-      Ясно... - справившись с некоторой растерянностью, выдохнула Катя. Почему-то она была уверена: не только отец, но и Арина Ивановна останутся в неведении о статье. Выходит, зря. Слишком многое в их семье завязано на медицине. - И как вам статья? - не удержалась она от вопроса.


-      Хорошая... Профессор Ладышев и меня когда-то учил. И многих из моих коллег. У нас эта газета по рукам ходит - кто-то принес в ординаторскую.


-      И что коллеги сказали?


-Ну...


-      Говорите, как есть. Пожалуйста, - почувствовала Катя ее нерешительность.


-      Ругают... журналистку, - наконец ответила Арина Ивановна и путано пояснила: - Не ту, которая написала последнюю статью, а ту, какой она была раньше. Говорят: хорошо, что вспомнили о таком человеке. Многие ведь не знали, почему профессор умер. А слухи тогда разные ходили... Зато теперь все только это и обсуждают. Заведующая нашей гинекологией, моя подруга Рада - ты о ней слышала, работала в той больнице и вспомнила кое-какие подробности. И доктора молодого вспомнила. Хороший был доктор, хвалили его... Катя, скажи, это и есть Ладышев? Ну, к которому ты... ушла? - осторожно уточнила она.


-      Да, - подтвердила Катя после паузы.


-      Я так и подумала. Бедная моя девочка!.. В общем, мы с Радой тебя поддерживаем. Ты правильно поступила: нельзя жить с камнем на душе. И почему ты уехала, я сразу поняла: захотелось побыть одной, прийти в тебя, многое переосмыслить. Не до расспросов и разговоров... Я так за тебя переживаю! - всхлипнула она. - Так рада, что возвращаешься.


-      Спасибо, Арина Ивановна! - растроганно прошептала Катя, чувствуя раскаяние: «Какая же я... Все о себе да о себе, а о людях, которые за меня волнуются, даже не подумала!». - Спасибо. Для меня так важны ваши слова.


-      А как же иначе? Ты для меня родной человек. Все образуется, -ободрила ее женщина. - Возвращайся быстрее. И папа обрадуется.


-      Арина Ивановна, не говорите ему о статье. Лучше... У меня для него сюрприз! И для вас, - желая хоть как-то реабилитироваться, неожиданно для себя самой решилась она: - Я никуда не уезжала. Я здесь, в Минске. Я беременна, Арина Ивановна. Лежу на сохранении.


-      Катенька!.. Радость-то какая! Милая, ну почему же ты мне сразу ничего не сказала? Вот это новость! Как же я рада за тебя, за нас! А отец ребенка...


-      Арина Ивановна, у меня к вам еще одна просьба: не спрашивайте об отце ребенка. Пожалуйста! - взмолилась Катя.


-      Да, да, конечно. Совсем неважно, кто отец... - быстро согласилась та. Чувствовалось, что она пытается осмыслить свалившуюся на нее новость. - Где ты, в какой больнице? Я сейчас же наведу справки через Раду! Тебе же покушать надо привезти!


-      Не надо ничего узнавать и привозить тоже не надо, - улыбнулась Катя. - Я лежу у своей подруги в отделении. Все хорошо. Только об одном прошу: пожалуйста, не говорите пока никому, и папе в том числе. Я сама.


-      Конечно! Сама и расскажешь! Это же какие положительные эмоции, какой стимул к жизни появится!


-      Вы уверены? А если разволнуется?


-      Еще как уверена! Я буду рядом, если ты не против.


-      Конечно, Арина Ивановна. Куда же мы без вас?.. Извините, мне пора. Я с чужого телефона звоню. После пяти вечера постараюсь быть у отца в больнице.


-      Договорились! Я к нему прямо с работы поеду. У нас маршрутка удачно ходит. А как же ты доберешься? Да еще в такой мороз. И можно ли тебе? Как ты себя чувствуешь?


-      Все хорошо, не волнуйтесь. Со дня на день выпишут, - успокоила Катя. - А к отцу попрошу друга свозить меня на машине - туда и обратно.


-      Это хорошо. Тогда встречаемся в фойе.


-      Хорошо. Я наберу вас, когда буду подъезжать.


-      Буду ждать. Как я за тебя рада! - произнесла мачеха напоследок.


Прижав руку с телефоном к груди, Катя прислонилась к стене и улыбнулась. Какая же замечательная Арина Ивановна! Как повезло папе!


-      ...Веня, привет! - набрала она следующий номер.


