— Ты сама поедешь?

Галка обиделась:

— Хочешь, чтобы я все дело провалила? Борисыч не выносит костлявых баб. — Она подмигнула Лере. — Обаять Крашу поедешь ты.

* * *

В деле явно фигурировала женщина, и Леночка сделала неприятное открытие: ее это задевало. Непонятно почему.

Не может же ей, окончившей школу и два института экстерном, нравиться недоразвитый водила с единственной извилиной, и той — прямой.

Просто у нее задание от шефа выяснить, откуда возникла эта Мессалина Барбат наших дней. Просто ей безумно любопытно, кто и за что съездил водителю по физиономии, — только поэтому она тащится с черешней и пиццей по жаре через весь город на кудыкину гору, только поэтому. Неудобно же с пустыми руками к пострадавшему при исполнении.

Пострадавший при исполнении не разочаровал, выглядел весьма живописно.

Визит был неожиданным для самой Леночки, не говоря уже о водиле, и к размытому багрово-зеленому фонарю под левым глазом и припухлостью под правым прибавилась оторопь, а потом отчаянное смущение, и физиономия Влада окрасилась в любимый цвет Шагала — красно-синий, будто Железная Ленка душила его в объятиях и пережала артерию.

Душить водителя в объятиях Леночка не торопилась.

Деловито сбросила сабо, осталась босиком, явив миру пухлые пальчики с педикюром, при взгляде на которые у Влада Кречета отчетливо дернулся кадык, и прошлепала на кухню.

Кухня являла собой нечто среднее между походным бивуаком и «приютом убогого чухонца» — без всякой иронии, в том смысле, какой вкладывал в это выражение А.С. Пушкин.

— Фу, — вымолвила Леночка, оглядевшись.

В качестве разминки прочитала Владу краткую лекцию о паразитологии, которая заканчивалась словами:

— Свинья ты, Кречет, впрочем, я так и думала. Где у тебя тряпка и ведро? — За разминкой последовало упражнение с бревном — мытье полов.

Пока Леночка отмывала кухню, сжигаемый сложными, противоречивыми и порой взаимоисключающими чувствами Влад убирал комнату: смахивал паутину, размазывал ороговевшую пыль на окнах и с неясной целью создавал озерцо с запрудой между ножками дивана и тумбой под телевизором.

«Мать моя женщина, — возя тряпкой по линолеуму, сокрушался Влад, — она еще и аккуратистка. Вылитый наш ротный Гвоздь. Того и гляди, лезвием заставит скоблить унитаз».

Эта чертова Железная Ленка оказалась вместилищем всех женских пороков, начиная с двух дипломов (не считая школьного аттестата и водительских прав), подразумевающих как минимум образованность, как максимум — нехилый умище, и заканчивая тягой к гигиене и санитарии. С точки зрения Влада Кречета, качества абсолютно непригодные для семейной жизни, если не сказать — губительные.

Влад навел порядок быстрее, чем Ленка, и закрылся в душе — пот прошиб не столько от мытья полов, сколько от присутствия референтки.

Съемная квартира Кречета отличалась аскетизмом и более чем сдержанным отношением к прогрессу: в наличии имелись только телевизор и телефон — этот атехнократичный выбор был навязан Владу хозяином.

Разогревать пиццу пришлось на сковороде.

Облаченный в свежую футболку, шорты и носки с дыркой на большом пальце, Влад вошел на кухню и не узнал ее.

Особенно поражала газовая плита: еще час назад своя в доску в связи с лавинообразными тектоническими наслоениями потеков, теперь она стала устрашающе неприступной, прямо как Ленка.

— Пиво будешь? — буркнул Влад, всеми силами стараясь не пялиться на абрис Ленкиного тела, обозначившийся под сарафаном в предательских лучах закатного солнца.

Увидев запотевшую баночку пива, Леночка проглотила слюну:

— Я за рулем. — Собиралась ответить резко, а получилось жалобно. Пива хотелось до потери сознания.

Влад вскрыл банку и с жадностью присосался к отверстию. Леночка с завистью считала глотки: один, два, три.

— Оставь мне, — не выдержала она.

Кречет оторвался от банки и потянулся к полке за стаканом, но Ленка отняла хрустнувшую тару и неумело поднесла к губам.

