Анжелик Барбера - Бертран и Лола

Следующие дни получились напряженными, решались вопросы «материального обеспечения» близнецов. Лола без капризов, практически не глядя, приняла все, что выбрала Мари-Анж, потому что дети могли последовать дурному примеру дочерей Астрид и появиться на свет без предупреждения. Как только страх возвращался, она бралась за спицы. Вязание оказалось куда эффективней расслабляющей гимнастики и надежней результатов УЗИ. Лола больше не хотела, чтобы ее осматривали, брали кровь, измеряли детей. Она наблюдала, как скрещиваются спицы, превращая пряжу в вещь, потом подняла глаза и задумалась о жесте ребенка нынешней ночью. Жизнь внутри нее напоминала нить. Она плелась в собственном ритме, не обращая внимания на внешние помехи и противодействие. Она свободна.

Бертран позвонил утром, в ноябрьский понедельник, и Лола сообщила ему самым решительным тоном:

– Моим детям плевать, что я теряю кровь, они подросли, обратный ход исключен, так что мне теперь тоже плевать! Вот.

– Ах ты мой милый бодрячок!

Она услышала, как он встал, начал ходить по комнате, остановился, застыл на месте, затаился.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь разобраться с расписанием. Я приеду – хотя бы на пять минут, чтобы поцеловать тебя пусть даже в подсобке с вениками и швабрами.

– Нет там ни подсобки, ни чулана, дурачок, а меня в любом случае не пустят за служебную дверь, – улыбнулась Лола.

– Тогда я найду для нас какую-нибудь темную норку, любимая.

Сердце Лолы возликовало и воспарило. Она представила себе календарь размера XXL, висящий на доске в мастерской Бертрана. Жалко, что она не может увидеть, как он разукрасил его десятками разноцветных стрелок, подписями, географическими названиями, адресами, вопросительными и восклицательными знаками.

– Эта неделя отпадает, – сообщил он. – В следующий понедельник – сдача корректуры, во вторник мне удаляют зуб мудрости, в среду я представляю заказчикам фотографии из Шамони. Значит, в четверг. Нет, черт… Придется сдвинуть дантиста…

– Бертран…

– Что?

Впервые за все время, проведенное в больнице, Лола отчетливо и громко произнесла его имя.

Фотограф резко обернулся, как будто она стояла у него за спиной, рот сам собой расплылся в улыбке. Ей показалось, что он совсем рядом: протяни руку и погладишь по плечу. Сладостное ощущение! Он произнес – ясно / с чувством / решительно:

– Я хочу жить с тобой.

Ну вот. Слова сказаны. Вырвались из сердца на свободу. Истинные. Бертран послал их Лоле. Они сохранили мелодику его голоса. Именно это она хотела услышать. Ответ. Решение столь очевидное, что они даже не осмеливались о нем думать. Произнесенные слова – связка, которая держит их вместе. К глазам подступили слезы, сладкие и счастливые. Соседка Лолы Барбара закрылась в туалетной комнате. Бертран, очень красивый в черных джинсах и черном свитере, испуганным, остановившимся взглядом смотрел в пустоту.

– Я серьезно, Лола. Никогда в жизни не был так серьезен. Отвечай.

– Я тоже этого хочу.

– Сразу, как только вернусь из поездки. После твоих родов.

– Да.

– Я помогу, буду рядом.

– Спасибо.

Дверь комнаты приоткрылась.

– Ко мне пришли.

Он не говорит: «Клянусь тебе, люблю тебя, целую», но: «Не напрягайся. Ни в коем случае».

Бертран подошел к окну, выходящему в сад. Эминем напевал Once In A Lifetime[38]. Не ошибся ли он, заговорив сегодня? Нет. Так лучше. И Лола не разволновалась, он не уловил в ее голосе даже намека на сомнение, когда она отвечала на вопрос. Бледно-серое, в голубизну, небо обещало теплую погоду. «Я тоже этого хочу». Она поправится.

А что, если изменить маршрут предстоящей поездки, чтобы раньше вернуться? Бертран подошел к календарю. Итак, вопрос номер один: где я сумею обойтись без помощников? Передвинуть Африку сложно, там его ждет Сади, нанятый проводник, они уже работали вместе. Может, начать с Канады? Нелогично с точки зрения географической, зато позволит вернуться до родов. Черт, почему хорошая мысль всегда приходит в голову не до, а после? Он позвонил Лоле, и она одобрила идею. «Вернешься раньше».

