свои вещи, даже вежливо прощаюсь и пью с Вероникой чай. Настойчиво предлагаю свою помощь, которую она, конечно же, отвергает и ухожу, бросая напоследок просьбу найти отца ребенка. Я настойчивый, но мне чертовски хочется, чтобы она призналась. Сама.

Увы, она упрямая и я понимаю, что не скажет. По крайней мере сейчас. Мое терпение не безгранично и в какой-то момент я оказываюсь под ее дверью. Наверное, для того, чтобы уговорить ее поехать ко мне. Попросить, сказать, что она действительно должна подумать о себе и детях.

Я слабо помню, что происходило в ее квартире, но когда я увидел капли крови, стекающие по ее ногам, испугался. Врач, гинеколог, знаю, что такое бывает и это довольно частое явление и паниковать рано, но было до чертиков страшно, а в голове крутится одна мысль — только бы не снова. Только бы все было хорошо.

По итогу оказывается, что все нормально, но то, что Ника весь день чувствовала легкие боли и ничего не сказала — напрягает. Я, черт возьми, думал, что доверил ребенка нормальной бабе, а она. Еще и по итогу выясняется, что Вероника была в клубе, но система ее не распознала. Приходила, развлекалась, танцевала. Да, ни с кем не спала, но ушла из клуба с мужчиной.

Меня срывает когда она вновь отказывается на переезд. Мальчик ей, что ли. Я напиваюсь вместе с Олегом у него дома. Я не могу сказать, что Олежка мне прямо друг, но в такие моменты мы просто пьем и не задаем друг другу ненужных вопросов. Правда, в этот раз что-то идет не так. Что-то не то, потому что блять он рассказывает, что Ника… моя Ника носит его ребенка. Что они что-то там провернули и теперь он заберет у нее ребенка, как только он родится.

— Ты не получишь ее детей, Олег, — уверенно говорю я, когда пары выпитого виски уже отступают.

— А-а-а-а, ну да, Ира говорила, что ты там постарался и заделал ей второго. Вот и отлично, — он наклоняется к столу, хватает дольку лимона, пихает ее в сахар и закидывает в рот, с наслаждением поглощая. — Скажем ей, что ребенок умер, оформим Ирку как беременную и зарегистрируем ее ребенка нам. Все. Никаких претензий, все хорошо, — он потирает руки и тянется к коньяку, но я забираю бутылку и в упор смотрю на мужчину.

— Ты не получишь ее ребенка, понимаешь? У нее контракт. И что бы ты там не проворачивал, но ты не можешь просто взять и забрать малыша.

— Конечно не могу, — он соглашается. — Поэтому Ирка и отправила подругу к тебе. Мы бы договорились, сказали, что ребенок мертв или умер. Она бы погоревала и забыла, тем более, что будет твой ребенок.

Сука.

— О чем вы думали до того, как у нее должен был родиться один малыш? Рассчитывали на двойню?

— Ну да, — хохочет Олег. — Думал, родится двойня, выберу того, что понравится.

Мразь, но вслух говорю.

— Прости, друг, но ни хуя не получится. Я не дам тебе провернуть эту схему, потому что она носит моего ребенка.

— Ой ли. Я ж не твоего забираю. Своего. Ирка не может забеременеть, ты ж в курсе, а Ника. У нее хороший здоровый организм, баба что надо. Я присмотрелся бы, но Ирка же.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не хочу его трогать, поэтому встаю и прощаюсь, говоря напоследок, что не отдам. Пусть не мой, но я не отдам. Это их проблемы, что они взяли его сперму, он права претендовать не имеет, а я…

— Я прослежу, чтобы она родила здоровых детей. Не в нашей стране.

— Ты пожалеешь.

— Да, безусловно.

Мне плевать. Я иду на выход и останавливаюсь, когда вижу Иру с сумками, а сзади нее Веронику. Охуенно, блять, она идет к врагам в лапы, а я… я, конечно, херовый, чо уж. Грубый, неотесанный, куда уж мне рассказывать, я же так плохо с ней обошелся. Черт, да ведь я ни слова плохого не сказал. И один хер не говорит мне, что я отец. Что ж, придется вытаскивать признание клещами.

