Где-то в дальнем углу палаты мужской голос произнес:

– Скоро повесим легкие белые шторы, станет повеселее.

Вдруг появились родители. Они улыбались, произносили какие-то ничего не значащие слова, чтобы скрыть тревогу и страх. Бертран слушал их голоса, не узнавал свой собственный, цеплялся за посторонние шумы, за звук шагов медсестер. Время текло странно, но Бертран готов был поклясться, что оно подстраивается под голоса.

– Я хорошо себя чувствую, – отвечал он на вопрос матери, что было далеко от истины.


Мучение доставляли не раны и лихорадка. Где-то в глубине сознания проснулся позор, которым его «кормили» много месяцев, день за днем. Пытаясь выжить, он отстранялся, а теперь обрел свободу и понял, что даже она не прогонит живое чудовище. Оно прячется в тени, но может появиться в любой момент, пугая и угрожая. Длинные узловатые пальцы протянутся, схватят за горло и раздавят хрупкие косточки. Оно потребует, чтобы Бертран назвал его по имени: «Ты – страх». Оно скажет: «Я – твой страх. Я вечен, потому что живу внутри тебя».


Бертран лежал на больничной койке, приходил в себя, погружался в кошмар, но… оставался заложником. Он чувствовал кожей металлическую заусеницу – подарок судьбы, – но зрительный образ не возникал. Он хорошо помнил момент, когда охранник напоил его. Чувствовал жажду. Запах масла от брезента. Грубое одеяло. Босые ступни на обжигающе-горячем асфальте. Солнце, как символ маячившей перед ним угрозы. Чистая красота подталкивает его в спину, уводя от стрельбы.

В него попали несколько раз, но Свобода не бросила его, не выпустила дрожащие пальцы из своей руки. Зрение внезапно помутилось, и он рухнул посреди людной улицы. Кто-то подхватил его. Он хотел было закричать, но увидел, кто его тащит, и не смог. Дети. Потом женщины в черных, как деготь, накидках втащили Бертрана в лавку, и огромные окровавленные лапищи закинули бесчувственное тело в логово с мясными тушами на крючьях вдоль четырех стен. Дверь захлопнулась, как дверца холодильника. Потому что это и была огромная морозильная камера. Ледяной ветер обжигал глаза, но он почти ничего не чувствовал и не видел. Только холод. Кровь отлила от конечностей, как в ту июньскую ночь, в парке Бют-Шомон. Бертран попытался выпрямиться, но черные тучи окутали его, злые снежинки закружились в бешеном ритме. Вокруг танцевали и что-то выкрикивали туши. Он почувствовал приближение смерти. Рядом раздались шаги, и все исчезло.


Бертран бродил среди кровавых луж. Где он, в квартире Лолы? В прихожей Смерти? Он инстинктивно вцепился в рюкзак, почувствовал себя «затерянным в больнице», не поверил, что в одиночку вырвался из преисподней, и решил, что битва только начинается.

Шторы не впускали ночь в палату, Бертран тонул в слишком мягкой и жаркой постели. Мысли были совсем другими, чем в те дни, когда он жил ожиданием, подчинялся, мысленно прокручивал в голове пленку, пытаясь понять, когда совершил ошибку, сделал неверный выбор. Потерял надежду, но продолжал строить планы, каждое мгновение думал о Лоле, забывая об остальном. Как называлась улица во Франкфурте, на которой она жила? Ну давай, вспомни номер городского телефона, пин-коды «синих карточек»[48], пароли, и плевать, что сегодня ты ни в чем не уверен!

31

Закутанная в одеяло Лола сидела у телевизора, на замшевом шоколадном диванчике матери, и следила за отсчетом последних секунд 2011 года. В полночь с минутами, полюбовавшись мировыми фейерверками, она выключила телеящик и уставилась в камин, на красное, раскаленное без огня, полено. Лола выздоровела – вопросы остались. Бертран уже не в реанимации, но все еще в больнице без названия, вероятно, «в Африке», поскольку метеорологические условия блокировали воздушный, железнодорожный и автомобильный транспорт, в том числе военный. Ни один канал не сообщает о твоей транспортировке во Францию. Я знаю, тебе очень плохо. Лола боялась шевельнуться и разбудить ужасные мысли. Она заснула, сквозь сон услышала крик Марии (наверное, ей приснился кошмар) и как безумная кинулась к дочери. У девочки поднялась температура, а измученная Жеральдина не слышала плач внучки. Первые слишком длинные часы нового года растягивались до бесконечности. Лола прижимала к себе Марию, даже не пытаясь уснуть, думала о разболевшемся Франке и мысленно желала мужу прекрасного, счастливого года! Она искренна в пожелании, хотя лжет в реальной жизни. Всем, кроме Бертрана, которого так давно не видела. С Новым годом, любимый. Напиши, как только сможешь. Я жду новостей. Я переехала, но почту пересылают.