Дантист принял его по «cito!»[39]. Четыре дня Бертран прожил в обнимку с телефоном, сидел в Интернете, перестраивая маршруты, носился как безумный, заканчивая текущие дела, все остальные перенес на весну. Взял билеты в Канаду, Штаты, Африку, Южную Америку, Исландию, именно в таком порядке. Ну почему я такой несообразительный?!

– Улетаю послезавтра. Ниагарский водопад будет в ноябре вместо февраля, с другим цветом, но синоптики сулят на следующую декаду ясную погоду, а снега уже выпало на два метра. Потом – не сбавляя темпа – Великие озера. Следом Африка. Слава богу, ничего глобального менять не пришлось. В Африке пробуду две, самое бо́льшее – три недели и отправлюсь на озера Титикака, Никарагуа и Маракайбо. Я, конечно, болван, настоял, чтобы в контракт внесли мою же собственную несуразную идею – вести съемку с обоих берегов и с воды, это замедлит дело.

– Зато какая красивая идея! Читателям журнала обязательно захочется поплавать по этим водам. А я буду первой.

– Я забираю тебя с собой, – сообщил Бертран, глядя на портрет Лолы.

– Когда вернешься?

– Буду во Франции в середине февраля. Даже раньше, если напрягусь. Женевское озеро и Италия находятся в двух шагах от Франкфурта, а по прямой и того ближе. Я буду там. Я тебе помогу.

– Жду тебя, Бертран.

Воскресным ноябрьским утром Бертран улетел. Его фотографии помогут ей пережить эти месяцы. Лола увидит и оценит результаты работы. Он будет наматывать километры по дорогам и тропинкам, Лола – считать дни, проведенные в постели, и число прогулок по коридору туда и обратно. Ожидание поможет обоим. Я хочу жить с тобой. Да, именно этого они хотят и, расставив все точки над «i», чувствуют себя лучше – правильнее, хотя Лола день за днем громоздит вокруг Франка стены лжи. Не дай бог, обрушатся – натворят много бед.

Повсюду в Северной Европе установилась мерзкая погода, ветреная и дождливая. Жеральдине казалось, что такой противный ноябрь случился впервые в ее жизни. Она поручила дочери передать Франку, что предпоследний месяц года стал длиннее по его вине. Лола закончила левый рукав, но ошиблась с правым, связав его по той же выкройке. Заметила конфуз Барбара: «У тебя же не две левые руки!» Лола вздохнула, раздраженно засопела, и девушка рассмеялась: «Не катастрофа!»

Дождевые струи хлестали по ставням. Что имеет значение? Желание дожить до ста пятидесяти лет? Смотреть на звезды, чувствовать тепло, глядя на фотографию, любить, открываясь «до донца», не предавать? Быть собой.

Лола не готовилась к разговору с Франком, но придумывала нежные слова для детей. Она расскажет им обо всяких замечательных вещах. О мостах через реки и мостах между людьми. Между Бертраном и мною. Это было неизбежно. Она предъявит фотографии в качестве доказательств. Эта любовь во мне, надеюсь, она перейдет и к вам. Она необъяснима. Она здесь.

У Барбары случилась жестокая схватка, она закричала, и четырехкилограммовая Мелоди родилась раньше срока.

Выписываясь, Барбара дала Лоле подержать дочку. Прикосновение к крошечной девочке потрясло француженку, а мысль о том, что ее малыши вдвоем весят меньше, она тотчас прогнала.

– Красавица! И как вкусно пахнет.

– Следи за рукавом, – пошутила свежеиспеченная мамаша, переставила белый телефон ближе к Лоле и покинула палату.

Лола хотела рассказать об этом Бертрану, но связываться с ним было непросто из-за разницы во времени. Фотограф недосыпал, дозванивался, но Лола иногда выходила в коридор, на моцион, а ее новая соседка Аннелизе не всегда снимала трубку и редко бывала дружелюбна.

Однажды, в начале декабря, в понедельник, около 18.30 по немецкому времени, Бертран позвонил из Уганды.

– Погода для работы вроде неплохая, но мы не сможем общаться дней десять. Там, куда я собираюсь, связи нет.

– Ничего, я терпеливая. Мне бы хотелось… чтобы дети были от тебя, – шепотом добавила Лола.

– Это не важно. Я хочу жить с тобой и твоими детьми.

Тик-так.

– Как только вернусь, сразу прилечу в Германию.

Тик-так.

– Возвращайся скорее.

Тик-так.

– Скажи еще раз.

– Франк здесь, мама, я прощаюсь с тобой.