Ни один мужчина (кроме импотентов и гомосексуалистов, но они не в счет) не останется равнодушным, глядя, как округлая женская рука, поднимаясь, приоткрывает подмышку, на беззащитное и нежное, как брюшко у ежика, горло, на скромную девичью грудь под тонкой тканью. Слава Создателю, Влад не был ни импотентом, ни гомосексуалистом, и кровь прилила, минуя другие органы, в пах.

Ленка высосала последнюю каплю, полуприкрыла веки и блаженно простонала:

— М-м-м, класс.

Не справляясь с собой, Влад погладил Ленкину руку чуть выше локтя и ощутил огрубевшими, привыкшими к инструментам, механизмам, заправочным маслам, бензину и аккумуляторной жидкости пальцами шелк и бархат. Неотвязное желание парализовало мозг Влада, и он буквально набросился на Ленку, покрывая неистовыми поцелуями уступчивую плоть, прикрытую батистовым сарафаном.

Застигнутая врасплох, Леночка не успела взбрыкнуть, поднять Влада на смех, не успела остудить ледяной улыбкой или ядовитым словцом — не успела применить ничего из богатого арсенала стерильной девственницы, а губы коварного водилы уже были на ее губах. Коротко вздохнув, Ленка выронила пустую банку, осела у Кречета на руках и затихла.

Оказалось, что они одного роста.

Оказалось, что целуется Влад как водит «фольксваген» — нежно и чутко.

Оказалось, что он не только целуется нежно и чутко…


Выяснилось, что Влад Кречет у Железной Ленки — первый.

Козе понятно, с таким характером только врагов хорошо наживать, а не парней.

— Ну ни фига себе, — изрек Кречет, когда все было позади, а он остался цел и невредим, если не считать незначительной потери в весе.

Леночка без смущения позволила собой любоваться.

— Отчаянный ты парень, Кречет.

— В смысле? — по обыкновению тупил Влад.

— В смысле — не побоялся.

— Лен, да я и сейчас боюсь, — чистосердечно признался отчаянный парень. Из окна лился сине-фиолетовой свет, маскируя синяк под глазом, и Влад перестал стесняться. И разглядывал Ленкину небольшую, восхитительно упругую на ощупь грудь с неведомым чувством — чувством хозяина.

— Боишься — значит, уважаешь.

— Точно, — хмыкнул Влад.

В синие сумерки кто-то безостановочно подливал чернила, у Ленки от пережитого стресса слипались глаза. Прижавшись к горячему, на совесть сработанному плечу Влада, она стала засыпать, но в самый последний момент, уже наполовину во сне, вспомнила, зачем приехала: Мессалина!

— Мессалина! — вскрикнула Леночка.

— А? Что?! — как-то не авантажно всполошился ее первый мужчина.

— Я же приехала спросить у тебя, кто такая Мессалина.

Воспоминание было не самое приятное, синяк под глазом отозвался ноющей болью.

— Знал бы — убил, — с глухой обидой буркнул Кречет.

— То есть, — осторожно прощупывала почву Леночка, — ты не видел эту даму.

— Нет.

— Уже хорошо. — Леночка вздохнула с облегчением. Все-таки чертовски приятно, что твой первый мужчина не шиза и не клинический идиот. — А кто тебя так отделал? — все так же осторожно продолжила Леночка.

— Тетка какая-то. — Влад покраснел и порадовался, что подкравшаяся темнота скрывает его состояние.

— Как выглядела тетка? Опиши.

— Тощая и длинная, я еще подумал, на линейку похожа. Больше ничего не помню.

— Чем она тебя? — сочувственно поинтересовалась Леночка.

Влад неосознанно потрогал глаз:

— Сумкой. Не знаю, что у нее там было. Камней наложила, что ли? У меня сразу искры из глаз посыпались, я вообще больше ничего не видел. Нет, правда, — услышав сдавленный Ленкин смешок, окончательно смутился и стал оправдываться Аника-воин, — чё мне, с теткой воевать, что ли? Она мне в матери годится.

— Дай, я тебя пожалею, маленький ты мой.

Маленький хрюкнул что-то нечленораздельное, а Ленка придвинулась и прижалась мягкими, как у лошади, губами к глазу. Влад обнял за талию свое нечаянное счастье:

— Давай поженимся, Лен. Завтра заявление отнесем.

— Да? — Леночка не ожидала, что Кречет окажется таким… старорежимным.

— Ага. А чё, ты против?

— Нет-нет. Приезжай ко мне домой, сделаешь официальное предложение руки и сердца. Папе это понравится.

— Завтра? — с сомнением трогая синяк, уточнил Влад.

