Гаркалина же нарядами не могла похвастаться: ее обшивала тетя-портниха, перекраивая старые мамины вещи. Лето Лера проводила в глухой деревне у бабушки, играла на аккордеоне, так как пианино родителям было не по карману. Да и учеба ей давалась тяжелее, все приходилось брать усердием и зубрежкой. Что же касается внешности, то здесь вообще полная засада: еще в период полового созревания она стала полнеть и к десятому классу превратилась в настоящую пышку. Естественно, успехом у мальчиков не пользовалась, на школьных вечерах подпирала стенку и с глубоко спрятанной ненавистью наблюдала за подругой.


И все же самый тяжелый удар ждал Леру перед самым окончанием школы: на экзаменах ее срезали на сочинении, чтобы не дать золотую медаль. Ходили слухи, будто в районе в тот год заявлено неприлично много медалистов и из области пришло указание сократить список. Его и сократили за счет таких, как Гаркалина. Не вычеркнешь же сына директора школы или дочь заведующей


секцией женской одежды!


Сколько тогда Лера ночей не спала, сколько слез выплакала! Обида, зависть, ненависть жгли и кромсали душу, превращая в пепел все светлое, что в ней еще оставалось. Ну почему?!. Почему другим все на блюдечке с голубой каемочкой, а ей, как всегда,


одни страдания? Почему на выпускном у Лапицкой опять было самое красивое платье? Почему ею все восторгались, называли гордостью школы, желали успешного поступления? Почему от нее не отходил сын директора школы? Лере же достались дежурные сочувствия и напутствие от директора: мол, теперь ничего не остается, как доказать, что ты тоже достойна медали...


Именно тогда Лера дала себе клятву: наступит день - она всем отомстит. И Жанне, и Вите, и воспитателям детского сада, и учителям, и директору школы! И даже тете-портнихе за то, что сшила не самое лучшее платье. Она никого не пощадит!


Уны, в первый год по окончании школы Валерии никому ничего не удалось доказать, как, впрочем, и кого-то наказать. В Минский мединститут она не поступила, недобрала баллов. А вот Жанна с ее золотой медалью прошла вне конкурса: сдала успешно один экзамен и остаток лета провела, держась за ручку с таким же счастливчиком Витей, зачисленным в радиотехнический.


Переживая неудачу, Лера перестала выходить из дома: снова плакала, снова ненавидела, снова давала себе клятвы и обещания. Почти год никому не показывалась на глаза и даже вечер встречи выпускников проигнорировала. Зачем туда ходить? Смотреть на счастливые лица одноклассников-студентов? Сделать себе еще больнее? Не дождетесь!


Единственным ее желанием было поступить во что бы то ни стало! А потому круглые сутки Лера проводила за учебниками. На работу ради стажа принципиально не устраивалась: еще чего - начинать трудовой путь санитаркой в больнице!


Награда за усердие не заставила себя ждать, и на следующий год Гаркалина поступила в Витебский мединститут. Но все равно продолжала игнорировать встречи с однокашниками. Рано еще. Надо добиться большего, чего-то такого, чтобы... увидеть в их глазах зависть. Вот когда будет в ранге светила медицины, тогда и насладиться своим превосходством. Пусть все, кто ее когда-то недооценил, кусают локти!


Однако в первый же год учебы Валерию постигло горькое разочарование в профессии: увы, медицина - не ее призвание. Новоиспеченную студентку буквально наизнанку выворачивало в анатомичке, а предметы, которые приходилось зубрить денно и нощно, скучны и неинтересны. Но самое главное заключалось в другом: она вдруг поняла, что в ней нет... сострадания и любви к людям, во имя которых выбирают профессию врача.


Но и отступать было поздно. Нельзя дать недоброжелателям возможность порадоваться ее очередной неудаче...


«...И все-таки обидно, - Лежнивец сделала еще один обжигающий глоток. - Не хотел разговаривать... Ай-яй-яй! Не понял ты, Ладышев, с кем когда-то связался. Судя по всему, так и остался чистоплюем. Не перезванивает, сволочь! - бросила она взгляд на мобильник на столе. - Раньше уже давно топтался бы под дверью, вымаливая прощение... Ничего-ничего, вода камень точит».


В дверь постучали.


-      Разрешите? - робко спросила старшая медсестра одного из отделений. - Вот, Валерия Петровна, как и просили, - она положила аккуратную стопку медицинских карт на начмедовский стол. -Что-то еще нужно?