-      Катька!!! Катька, мать твою! Ты где? Куда пропала?! - тут же завопила трубка. - Никогда в жизни и ни за кого так не переживал! Да я убить тебя готов! Какая же ты сволочь, Катька! Как же я тебя люблю... мерзкая, гадкая, противная сволочь! - закончил он почти нежно.


-      Вень, я так соскучилась по твоему голосу, - блаженно улыбаясь, проворковала Проскурина. - Вот сейчас ты ругаешься, а мне так приятно!


-      Извращенка! Мучительница, ни капли жалости к окружающим, тебе бы в концлагере работать! Ты хотя бы представляешь, сколько людей тебя ищет?!


-      Догадываюсь.


-      Догадывается она... Да ничего ты не догадываешься! Я в пять утра домой попал - на границе застряли. Только глаза успел сомкнуть, как звонки один за другим: караул, Проскурина пропала! Объявлена в международный розыск!


-      Какой розыск? Какой международный? - напряглась она.


-      А такой! СМСками завалили: где Проскурина? Хорошо, что перед поездкой только СМС-роуминг оставил, а так бы разорился всем на звонки отвечать: мне мысленный путь звезды журналистики неведом! Жоржсанд только что приказала найти тебя во что бы то ни стало. Сообщу, что нашлась, может, премию выпишет. Ко Дню Святого Валентина.


-      Не надейся. Это не ее праздник, - усмирила его пыл Катя.


-      Так и мне он по барабану. Но премия - совсем другое дело... Н-да, похоже, вычеркнули меня из друзей, - обиженно шмыгнул носом Потюня. - Кать, ты совсем умом тронулась или как? - снова сменил он тон и тут же принялся рассуждать: - Нет, не похоже. Из Новинок пациенты не звонят. Не позволено. Разве что сбежала... Или... Ты в самом деле в Германию летала? - вдруг осенило его. -Вот дела... А я тебе тогда не поверил...


-      И правильно сделал. Никуда я не летала, Веня. Ты почти угадал, я в больнице. К счастью, не в психиатрической.


-      То есть как?!


В трубке что-то треснуло, раздался грохот.


-      Вень, ты чего там? - забеспокоилась Катя. - С дуба рухнул?


-      С табуретки... Сломалась, - спустя несколько секунд пропыхтел в ответ Потюня. - Придется теперь ремонтировать... Хозяин, зараза, каждую трещинку в мебели переписал. А мебель - старье да развалюхи. Надо тикать с этой квартиры... Вот хотел присесть - и бац! Задницу отбил... Кать, я надеюсь, ты пошутила? Ты где?


-      Я не шучу, я в больнице. Со дня своего рождения.


-      Все та же инфекция? Вот зараза... Что ж ты молчала? Все волнуются, ищут. Постой... Неужели так худо было, что не могла сообщить? А персонал? Он же обязан родственников оповещать!


-      Веня, во-первых, ты - не родственник. Во-вторых, персонал не виноват: я сама не хотела, чтобы знали, где я и что со мной.


-      Почему? А кто тогда я? Ну, не родственник. Но верный друг, оруженосец. Неужели не имею права знать и не могу навестить?


-      Можешь. Именно поэтому тебе и звоню. Заметь, тебе, а не кому-то другому.


-      А раньше не могла?


-      Так ты же в Польшу собирался! Зачем расстраивать перед дорогой? В общем, верный друг и оруженосец, у меня к тебе несколько просьб. Первая: для всех ты по-прежнему ничего не знаешь. Просьба номер два: привези, пожалуйста, мобильный телефон. Он остался на Чкалова.


-      А как я тебе его привезу? Ключей-то от квартиры у меня нет.


-      Отсюда вытекает просьба номер три: сначала тебе придется заехать ко мне в больницу за ключами. Но и это еще не все... - Катя сделала паузу. - Вень, мне обязательно надо вечером попасть в больницу к отцу. С завтрашнего дня карантин по гриппу объявили, посещения будут запрещены.


-      Я так понимаю, это просьба номер четыре? - усмехнулся Веня. - Подвезу, куда же я денусь. А тебя отпустят? Это разрешено?


-      Не волнуйся. Сбегу по-тихому, никто и не заметит. У меня соседка по палате почти каждый вечер домой сбегает.


-      Ну ладно... Хотя... Не знаю, получится ли машину завести: морозище такой, а у меня дизель. К Минску подъезжал - боялся, на ходу замерзнет. Хорошо солярка в баке еще польская, специально не доливал. Пожалуй, даже нет смысла и пытаться заводить. Пусть стоит, пока не потеплеет. С телефоном что-нибудь придумаю, закину в течение дня. А вот подвезти...