— А зачем откладывать? Ссадины, синяки и шрамы украшают мужчину.

— Только не этот.

— Соври что-нибудь. Скажи, самолет на посадку шел.

— Вот сейчас не понял — это ты шутишь так?

— Владичка, все будет хорошо. Папа оценит твою решимость и отвагу.

— Опять шутишь, да?

— Привыкай.

Влад накрыл Ленку своим телом:

— Тогда ты тоже привыкай.

* * *

Хмель не брал. То есть брал, но не отключал.

Руки и ноги не слушались, а голова работала и с беспощадностью автомата выдавала чек: итого к оплате…

Он-то был уверен, что осчастливил собой девушку, а его ограбили — в фигуральном смысле, не в прямом.

Типичное поведение тихони-потребительницы: ты мне очаг, безопасность и тепло, а я тебе — неземное наслаждение в постели и заботу.

Нет, Крутов был не против обменяться удовольствиями в постели — это нормально, это правильно и полезно, но в их случае обмен был не равноценный, потому что Василий по неосмотрительности вложил в секс душу и теперь думал о Лере постоянно, везде. Острая форма помешательства, сказал бы его лечащий врач.

Только за это грабительницу стоило сжечь на костре. Или бросить в клетку с этими… как их… пираньями. Или это рыбы? Тогда в аквариум с пираньями.

Впрочем, подходила также публичная казнь через повешение, оглашение списка богопротивных деяний — это только справедливая плата за награбленное. Все равно больше вреда, чем пользы от этой Леры-холеры. Или нет?

Мысленно разделив лист пополам, Крутов решил провести инвентаризацию последних событий и их последствий.

Нужно быть честным: он почти прекратил занятия в спортзале — раз в неделю вместо трех.

Закурил.

Пропустил плановый визит к врачу.

Пропустил визит к Верочке.

Пьет уже две недели, вместо того чтобы с пользой для организма плескаться в каких-нибудь морях-океанах.

А нервные клетки? Да что там говорить — жизнь пущена под откос.

В неубедительных плюсах маячило не внушающее доверия чувство неизведанного удовлетворения, которое он испытывал от соития с Ковалевой. Ну, может, еще острота влечения — весьма, кстати, обременительная вещь… Вот, опять…

В оглушенном алкоголем сознании всплывали образы, от которых хотелось лезть на стенку: податливые губы, бархатные мочки ушей, грудь с маленькими сосками, подмышки со слабым женским запахом и поросший волосками низ живота… Верные средства — охота, водка и друзья — оказались бессильны. Никаким количеством водки видения не запивались, туды их в качель.

Какого черта он сидит в Демидовке, если все это осталось в городе на пятом этаже хрущевки?

«Пора разобраться, наконец, с самим собой, Крутов. Ты использовал этот звонок как предлог, чтобы порвать с Лерой? Придурок. За каким чертом, спрашивается? На что надеялся? Решил подождать, пока любовь пройдет сама собой? Тогда ты еще глупей, чем твой электорат».


«Через семьсот метров поворот налево», — предупредил навигатор.

Через семьсот метров решится ее судьба. Через семьсот метров ее перестанет мутить.

Сначала из-за поворота под колеса джипу выскочила свора собак, потом появились несколько бревенчатых изб на пригорке, ручей и лес.

Недалеко от крайнего дома Лера приметила парковку. Две «Нивы», какой-то джип, микроавтобус и «козлик» — негусто. Не сказать чтобы место пользовалось бешеной популярностью среди охотников. Неудивительно — в такой глуши.

Припарковав Галкин джип рядом с «козликом», Лера выползла из машины с ощущением, что вернулась из кругосветки и ступила на твердую землю.

Где-то в вышине кружили ястребы, высматривая добычу, в воздухе стоял запах нагретой на солнце хвои, а от земли тянуло прохладой.

Проклиная ботинки и Галкино ослиное упрямство, Лера поправила ранец, который болтался где-то под коленом, и направилась к домику, крыша которого виднелась за деревьями. Черт знает что.

Прежняя Лера ни за какие деньги не согласилась бы участвовать в этом балагане. Нынешняя Лера позволила втянуть себя в сомнительное предприятие и терпеливо сносила все находки, если не сказать — выходки, режиссера-постановщика Бочарниковой.

Прежняя Лера была принципиальным противником охоты на зверей и птиц, да и водку не пила. Прежняя Лера сказала бы, что спасать никого не будет и все это бред сивой кобылы — что должно случиться, то обязательно случится.