Поляченко так и сделал бы, если бы не цветы в руках Проскуриной. Они о многом говорили.


Сам Андрей Леонидович редко дарил цветы женщинам. И супруге - лишь в обязательных случаях: на день рождения, на Восьмое марта. Он до сих пор помнил все моменты ухаживания за будущей женой, свадебное торжество, ее выписку из роддома с дочерью. Тогда еще были живы чувства и хотелось хоть чем-то порадовать любимую. Пусть даже купленным на последние деньги скромным букетиком.


Но жена к его романтическим причудам относилась в лучшем случае равнодушно. Могла и упрекнуть: купил бы чего посущественнее, а не этот никому не нужный букетик - через пару дней все равно зачахнет. Только мусор в квартире. Затем чувства угасли, и потребность в таких знаках внимания естественным образом отпала. Правда, иногда, наблюдая из окна машины за влюбленными парами с цветами, Поляченко ностальгически вздыхал: счастливые!..


Потому и обрадовался, когда шеф отправил его за цветами. Выбирал розы с таким чувством, будто сам влюбился! И какой непредвиденный финал! Кто же посмел разрушить это волшебное состояние праздника? И зачем Екатерина Александровна приняла тюльпаны от другого, если все сиденье завалено свежайшими белыми розами?


Один тип сел за руль ее машины, а второй, белобрысый, услужливо захлопнув дверь, устроился у нее за спиной. Кто они такие? Родственники? Друзья? Приятели?


Насколько он знал, близких родственников, кроме отца, у Проскуриной нет. Отец в больнице. Бывший муж? Нет, не он. Поляченко его видел после их памятной драки с шефом. Кто-то из журналистской братии? Возможно. Но почему с цветами? Цветы помимо дружеских предполагают и иные чувства. Да еще в пресловутый Валентинов день.


Андрей Леонидович даже закурить потянулся, хотя бросил сие занятие лет пятнадцать назад. В полном смятении от непредвиденного финала он проводил взглядом БМВ, покосился на розы на сиденье - красивые, нежные, с тонким, едва ощутимым ароматом. Шестое чувство подсказало, что их ждет незавидная судьба.


«Может, переложить на заднее сиденье?» - подумал он, но сделать не успел.


Вернулся Ладышев. Открыв дверцу, на секунду замер, затем сгреб розы в охапку и вывалил на снег прямо у больничных ворот.


- Домой, - коротко бросил он и за всю дорогу не проронил ни слова...

Катя зашла в квартиру, выложила на тумбочку скопившуюся в почтовом ящике корреспонденцию и присела на банкетку, чтобы отдышаться.


Подъем на свой этаж дался ей тяжело, а последние ступеньки не просто вызвали одышку, но и забрали остаток сил. К тому же у самой двери заныл низ живота. Ей захотелось тут же, не раздеваясь, прилечь на диван. Она бы так и поступила, если бы не Веня.


-      Ты чего? Плохо тебе, да? - забеспокоился он.


Оказалось, что даже в слабо освещенной прихожей скрыть скверное самочувствие невозможно.


-      Устала, - пробормотала Катя, разматывая шарф.


-      У тебя лампочка запасная есть? А стремянка? - поднял тот голову. - Я еще в прошлый раз заметил. Давай заменю.


-      Нету у меня, Веня, ни лампочки, ни стремянки, - безжизненным голосом проговорила она, желая только одного - чтобы По-тюня быстрее ушел.


-      Могу сбегать в магазин. Тут у вас хозяйственный есть неподалеку, - вспомнил он. - Заодно по дороге продукты прикуплю - ну там хлеб, молоко.


-      Не стоит. Все равно в Ждановичи поеду.


-      Решила к отцу перебраться? Правильно, - поддержал он. -Тебе сейчас лучше одной не оставаться. Мало ли что! Вот только... - словно споткнулся он. - Ему ведь операцию делают... С кем ты там будешь?


-      С Ариной Ивановной.


-      Точно! - Веня хлопнул себя по лбу. - Совсем забыл! Мачеха вроде врач?


Катя кивнула.


-      Ну тогда совсем клево! Буду знать, где искать. И, возможно, не только я, - загадочно добавил он и предложил: - Давай куртку в шкаф спрячу.


-      Спасибо, - передала Катя куртку и стала разуваться. - Ты езжай, все в порядке. Просто давно по лестницам не ходила.