Несколько часов спустя, уже во второй половине дня, Лола снова переместилась на диван и вдруг осознала: она во Франции, в пятистах километрах от собственного почтового ящика. Утром они решили, что Франк вернется за ней не раньше 13 января. Она сказала, что не поедет одна с близнецами. Что сделает муж, достав из ящика конверт с письмом на ее имя? Вскроет? Нет. Но обязательно спросит: «От кого оно?»

Лола судорожным жестом схватила со столика свое рукоделие, мгновенно связала два ряда и отложила… Руки дрожали. Куда Бертран записал ее адрес? Что он помнит?


Каким человеком он стал?


Молодая женщина надолго замерла, объятая холодным / глубинным / уродливым ужасом. Я больше ничего не чувствую. Ни его рук, ни взгляда, ни дыхания, ни касания. Лучи тусклого солнца падают на снег, и он посверкивает в ответ, оно катится по небу, время идет, тени перемещаются. Ну как не измениться после такого испытания?

Что-то сверкающее, но очень темное опустилось на укрытый чистым снегом сад. Этот густой ледяной снег стирал все вокруг. Лолу посетила одна из тех мыслей, что надолго застревают в голове и напоминают обо всех легкомысленных поступках / недостатках / упущениях / ошибках. Снег разложил/начертил/отпечатал последствия на этом белом мире. Я не вышла из лифта и заставила тебя уйти. На мне лежит вина за случившееся.


Вывод? Неутешительная явь. Белая, местами сверкающая пустота как иллюзия счастья, способная заморозить до смерти, если уступить искушению прогуляться.


За спиной Лолы, в гостиной, веселилась Эльза. Она бегала, пела, танцевала, играла с племянниками. Молодая мать зацепилась за парадоксальную мысль: грипп пощадил мою сестру из страха заразиться ее странным недугом.

32

Бертран смотрел на фотографию Лолы. Ни один тюремщик не нашел спрятанный за подкладкой снимок, потому что пленник был очень осторожен.

Утром, войдя в палату Хартумского госпиталя, Флоранс застала сына в слезах. Попади она сюда случайно, могла бы не сразу узнать своего ребенка. Увидев его в первый раз сразу после операции, Флоранс подумала: «А где Бертран?» Дело было не в волосах, не в бороде, впалых щеках, сухой бледной коже и вялых, как тряпки, руках. Не в трубках и не в кислородной маске. Ксавье откинул простыню, чтобы пощупать живот брата. Марк смотрел, а Флоранс отвернулась. От Бертрана исходили флюиды «чужого», она до сих пор не узнавала голос.

– Я забыл ее адрес и телефон, – пожаловался Бертран. – Не подстраховался…

Его мать не откликнулась – она была в курсе: у них дома агенты КГБТ[49] обыскали все вещи сына, перебрали по листочку бумаги, просмотрели отснятый материал, короче – вывернули наизнанку всю жизнь фотографа Бертрана Руа. Флоранс это было неприятно, но сейчас она думала об одном: Ты жив. Взгляд у Бертрана был такой несчастный, что она присела рядом, тут же вскочила, снова опустилась на край кровати. Взяла сына за руку и ужаснулась: кожа была прозрачной и казалась приклеенной к костям. У Флоранс разболелось сердце.

– Пусть объявят, в какой больнице я нахожусь. Она могла бы позвонить. А вдруг…

– Ты еще очень слаб. Выбрось из головы посторонние мысли, думай: «Я должен поправиться!»

Он посмотрел в глаза матери. Господи, снова этот взгляд! Флоранс все-таки расплакалась, забыв правильные слова и наставления.

– Мы делали все, как нам говорили. Пока ты был в реанимации, нас фактически допросили… – Она отерла щеки ладонью. – После твоего исчезновения – не помню точно в какой день – появился агент и показал список твоих последних звонков, сообщил, что немецкий номер закреплен за палатой Лолы Милан. Что со своего мобильного она звонила тебе один раз. Они выяснили, что ты летал из Парижа во Франкфурт и обратно. Объяснили, что она – твоя хорошая подруга, переживающая тяжелую беременность, и что ты бы очень не хотел, чтобы ее покой тревожили. Потом я вопросов не задавала – было не до того. Ты…

Голос Флоранс сломался. Бертран не спускал с матери глаз, но ни о чем не думал. Ему нет дела до того, что армия, спецслужбы, лично президент проводит расследование! Он – жертва. Нет, не так. Я добровольно сел в «Тойоту».