-      Пока нет, спасибо, - Лежнивец сделала непроницаемое лицо и убрала чашку с недопитым чаем.


Медсестра попятилась к выходу. Дождавшись, пока за ней закроется дверь, Валерия Петровна взяла верхнюю историю болезни, открыла и тут же потянулась за карандашом, чтобы подчеркнуть бросившийся в глаза пункт в эпикризе.


«Опять двадцать пять! - швырнула она карандаш. - Учишь их, учишь, а все без толку. Надеялась хоть недельку в Гродно отдохнуть, так нет! Подсунули статью! Удушила бы собственными руками и Ладышева, и журналистку! Выбрали время, сволочи! Вопрос повышения решается, а здесь такой подводный камень! Как теперь всем поганые рты заткнуть?.. А что если реанимировать отношения с Вадимом? Тогда все рты быстренько сами заткнутся!.. Это идея! Ведь неспроста он до сих пор не женился. Значит, больше так никого и не встретил, не влюбился... Надо подумать», -улыбнулась она неожиданно посетившей ее светлой мысли.


Почеркав эпикризы, Лежнивец приступила к изучению списка по назначению импортных препаратов, который курировала лично. Попасть в него могли только те, перед кем стоял вопрос жизни и смерти, или «свои», которых она вносила туда самолично. Не за красивые глазки, естественно.


«Проскурина... Что-то знакомое, - споткнулась Лежнивец на предпоследней фамилии в списке. - Так... Эссенциале... Любопытно, кто за нее так похлопотал? - удивилась она и бросила взгляд на подпись доктора. - Лечащий врач Огородникова... Что-то связанное с Ольгой Михайловной мне уже сегодня на глаза попадалось, - принялась она перебирать бумаги на столе. - Так... Смена фамилии в связи с замужеством. Клюева... И снова что-то знакомое... Клюева, Клюев... Нет, не могу вспомнить. Ладно, вернемся к Проскуриной... Набор препаратов и процедур не для простых смертных, - оценила начмед лист назначений. - Интересно, чем это обосновано? Денежными знаками?» - подозрительно сузила глаза Валерия Петровна и потянулась к телефону.


-      Лежнивец. Позовите Огородникову... В операционной? Тогда принесите мне историю болезни Проскуриной. А Ольга Михайловна пусть зайдет после операции.


«Проскурина, Проскурина...» - попыталась она активизировать память.


Раздался звонок телефона.


-      Валерия Петровна, вас главврач вызывает, - робко пропищала секретарша, появившаяся в больнице недавно вместо ушедшей в декретный отпуск.


«Странно, - Лежнивец глянула на часы. - Совещание еще через час...»


-      А с чего такая срочность?


-      Только что сообщили: с завтрашнего дня объявлен карантин по гриппу.


-      Понятно. Сейчас буду.


Отложив бумаги, она сунула в карман мобильник, взяла папку с необходимой информацией и вышла из кабинета.


-      Марина, можно позвонить с твоего телефона? - попросила Катя. - Два звонка всего. Хочу, чтобы сегодня мой привезли.


-      Конечно, - передала аппарат добродушная соседка. - Не представляю, как ты без телефона. Я без него, как без рук.


И это правда. Тонева не расставалась с мобильником даже во сне: прятала его под подушку и иногда строчила СМС по ночам. А днем без умолку с кем-то разговаривала. С одной стороны, оно и понятно: дома маленький ребенок, и надо держать постоянную связь с тем, кто за ним присматривает. С другой стороны, и круг общения у Маринки довольно широкий - от соседей по лестничной площадке до сослуживцев.


-      Я выйду? - показала Катя глазами на дверь.


- Иди-иди, радистка Кэт, - усмехнулась Марина. - Хватит уже прятаться. Поди, пол-Минска тебя разыскивает...


В дверях Проскурина столкнулась с каталкой - привезли после аборта одну из вновь поступивших. С такими Марина с Катей старались особо не общаться: выписывали их очень быстро, через сутки-двое, да и цель госпитализации у них была прямо противоположной. И кому это пришло в голову - класть в одну палату тех, кто всеми силами старается сохранить свое дитя, с теми, кто категорически решил от него избавиться?


Но, видно, медицинскому начальству не до моральных тонкостей. Главное - избежать осложнений у тех и других. Да и коек, опять же, не хватает. Так что извините.