-      А-а-а... Гиподинамия, - понимающе кивнул Веня. - Тогда ложись, отдыхай. Только телефон не выключай.


-      Хорошо, - Катя встала с банкетки. - Езжай, спасибо!


-      Ладно, бегу. Мороз отпустил, попробую свою ласточку завести. Да еще этот Вессенберг на мою голову, - вздохнул он и сделал неуверенный шаг к двери.


-      Вень, признайся: это была твоя идея позвонить Генриху в Германию? - пытливо посмотрела ему в глаза Катя. - Откуда ты его знаешь? Только честно!


-      Да не было у меня никакой идеи, и знакомы мы не были! От тебя о нем слышал... Я же говорил: когда сюда зашел за твоими вещами, не удержался, снял трубку. Ну и как-то вырвалось, что ты в больнице... - вновь повинился друг. - Дальше он сам туда звонил.


-      А с кем он разговаривал?


-      По-моему, с начмедом, - припомнил Потюня. - Я еще не врубился сразу, с чего бы она его к себе в кабинет пригласила. Внутрь больницы никому ходу не было, а его вдруг прямо к ней запустили.


-      А статью о ней кто писал?


-      Стрельникова. Генрих позвонил и спросил, есть ли кто из нашей газеты, - пояснил Веня. - Видимо, с начмедом договорились: она ему обеспечит проход в больницу, а он ей - статью об аварии и нужных тонах.


-      А что еще Генрих говорил об этой женщине?


-      О ней - ничего. Разве что есть такой непонятный факт... Сегодня я, честное слово, не хотел Генриха с собой брать. С утра пораньше ускакал в редакцию, а ему приказал сидеть дома. Так, прикинь, сама начмед ему позвонила и надоумила встретить тебя с цветами. На кой ляд ей это? А тот, как дитя, обрадовался, на такси примчал... - вздохнул Потюня. - Ты уж меня прости, что такая хрень вышла. Хотел как лучше...


-      Благими намерениями... - горько усмехнулась Катя. - Вень, давай четко договоримся: если ты хочешь остаться другом, никому больше обо мне ни слова! Иначе перестанем общаться.


-      Да оно мне надо - о тебе кому-то что-то говорить? Но так получилось. Камоловой вот рассказал... Ты бы ее видела: засияла, будто сама в декрет собралась. Честное слово!


-      ...Ладно, за Жоржсанд спасибо, - после паузы согласилась Катя. - Но в остальном, Веня, что бы ты ни узнал, что бы ни услышал - молчи! - в ее голосе звучала мольба. - Мне будет очень больно потерять еще и тебя, - она отвернулась, чтобы спрятать навернувшиеся слезы.


Спазм сдавил горло, но не из-за того, что продолжал ныть живот. Боль физическую унять хоть как-то можно - принять таблетку, например, прилечь, подождать, пока успокоится.


От душевной боли никаких средств не предусмотрено.


-      Ну дошло уже до меня, - не заметил ее состояния Потюня. -Ладно, побежал. Звони.


Закрыв за ним дверь, Катя просмотрела почту и обнаружила письмо из суда: развод с Виталиком назначен на первые числа марта. Оставив извещение на тумбочке и прихватив телефон, она дошла до дивана, прилегла, подсунув под голову декоративную подушечку. Подтянула коленки к животу, закрыла глаза и прислушалась: вроде боль внизу живота утихла.


И тут же, как по команде, в памяти ожили Вадим, Лежнивец...


«А вдруг она это все специально подстроила? - яркой лампочкой вспыхнула спасительная мысль. - Вызвала Генриха, на то же время пригласила Вадима... Нет, вряд ли... Продумать такое, чтобы все совпало до секунд, невозможно, - критически оценила она свое предположение. - Выходит, он сам к ней приехал, сам подхватил на руки... И никакой не больной...»


На эту мысль низ живота отреагировал резким спазмом, который на сей раз вызвал приступ паники. В памяти мелькнуло искаженное лицо Алисы. Подтянув коленки еще выше, Катя дождалась, пока боль снова утихла, и тут же усилием воли приказала:

«Спать! Ни о чем не думать и спать. Что было, то прошло. У меня есть ребенок. Я должна его сберечь...»


Высадив Ладышева у подъезда, Поляченко проводил его взглядом: сгорбленная фигура, заплетающиеся ноги. Он тут же пожалел, что не настоял и не поднялся вместе с шефом в квартиру.


