Шалости фортуны... Беспредел порока...


Сердца жар и холод, ледяной, колючий...


Жажда сладострастья... И мольба: «Не мучай!» Блажь души на грани... Мыслей бред... Нелепость... Жгучие желания... Безрассудство... Смелость... Амплитуда счастья... Амплитуда горя...


Высшая награда - испытать такое!


1.


Наслаждаясь невесомостью, Вадим то зависал между белыми облаками, то наперегонки с ветром взмывал вверх к синему поднебесью, то снова замедлялся и, не переставая изумляться неожиданно открывшимся талантам, начинал выделывать немыслимые акробатические этюды. Вдруг он затормозил, озадаченно глянул вверх, вниз, крутнулся вокруг оси...


«А где же земля? - не понял он. - Пора бы уже вернуться, показать ребятам, как я умею летать. Расскажу - не поверят. Имама пусть посмотрит, и Катя... Где же они все? Может быть, там?» - заметил он густую полосу облаков и поспешил в ее сторону.


Влетев в невесомое туманное марево, Вадим попытался уже привычно ускориться, но ничего не получилось. Напротив, он стал увязать в уплотняющейся даже на ощупь белесой массе. Видимость совсем пропала. Еще секунда -ион понял: ориентир утерян и куда дальше двигаться, не известно: вверх, вниз, назад, вперед -все смешалось, перепуталось.


Еще мгновение - и неведомая сила неожиданно потянула его к себе, ускоряя обретшее массу тело. Встречный ветер бил наотмашь в лицо, мешал дышать, путал волосы, а уши разрывал все усиливающийся свист, не позволяющий сосредоточиться ни на одной мысли.


«Кажется, падаю...» - все же сообразил Вадим.


Но ни испугаться, ни почувствовать удара не успел...


-      ...Ну слава Богу! - послышался знакомый голос.


Появилась видимость. Размытая, туманная, но вполне достаточная, чтобы идентифицировать прикрытое защитной маской лицо Зайца. Вадим узнал его скорее по глазам. Обрадовавшись, попытался поприветствовать, но не смог не только шевельнуть губами и языком - рот чем-то занят, но и поднять руку - не хватило сил. Попавшая в поле зрения гофрированная трубка вызвала недоумение. Кроме того, прорезавшийся слух различил попискивание, по ритму напоминавшее работу сердца, и натужные звуки, будто рядом накачивали воздух.


«Аппарат ИВЛ!» - сообразил он и от неожиданности резко дернулся.


-      Ну-ну! - Заяц обеими руками буквально пригвоздил его плечи к кровати. - Всему свое время! А пока, извини, тебе лучше спать, -вздохнул он, обернулся, приказал кому-то: - Добавь...


Еще мгновение - и едва проклюнувшееся сознание стало медленно уплывать...


-      ...Пора просыпаться, - снова донесся голос Зайца - глухо, словно из другой галактики.


Кто-то легонько тряхнул Вадима за плечо, и он послушно открыл глаза. В этом пробуждении многое было иначе: губам и языку все еще мешала трубка, но взгляд сфокусировался быстрее, и рука на усилие отреагировала шевелением.


-      Ну теперь привет! - усмехнулся Андрей. - Возвращенец... Напугал ты меня - никогда в жизни так не дрейфил! Вот встанешь на ноги - отметелю по первое число! От всей души. Или... ладно, так и быть, прощаю. Лучше полежи пока тихонько еще несколько часиков, приди в себя. Вернусь из операционной и, если будешь вести себя прилично, отключим аппарат. Все понял? - внимательно заглянул он в глаза пациенту.


Вадим кивнул, хотя в просветлевшей голове не было ответов на главные вопросы. Как он сюда попал? Почему аппарат ИВЛ? Реанимация?


-      Да, друг, реанимация, - прочитал Андрей его вопросительный взгляд. - Как ты здесь оказался?.. Для меня важнее - когда я тебя отсюда выпущу. Пневмония у тебя, легочная недостаточность. То ли грипп осложнение дал, то ли что другое - пусть это инфекционисты с пульмонологами решают. Хочешь знать, сколько ты здесь валяешься? Шестые сутки пошли. Угу, - подтвердил он, заметив недоуменно сведенные брови Вадима. - Хотел бы пошутить по этому поводу, да нет таких слов в моем лексиконе, - и, коснувшись ладони больного, попросил: - Сожми мою руку... Вполне, есть контакт! - Заяц остался доволен результатом, приподнял изголовье кровати и проворчал: - Даст Бог, к вечеру экстубируем... Ладно, отдыхай пока, а я - в операционную. Только Нине Георгиевне отзво-шось, обрадую. Инструкций тебе давать нет смысла - сам доктор и понимаешь, что нужно делать, а что пока рановато... Лариса, в четыре глаза! - дал он указание медсестре за спиной, которую Ла-дышев заметил только сейчас. - И подкорми его...