Матвей

Я понимаю, что происходит какая-то херня, когда не нахожу карточки Вероники в своем кабинете. Ключи есть у Олега и я даже не сомневаюсь, что или он ими воспользовался, или его ненаглядная женушка. Понятно, что спрашивать об этом прямо в лоб глупо, поэтому первое, что я делаю — забираю ключи у Олега, говоря, что он больше не имеет доступа к моему кабинету, а еще… у меня есть желание подать иск и поделить клинику. Без разницы в чью пользу, но я прекрасно знаю, что Олег выиграет: он пойдет к брату.

Где-то на полпути в клинику, которую Ира нашла для Вероники я понимаю, что не хочу жить с такой женщиной. И не хочу, чтобы Ника была матерью моему ребенку. Да, это уже случилось, но… я ведь могу забрать ее ребенка? Черт, ненавижу сам себя, но женщина, которая слепо верит подруге и ни капли не думает о своем здоровье и благополучии будущих детей просто не может быть матерью.

У нее нет банального материнского инстинкта, как она собирается воспитывать ребенка? Оставит его на подругу, потому что больше не на кого? А как она собирается справляться с ними двумя и обеспечивать? Подаст на алименты мужику, чувствующему себя королем в трениках? Не удивлюсь, если она банально отдаст малыша, когда узнает, что он от Олега. По сути, ее право, но мне нужен мой сын. И я ни за что не оставлю его с такой матерью.

Я захожу в клинику и тут же направляюсь к главному. Толкаю дверь кабинета и сажусь в кресло, здороваясь с мужчиной.

— Простите, но, — он пытается что-то сказать, но я машу рукой и выдаю:

— Ты прекрасно знаешь кто я, — усмехаюсь. — И зря ты согласился помочь моему партнеру. Не то, чтобы я имел что-то против, но записанная в твою клинику женщина носит моего ребенка. Вряд ли я отдам его, не так ли?

— Извините, но…

— Но ты не знаешь о чем я и совсем не в курсе, кто такой Медов Олег и его жена Ирина, которая, я уверен, записывала к вам свою подругу.

— Матвей Алексеевич, — тут же расплывается в улыбке мужчина. — Я думаю, что это какое-то недоразумение. Я сейчас же узнаю, к кому записана девушка и попрошу не принимать ее.

— В этом нет необходимости. Просто устройте нам встречу. Я бы хотел поговорить с ней, потому что ее, по всей видимости запугали.

Через час я таки оказываюсь в кабинете вместе с Вероникой. Женщина на приеме быстро покидает помещение, и я медленно осматриваю ту, которая похерила своего ребенка. Молодец же! Прекрасная мать. А я ведь действительно предположил, что ее запугали. Мало ли, на какие меры там пошел Олег вместе с женой. Увы, по всей видимости, никто ее не пугал. Она дерзко смотрит на меня и так же дерзко говорит, что я ни на что не имею права. Ага, да, конечно.

Я сам не понимаю, как произношу угрозы, от которых противно самому, но по-другому с ней ведь не получится. Пробовал уже по-хорошему и она против. Смотрю в ее бездонные голубые глаза и хочется выть от бессилия, потому что меня тянет к ней, но я дал себе обещание не вступать в отношения, а с такой, как она…

Нет.

Мы едем ко мне домой, я знакомлю ее с правилами и сухо прошу не лезть в мою часть дома. Я не Синяя Борода: у меня нет подвала с лужей крови и хранилища чужих частей тела. Я не маньяк и не больной на голову, но в моем доме оборудована детская, где развешены фотографии Даши и нашего ребенка. Он весь в трубках и под аппаратом, но я фотографировал его тогда, чтобы оставить в памяти и не забыть.

Я знаю, что вряд ли это нормально: спустя пятнадцать лет хранить нетронутую детскую комнату, но не могу по-другому. Фотографии Даши с Никитой помогают мне не влезать в хуйню под названием “отношения”, а еще “беременности” и так далее. Я не хочу детей, но знаю, что теперь у меня будет ребенок. Не знаю еще, что будет с этой комнатой, потому что сыну или дочери вряд ли получится объяснить, что в мою часть заходит нельзя.

Для Ники я ставлю ограничение, потому что не хочу, чтобы она шла ко мне. Нет никакого желания выворачивать перед ней душу. Пока — нет, да и вряд ли такое желание появится хоть когда-нибудь.