-      А ты возьми мою машину! - нашлась Катя. - Ключи и документы там же, в квартире, в сумочке.


-      А твоя заведется? - засомневался Потюня. - Столько простояла на морозе...


-      Заведется! Там аккумулятор новый. После ремонта ни разу не чихнула. Так что бери, пользуйся, пока меня не выпишут.


-      Да? Ладно, уговорила. Диктуй адрес больницы...


Продиктовав адрес, Катя попрощалась и побрела к палате.


«Все понемногу возвращается на круги своя. Связь с социумом


в лице Вени восстановлена. Остались Вадим и Нина Георгиевна. Здесь сложнее, но никуда не денешься - рано или поздно придется сообщить. Но сначала отец», - определилась она с приоритетами.


Не успела Катя появиться в дверях, как Марина сообщила, что ее ищет медсестра, и кивнула на стоящую у кровати капельницу.


-      Карантин по гриппу с завтрашнего дня, - отдавая телефон, поделилась новостью Катя.


-      Ну вот, я так и знала! - расстроилась Тонева и сразу стала кому-то названивать.


Выглянув в коридор, Катя наткнулась на спешащую куда-то медсестру.


-      Сейчас отнесу историю начмеду, и будем капельницу ставить. Не уходите никуда, - попросила она на бегу...


«...Значит, Германия, значит, Генрих, - вернулся Ладышев к разговору с Потюней после ухода секретарши. - Логично. Куда еще ей было деваться? - горько усмехнулся он. - Однажды уже съездила к нему в Москву за утешением, - вспомнил он декабрьские события. - Но надо быть честным: и тогда, и сейчас к этому шагу подтолкнул ее я сам. Неужели Вениамин прав, и я опоздал? Почему не помчался к ней сразу, как только статью прочитал?.. Но кто ж знал, чем все обернется, - подумал он с досадой. - Если все было именно так, как рассказывает Веня, то Катя и в самом деле честь и совесть журналистики. И дело не только в моем отце. По отношению к любому другому она точно так же жаждала бы восстановить справедливость и отстаивала свое мнение перед главным редактором. И заявление на увольнение на сей раз - не шантаж, не демарш. Это позиция. Из газеты она теперь точно ушла... И сколько же на нее, бедную, всего навалилось! Еще и инфекцию подцепила... А ведь ей было тяжелее, чем мне. И рядом никого: отец в больнице, близких подруг как таковых нет. Я же в это время думал лишь о себе. Весь испереживался! Ну как же: нашел виновницу прежних бед! Только в чем ее вина? В том, что оказалась пешкой в чужой игре? И где теперь те, кто уговорил ее написать статью, кто подсунул газету отцу, кто отступился, оставив его одного? О них все забыли, в том числе и я... А вот на журналистке отыгрался - нажрался виски и вынес вердикт: вычеркнуть ее из своей жизни».


Спустя две недели Вадим окончательно осознал свои ошибки в отношении Кати. И в сравнении с почти забытыми просчетами молодости они казались гораздо обиднее. Что было, то ушло, прошлое не изменить. Но зачем тогда прошлые ошибки превращать в роковые обстоятельства настоящей жизни? Катя вот тоже ошиблась, априори посчитав себя виноватой. А он своим молчанием как бы подтвердил ее вину. Хотя достаточно было сделать один звонок, найти несколько верных слов, чтобы она поняла: да, ему больно, но это не значит, что он готов поставить точку в их отношениях. Вернется - поговорят, во всем разберутся.


Но он не позвонил, а она в полной уверенности, что ее не простят, не придумала ничего лучшего, как исчезнуть. Глупенькая... Мог ли он не простить ее, если любит?


«Зачем же ты поспешила? Зачем?! - едва не простонал он. - Да еще это досье... Только бы она поверила, что я и сам его не читал...»


Пискнул телефон. СМС. Увы, снова ничего обнадеживающего: до адресата сообщение не дошло и вернулось обратно. Привычно выбрав в функциях повторную отправку, Ладышев замер на секунду... и передумал, вернувшись в основное меню. Бесполезно. Надо найти, встретиться и, глядя в глаза, сказать, что все понял и простил еще в день выхода статьи. Сам готов извиниться. Даже... даже если она летала плакаться в жилетку к Генриху. Ведь вряд ли она посвящала ему стихи...