«Шестые сутки? В реанимации? - закрыв глаза, попытался осмыслить Вадим. - Не может быть... Помню, как заболел... Зину помню, Поляченко... Леру... - старательно восстанавливал он в памяти события. - Катю... Катя! Я ее нашел! - пронзила радостная мысль. - Катя... Генрих... Там был Генрих... С Катей... Розы на снегу... Ребенок... Не мой, Генриха, - остро кольнуло еще одно воспоминание. - Мой ребенок умер... У меня был сын...»


На душе стало горько, да так, что захотелось плакать. Но сил на слезы у истощенного организма не нашлось...


-      Кашляй!.. Еще... И еще!.. Вот молодец! - искренне порадовался за пациента Заяц, вытер ему рот и подбородок марлей. - Как дышится? Тяжело?


-      Нормально... Как... мама? - с трудом выговорил непослушными губами Вадим.


-      Мама у тебя - молоток! Железобетонная. Пока ты валялся тут без сознания, у нее даже давление нормализовалось. Предельная концентрация организма в трудные минуты.


-      Я ее искал, - вспомнил Ладышеви фантастические полеты во сне, как теперь понимал, медикаментозном. - Ну, когда там был, - показал он глазами вверх, уловив настороженность на лице Андрея.


-      А-а-а... Понятно. А то у меня уже мысль крамольная закралась: все ли с головой в порядке? Извини, издержки профессии... Теперь отдыхай, а мне трудиться надо. Вон сколько народу навалило за сутки, - показал он взглядом на соседние кровати, занятые больными. - Если что - я рядом. Лариса...


-      Поняла, Андрей Степанович...


-      ...Ну как он? - негромко спросил у медсестры остановившийся рядом с кроватью Заяц.


-      Спит и слезы текут, - почти прошептала та. - Посмотрите, - и она осторожно промокнула тампоном сбегавшую по щеке Вадима слезу.


-      Пусть спит, - прислушавшись к дыханию друга, Андрей глянул на мониторы и блегченно выдохнул: - Пошел на поправку... И что плачет, тоже хорошо. Ожил, значит... Ты посиди с ним еще, пока я остальных обойду.


-      Андрей Степанович, давайте лучше вы здесь останьтесь, а я их посмотрю. Которые сутки на ногах без сна, - посочувствовала медсестра.


-      Отгулами заберу. После свадьбы понадобятся, - попытался улыбнуться Заяц.


Но улыбка получилась кривой, вымученной - мышцы лица отказались слушаться: то ли атрофировались за последние напряженные дни, то ли занемели, как от инъекции токсина. Поняв это, Заяц отвернул лицо.


-      Следи за дыханием, - напомнил он и скрылся за стеклянной перегородкой...


Катя вернулась в палату, легла на кровать и закусила уголок подушки. Где-то там, в кабинете заведующей отделением, в это время решалось, быть или не быть ее ребенку


Насколько отразился на развитии плода предварительный диагноз «аборт в ходу», с которым она поступила десять дней назад и который, к счастью, удалось остановить, не мог сказать никто. Катя понимала: против ее огромного желания сохранить малыша могут встать неоспоримые медицинские доводы. От этого становилось страшно. А пока в ожидании вердикта доктора, которому она верила и на профессионализм и опыт которого надеялась, оставалось только думать о хорошем.


«Хочешь сохранить ребенка - никаких отрицательных мыслей, - как молитву повторяла она слова, сказанные ей в первый день Радой Александровной. - Замри, заморозь эмоции. Лежать, ноги на специальную подушку! Не вставать даже по нужде, медсестру зови. Минимум разговоров по телефону. И спать, спать».


И Катя снова, как и в первый раз, попав на сохранение, не смела ослушаться. Спала, оставив телефон без звука, перезванивала только тем, кому считала нужным, и почти не вставала. Но два дня назад постельный режим смягчили, доктор даже разрешила прогуливаться по палате, но в коридор лишний раз выходить запретила, чтобы избежать общения с другими больными: грипп, карантин. Так что на УЗИ на другой этаж Проскурина отправилась с маской на лице.