Поколебавшись еще какое-то время, он вдруг решил действовать: припарковал машину, заглушил двигатель, быстрым шагом достиг подъезда и набрал на панели номер квартиры. Никто не реагировал. Набрал еще.


На третий раз открылась дверь, и в проеме показался консьерж:


-      Вы к Ладышеву? Он просил никого не впускать.


-      Все же позвольте пройти, - попытался протиснуться мимо него Поляченко.


-      Не могу. Только с согласия жильца, - твердо стоял на своем пожилой консьерж. - Иначе вызову милицию.


Андрей Леонидович с досадой вытащил телефон и под бдительным оком мужчины набрал номер шефа.


«Абонент отсутствует или находится вне зоны действия сети», - сообщил женский голос.


«Отключил, - чертыхнулся Поляченко. - И дверь не откроет. Что же делать?»


-      Ладно, - махнул он консьержу и, на ходу набирая новый номер, поспешил к машине. - Зина?..


-      Ой, ну что там? Я уже вся извелась! Они встретились? Помирились? - тут же посыпались вопросы.


-      Видимо, встретились. Но совсем не так, как хотелось, - лаконично пояснил он. - Теперь слушай внимательно и не перебивай: у тебя есть ключи от квартиры Ладышева? - на пике волнения за шефа непроизвольно перешел он на «ты».


-      Нет... А зачем? Что случилось?


-      Вадим Сергеевич только что зашел в подъезд, приказал консьержу никого не впускать, отключил телефон... Зина, у меня есть все основания думать... В общем, там все может плохо закончиться, - не подобрав нужных слов, заключил он. - Быстро думай, у кого есть ключи.


-      У Нины Георгиевны, у Галины Петровны...


-      Значит, так, - второпях продумывая план действий, перебил ее Поляченко. - Ты можешь под каким-то предлогом попросить у них ключи? Ну, скажем, поухаживать за шефом какое-то время, чтобы не будить звонком в дверь?


-      Могу... Только Нина Георгиевна вряд ли поверит. Я лучше с Галиной Петровной договорюсь! - осенило ее. - Она поймет, что Вадим Сергеевич не хочет волновать маму.


-      Хорошо, действуй. Я буду на Воронянского, - Поляченко взглянул на часы, - максимум через десять минут. Выходи, поедем за ключами, - почти приказал он.


-      Так что случилось в больнице? - вспомнила Зина о главном.


-      Толком не знаю. Сейчас не до того. Быстрее звони и постарайся сделать вид, что... ну, что все идет по плану.


-      Хорошо, постараюсь.


-      Да, еще... У Ладышева, насколько я знаю, есть друзья-врачи. Попробуй кого-нибудь из них разыскать.


-      Так все плохо?! - екнуло сердце у секретарши.


-      Возможно. Все, давай быстрей!


Поляченко отключил телефон, дал задний ход и, резко надавив на педаль газа, рванул вперед...


Боясь шевельнуться, Катя лежала на диване и прислушивалась к себе. Иногда казалось, что боль внизу живота утихает. Или просто ей хотелось в это верить? Случалось, даже успевала задремать и уже сквозь забытье чувствовала: снова нарастает схваткообразный приступ, и на сей раз чуть сильнее, нежели прежде.


Зная, чем это чревато, она тем не менее продолжала надеяться, что все обойдется. Ей не хотелось возвращаться в больницу. Во всяком случае в ту, из которой сегодня выписалась. Почему-то была уверена: если туда вернется, то... сразу потеряет ребенка.


В минуты, когда боль отпускала, она пыталась переключиться на любую позитивную тему, только бы не вспоминать больницу, Лежнивец, Вадима. Но все попытки психотренинга сводил на нет еще один волнующий вопрос: как там отец? Почему так долго не звонит Арина Ивановна? Увы, облегчения, душевного или физического, не наступало. Скорее, наоборот.


Наконец раздался звонок.


-      Что там?! - на грани истерики, без всякого приветствия чуть не на крик сорвалась Катя.


-      Все хорошо. Операция прошла успешно, - успокоила Арина Ивановна. - Перевезли в реанимацию. Позвонят, как только придет в себя после наркоза.


-      Слава Богу! - выдохнула Катя.


На глазах выступили слезы.