Лола повесила трубку, и Бертран вышел из комнаты, хлопнув дверью. На улице босоногие дети играли в футбол и громко кричали. До захода солнца оставалось пятнадцать минут. Бертран дошел до ресторана, где была назначена встреча с проводником. Не Сади – Абуо. Он в срочном порядке заменил отца, тот десять дней назад сломал ногу в давке, когда на него со слонихи упал турист-датчанин.

Фотограф был пунктуален, африканцы опаздывали. Хозяин заведения принес Бертрану пиво, они поговорили о французской политике и женщинах.

Час спустя проводники наконец появились, и Сади, отчаянно жестикулируя, рассказал, как «этот Эдгар Даниэльсон рухнул вниз, чертова тяжелая туша! Сто двадцать килограммов!». Он повторил, что его сын тоже мастер своего дела – «не хуже отца!» – и знает отличные места для съемок. Они прошлись по маршруту, Сади цеплялся к деталям и болтал без умолку. Абуо не вмешивался, только кивал. Бертрану требовалось одно – сделать работу в максимально короткие сроки, чтобы как можно быстрее вернуться домой. Сади энергично встряхнул руку фотографа и сказал:

– Надеюсь, я еще схожу с вами по маршруту.

– Я вернусь, – пообещал Бертран.

На следующее утро, очень рано – они уже час были в дороге, – завибрировал мобильник. «Час» Лолы. Бертран набрал номер, и – о чудо! – она оказалась в палате и сняла трубку. Ее голос звучал совсем близко, в нем не было страдания.

– Сегодня кровотечение слабее, чем вчера.

– Отличная новость. Видишь, я обещал, что все наладится, и тебе стало лучше. Вернешься домой?

– Пока нет. – Лола улыбнулась. – Забыла рассказать, что Air France случайно расторгла со мной договор, вместо того чтобы временно отстранить от работы по известной причине, и… я только что поняла, что не знаю ни твою почту, ни даже название улицы в Рив-сюр-Марн.

– Ну мы даем… – Оба весело рассмеялись. Три секунды чистого счастья.

– Не подумали о простых вещах, потому что у тебя есть номер моего сотового, а у меня – твой адрес. Все, кроме имейла.

– У нас с Франком общая почта, так что диктуй свой адрес!

– …..an………mag@…..com.

– Я не поняла, не расслышала, повтори!

Бертран повторил, но Лола снова ничего не услышала. Он велел водителю остановиться, прокричал слова в глухую тишину. Безрезультатно.

Она набирала его номер весь день, и соседка в конце концов не выдержала:

– Может, хватит, а?

Лола лежала в кровати, уставившись на тусклый ячеистый потолок. Ничего страшного, у него есть мои координаты, у меня – номер его мобильного. Он перезвонит.

Неделю спустя Жеральдина вошла в палату Лолы.

Впервые за много лет она рассталась с Эльзой на двое суток, оставив ее на попечение сестры покойного мужа. В голосе старшей дочери было нечто, заставившее Жеральдину положить в чемодан пять кожаных коричневых пуговиц для жакета, огромное количество рисунков «в стиле Эльзы» и детские одежки, выстиранные и разложенные по цветам и размерам.

Бертран так и не дал о себе знать, хотя Лола больше не боялась, что он позвонит – немедленно, в присутствии матери. Она этого хотела. И очень беспокоилась. Если позвонит, я все скажу.

Не в силах сдержать внутреннюю дрожь, она разворачивала пижамки, комбинезончики, кофточки. Описать свои чувства Лола вряд ли бы сумела. Свекровь покупала все на собственный вкус, Жеральдина же собрала именно то «приданое», которое выбрала бы сама Лола, будь она «на воле». Невозможно представить новорожденных во всех этих крошечных штучках. Глаз Лола не подняла, но не воспротивилась, когда мать обняла ее. У Жеральдины тоскливо сжималось сердце – от жалости к дочери, от страха и бессилия.

– Мне так тебя не хватает, родная, – шептала она, не размыкая рук, – и я ненавижу Франка за то, что увез тебя.

– Если ты еще раз это повторишь, я распла́чусь!

– Требую полную неделю весной, хочу слышать в доме детский щебет.

– Как прошел полет?

– Волшебно – как в первый раз. Я чувствовала себя пятидесятилетней дебютанткой.

– Хотела бы я на это посмотреть.

– Я боялась сюда ехать, – скороговоркой призналась Жеральдина.

– Знаю.

Жеральдина вдруг с ужасом поняла, что не помнит дочь новорожденной. И Эльзу не помнит. Зато может воспроизвести узор их первых пеленок. Мозг ненадежен, кожа подобна бабочке-однодневке. Но тишина – это счастье.