– Прости меня, – сказала Флоранс. – Мы растерялись и не всегда принимали верные, взвешенные решения. Давились страхом потерять тебя. Встречались со множеством людей. Возможно, она не знает, что ты на свободе. Время – твой союзник, ничто не потеряно.


Бертрана лихорадило, но он смотрел не моргая. Флоранс погладила сына по щеке и подумала, стыдясь своей мысли: «Лола способна убить моего сына, нельзя так сильно любить женщину…» Минуту спустя Бертран прошептал:

– Мне нужен телефон клиники.

– Ксавье уже позвонил. Они не стали с ним разговаривать: все только по запросу и по почте. Подумай о себе. Ты должен набрать вес, подлечиться.

Бертран слушал, но не откликался. Этим утром он больше ничего не сказал, не хотел обсуждать самые важные в жизни вещи вслух, зато мог думать. Нужно связаться с Air France, выяснить, вернулась Лола к полетам или нет. Конечно нет, она хотела год заниматься детьми, чтобы… Она сказала, что они должны переехать… Можно проследить за мужем от Bayercom до их дома. Дождаться, когда она выйдет. Мы должны увидеться, Лола. Пора решать. А для этого нужно поговорить… Мы говорили… Я сказал, что хочу жить с тобой. А ты? У него снова поднялась температура, вернулись кошмары.

Их спровоцировал долгий разговор с военными, которые явились в больницу несколько дней спустя, чтобы «зафиксировать его показания». Он описал запомнившиеся детали: цвет, слова, акцент, марка машины, одежда, оружие… Сколько их было? Ему рассказали, что Сади не соврал насчет сломанной ноги, а о планах сына ничего не знал. Того соблазнили деньгами, потом он перебрался в Мали. Сади погиб в банальной автомобильной аварии. Бертран захотел узнать подробности.

– Шофер грузовика выехал на встречную полосу – не справился с управлением.

– А когда это случилось?

– Три месяца назад.

Бертран закрыл глаза. Военврач, высокий худой человек с ежиком седых волос, предложил сделать перерыв, но фотограф не согласился, сказал, что хочет покончить со всем этим и жить как свободный человек.

Позже, когда незваные гости ушли, седой доктор заговорил о том, что пришлось вынести его пациенту. Бертран ответил мгновенно:

– Несмотря на побои, мне повезло больше, чем другим, я жив.

Врач подбодрил его взглядом, сказал:

– Я могу распорядиться, чтобы вас завтра же вывезли на родину. Встретитесь с психиатром. В следующие несколько месяцев у вас возникнет немало тяжелых вопросов, к себе и миру.

Бертран задумался, вспомнил о кольце. Оно рассказывает историю своего хозяина. Я должен ее прожить, эту историю.

Он решил остаться в Хартуме.

– Это трудно объяснить, но мне нужно быть здесь. Хочу выздоравливать и снова начать жить в Африке.

Врач кивнул – одобрительно, и молодой человек потребовал «адрес Лолы Милан. Я знаю, он есть в моем деле. Иначе не отвечу больше ни на один вопрос».

Доктор пообещал и сдержал слово: вечером 5 января Бертран дрожащей рукой записывал адрес и номер телефона Лолы в Германии. Сердце спотыкалось, сбивалось с ритма. Он снял трубку. Линия оказалась отключенной. Они переехали, это точно. Конечно, но Лола наверняка перевела почту на новый адрес. Он достал из ящика открытку, дошел до коридора, и тут ему стало плохо.

Час спустя медсестра принесла чистый конверт. Бертран не стал менять текст. Добавил дату 05.01.12, фразу «Надеюсь очень скоро увидеться» и попросил брата отправить заказным.

В ответ на недоумевающий взгляд Ксавье он подтвердил железным тоном:

– Я начну с того места, на котором застопорился.


Врач улыбнулся. На следующий день он сделал все, что требовалось, а родителям Бертрана сказал:

– Это очень хороший знак – ваш сын возвращается к жизни и хочет продолжить с того места, на котором возникла насильственная пауза.

33

В начале воскресного вечера 8 января 2012 года Франк сидел за компьютером в своем доме в Германии. Он исправлял цифры Камински (партнеров не выбирают), поедая мюсли с молоком. Из телевизора, настроенного на французский кабельный канал, доносился голос мадам Шазаль. Воздушное сообщение восстановлено, Бертрана Руа скоро вернут домой. На секунду подняв нос, он машинально отметил короткие рукава и коралловый цвет ангорского свитера ведущей, которая в этот момент извинялась, что не может представить зрителям следующую гостью – «снегопад нарушил все планы!».