От этого УЗИ зависело многое, но, как ни пыталась Катя хоть что-то прочитать по лицу доктора во время исследования, ничего у нее не получалось: никаких эмоций, никаких изменений мимики. Рада Александровна была верна себе: спокойна, уравновешенна, немногословна.


-      Одним могу порадовать: плод жив, - наконец произнесла она и, как показалось Кате, облегченно выдохнула. - Но вопросы есть... Возвращайся в палату, об остальном после поговорим. Скоро зай-ДУ-


...Открылась дверь. Катя зажмурилась, сжалась в комок.


-      Ну что ты, милая! - Арина Ивановна погладила по голове падчерицу. - Все хорошо. Только не плачь.


-      Я не плачу, - быстро повернулась Катя. - Что сказала Рада Александровна?


-      Сказала, что плод развивается без видимых отклонений.


-      Правда? - впервые за день улыбнулась Катя. - А что еще? Вам что сказала? - сделала она ударение на слове «вам». - Вы ведь подруги. Только, пожалуйста, все как есть, честно.


-      Честно... - женщина вздохнула, опустила глаза. - Состояние стабилизировалось, но...


-Что?


-      Понимаешь, самый ответственный период приходился именно на последние недели - формировались органы. Пока на УЗИ все хорошо, насколько можно видеть на этом сроке. Но любой минимальный сбой, любое отклонение, которое пока незаметно, в будущем может иметь последствия.


-      То есть? - поторопила Катя.


-      Риск патологий. Рада сама удивлена, что плод выжил. Скажем так: такое случается нечасто. Повезло.


«Повезло», - мысленно согласилась Катя, вспомнив потерявшую ребенка Алису, и спросила в ожидании поддержки:


-      Но это доказывает, что он борется за жизнь. Разве не так?


-      Конечно, - кивнула Арина Ивановна. - Но все равно велик риск...


-      Дальше не надо ничего говорить, - предостерегающе подняла руку Катя. - Самое главное я уже услышала. Сохраню, выношу и рожу ребенка, чего бы мне это ни стоило! И давайте больше не будем о плохом. Я верю: все будет хорошо!


-      Я тоже верю, - согласилась мачеха и попыталась ободряюще улыбнуться.


В искренность ее улыбки поверить было трудно: в отличие от Рады Александровны Арине Ивановне не удалось скрыть внутреннее напряжение.


-      С папой все хорошо? - насторожилась Катя.


-      Да, - кивнула Арина Ивановна и тряхнула головой, словно попыталась сбросить ненужную озабоченность. - Послезавтра - в Аксаковщину. Просится дома переночевать. Доктора не нарадуются: такого жизнерадостного больного давно не видели.


На сей раз ее улыбка была искренней.


-      Вот видите, а ведь у него тоже не все было гладко. И в реанимации на сутки задержали, помните? Выкарабкался. И внук в деда пойдет. Или внучка. Нас, Евсеевых, голыми руками не возьмешь!


-      С этим не могу не согласиться, - Арина Ивановна посмотрела на часы. - Пора к себе в отделение бежать: столько тяжелых с осложнением после гриппа! Не вовремя я согласилась на заведование. У меня к тебе только один вопрос....


-      А кто повезет отца в Аксаковщину? - забеспокоившись, перебила ее Катя.


-      На скорой повезут, прямо из кардиоцентра. Если разрешат дома переночевать, тогда один из моих ординаторов. Сам предложил. Хороший парень и живет неподалеку, в Тарасово. Теперь лишь по выходным с Сашей будем видеться. После работы без машины мне в санаторий не добраться.


-      Не переживайте, вот выпишут нас, - показала взглядом на живот Катя, - будем к нему ездить каждый вечер!


Открылась дверь, и в палату вошла заведующая отделением.


-      Рада Александровна, надеюсь, вы нас надолго не задержите?


-      встретила ее вопросом Катя. - Нам некогда задерживаться, будущего деда надо на ноги ставить, навещать в Аксаковщине, настроение поднимать.


Доктора украдкой переглянулись. Перед тем как навестить падчерицу, Арина Ивановна долго просидела в кабинете у подруги. Советовались, что делать: слишком велик риск развития у плода патологий. Может быть, не стоит усложнять Кате жизнь? Забеременеет еще, какие ее годы! Но при этом обе понимали: циничный медицинский аспект с ней лучше не обсуждать. Бесполезно. Будь что будет. На все воля Божья.