Прижавшись к стенке, Катя пропустила медсестру с каталкой и направилась к лестнице в конце коридора. Марина подсказала: там можно общаться спокойно, не опасаясь нарваться на чужие уши. Хотя секретные разговоры и не входили в планы Проскуриной, советом подруги она воспользовалась.


Первый звонок Катя собиралась сделать Арине Ивановне, чтобы узнать о состоянии отца. Для них она находилась в командировке за пределами страны, а звонок с чужого телефона и отсутствие фоновых шумов служили своего рода подтверждением этой версии.


Почему она выбрала именно такую легенду да еще упорно продолжала ее придерживаться, Катя и сама не могла объяснить. Так получилось. На самом деле она даже день, когда узнала о беременности, помнила смутно. Где-то на периферии сознания осталось беспросветно-грустное состояние, темное, тягучее, почти черное. И вдруг - яркая вспышка, как след молнии, затем - солнечный свет... После этого сознание словно замкнулось и включило дефрагментацию: спрятало или удалило из памяти все, что казалось лишним, заблокировало вредные мыслительные процессы.


Зато включило на полную мощь потребность во сне. Катя будто в анабиоз впала, ее постоянно клонило в дрему - в перерывах между процедурами, осмотрами, даже читая, незаметно засыпала. В какой-то степени это объяснялось беременностью, но в основном было связано с восстановлением организма после всех душевных катаклизмов. Этакая самозащита.


Потому и мук совести не испытала, когда вынуждена была соврать, что срочно уезжает в командировку. Оправдывала себя тем, что отцу и Арине Ивановне ни к чему сейчас лишние волнения. Вот выпишется - поставит всех в известность, возможно, даже порадует новостью о беременности.


Но теперь, похоже, организм уже отдохнул и перестроился. Вчера она даже поймала себя на мысли, что устала от тишины, от элементарного неведения - что творится в мире? Вечером сходила в холл, посмотрела новости по телевизору. А дальше...


Дальше словно прорвало: почувствовав слабину в блокировке от внешнего мира, поток выпущенных на свободу мыслей просто-таки хлынул, не давая уснуть. Бурлил, стремительно перескакивал с одного на другое или же, наоборот, спокойно плыл, подчиняясь течению. Потому и уснула Катя лишь к утру.


И тут же неожиданная новость: Огородникова стала Клюевой.


От жизни надолго не спрячешься...


-      Арина Ивановна? Здравствуйте, это Катя. Как там папа? -спросила она с тревогой.


-      Здравствуй, Катенька. Хорошо, что ты позвонила! - обрадовалась мачеха. - Утром с Сашей разговаривала: спрашивал, есть ли о тебе новости. А еще - когда возвращаешься. Не знала, что и ответить.


-      Сегодня возвращаюсь, - виновато сообщила Катя и расстроилась, что не удалось позвонить вчера. Марина убежала домой сразу после капельниц, а с городского телефона побоялась - сразу выдаст свое местонахождение. - Вы простите, Арина Ивановна, никак не получалось раньше с вами связаться. Не могли бы вы прямо сейчас сообщить папе, что скоро буду в Минске? И вечером обязательно его навещу!


-      Ой, как хорошо! Прямо сейчас и позвоню! Ты уж постарайся сегодня успеть: с завтрашнего дня в больницах карантин по гриппу объявили, посещения запретят. А я, грешным делом, подумывать стала: не скрываешь ли ты что от нас? У тебя все хорошо? - неожиданно спросила она.


-      Все хорошо, Арина Ивановна! Как только смогу позвонить со своего телефона, сразу наберу и вас, и отца, - постаралась успокоить ее Катя и повторила первый вопрос: - Так как он себя чувствует?


-      Состояние стабильное, готовят к операции. Вот только доктор сомневается, стоит ли ее делать.


-      Почему? Что-то не так? - забеспокоилась Катя.


-      Понимаешь... - подбирая нужные слова, Арина Ивановна сделала паузу. - Врачи - не боги. Да, оборудование, умение, практика, золотые руки - это основа. Но пациент, как и доктор, должен быть настроен на положительный результат. А у Саши сейчас настроение на нуле, весь в себе. Потерял интерес к жизни. Я уже и так, и этак пыталась его расшевелить - не получается. А тут еще ты уехала, - вздохнула женщина. - Скучает он. Его бы порадовать чем-нибудь! Новость какую или идею подкинуть, ради которой захочется жить. Невесело все вокруг. Хорошо хоть о твоей последней статье он ничего не знает.