Я приношу Веронике сок, который — да я запомнил — она любит и веду ее на второй этаж, рассказывая ей о том, что все куплено для нее.

И вроде все шло хорошо: она слушала и кивала головой, задавала глупые вопросы и пожимала плечами, но… в какой-то момент я оказался слишком близко к ней. Настолько близко, что захотелось прижать ее к себе и вдохнуть ее запах полной грудью. Именно это я и сделал: обвил ее талию рукой и притянул к себе, прикоснулся рукой к ее мягкой и нежной коже на лице и провел пальцами по губам.

Черт, она такая горячая.

Я едва сдерживаюсь от того, чтобы наброситься на ее губы, но напоминаю себе, что нельзя. Нельзя этого делать, потому что Вероника — женщина, которая мне не нужна. И если я дам хотя бы намек на то, что между нами что-то изменилось, если покажу ей, что чувствую, она начнет вить из меня веревки и я очнусь уже глубоко женатым и воспитывающим с ней детей. Я не готов воспитывать ребенка с той, у которой отключаются мозги по щелчку пальцев.

Даже сейчас. Она млеет под моим взглядом, ее ресницы трепещут, губы приоткрыты в жажде поцелуя, а в глазах — блеск желания. Я противен сам себе за то, что сказал ей, а она… она просто смотрит на меня и ждет поцелуя. Забыв о том, как я к ней отнесся и что пообещал. Именно поэтому я говорю то, что вынуждает ее ударить меня по лицу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне не нужна женщина, не способная контролировать свои желания, а моему сыну не нужна мать, думающая о том, как бы ее трахнул едва знакомый мужик.

Я думал, что успел изучить Веронику, но когда она начинает выводить меня на скандал, понимаю, что нифига я ее не знаю. Она казалась мне рациональной и спокойной, да, не умеющей принимать правильные решения и не знающей, что хорошо, а что плохо, но чтобы истеричкой?

Но она выводит меня на скандал, в котором я нехотя принимаю участие. Я уже наговорил лишнего, сказал то, что не соответствует действительности и выставил все так, будто я мужчина и мне можно спать с кем угодно, а она женщина и ей это запрещено. Я не умею ссориться — факт. Именно поэтому ухожу, прекращая любые попытки продолжить скандал. Я знаю, что неправ, понимаю, что моим поступкам нет оправдания, но извиняться не в моих правилах, да и она явно не владеет искусством закрыть рот в нужный момент.

Матвей

Я покидаю дом и возвращаюсь на работу, принимаю около десятка пациенток и к концу дня хочется одного — закрыться в кабинете и не видеть никого. Достать бутылку виски и выпить, не думая о том, что в моем доме отныне живет женщина, которую я безумно хочу, но с которой нельзя, потому что она носит моего ребенка и не подходит на роль матери моего сына, или дочери.

Увы, дома мне не дают расслабиться, потому что Кристина, одна из обслуги, почему-то вдруг решает, что имеет право задавать вопросы Веронике. Я принимаю решение беспрекословно. Уволить девушку и ее мать. Зажравшиеся суки, которым я лично ничего не обещал мне в доме не нужны. И плевать, что у Кристины неразделенные чувства. Я разговаривал с ней раньше, объясняя, что отношения не в моих интересах, но она явно в мыслях уже вышла замуж.

Нахер.

Решение я принимаю, но понимаю, что у Ники сегодня плановый осмотр, а я не привез ее в клинику. Идиот. Именно поэтому веду ее в кабинет, где принимал раньше, когда еще у нас не было ЛевиМеда. Провожу стандартный осмотр, спрашиваю, не слышала ли Вероника еще шевелений, а по итогу интересуюсь, почему она подошла ко мне в клубе, почему попросила провести с ней ночь, если она, на самом деле, другая.

Все проходит хорошо, но потом Ника резко переводит тему и говорит, что не отдаст ребенка. Что не сможет жить с осознанием, что родила двоих, а жить и воспитывать придется одного. В ее глазах застыли слезы боли, которые я пытаюсь игнорировать. Ее голос срывается на крик и в ее тоне звучит отчаяние. Она вжимается в стенку и как-то обреченно смотрит на меня. Пелена слез заволокла ее глаза и я не выдерживаю. Прижимаю девушку к себе и успокаиваю.