- Это вы неплохо придумали с соцсетями, - похвалил Ладышев, вспомнив, кстати, что сам давно не заглядывал на свои страницы

- завел несколько лет назад по примеру других и забросил. Надо зайти, вспомнить пароли. - Поезжайте в отпуск, отдыхайте. А я здесь дом буду обустраивать, участок. Мать теплицу хочет поставить, но меня эта идея не вдохновляет. Едва не поссорились вчера, - поделился Вадим.

- Теплица - это хорошо, - не согласился Поляченко. - Вернемся

- поможем.

- Ловлю на слове. Все, жду новостей.

После общения с Поляченко Ладышев почувствовал: напряже­ние дня чуть спало. Хорошо, что рядом такие люди. Просто по-че­ловечески хорошо.

Посмотрев на часы, он поймал себя на мысли: не хочется воз­вращаться в город. Проскочив съезд с кольцевой в сторону офиса, поехал прямо - домой в Крыжовку...


16


...Прошло четыре недели, как Катя получила подтверждающие документы из клиники, а вместе с ними шанс на жизнь для своего ребенка. Она и сама словно ожила. Тревожному и безрадостному существованию неожиданно пришел конец. Будто кто-то всемогу­щий там, наверху, раздвинул свинцовые тучи, пропустил солнеч­ные лучи, снова дал возможность дышать, наслаждаться жизнью, радоваться самому прекрасному состоянию женщины на земле - беременности.


О плохом Катя старалась не думать. Верила: после того, через что ей пришлось пройти, все будет хорошо! Не случайно ведь до­брая весть настигла ее в тот самый драматический момент, когда она собиралась умереть вместе со своей девочкой. А значит, кри­тическую точку они точно преодолели.


С этого момента и все дела, связанные с отъездом, решались как бы сами собой: и.о. главного редактора без лишних вопросов под­писал отпуск за свой счет, в поликлинике тут же выдали на руки необходимые копии документов, в немецком консульстве за день открыли многократную визу.


Немецкие врачи теперь консультировали ее дистанционно, пе­риодически запрашивали те или иные анализы и ждали ее приез­да. Прибыть необходимо до двадцать восьмой недели беременно­сти. Ей даже разрешили лететь самолетом: оказывается, если мать чувствует себя нормально, то и ребенку в утробе даже с таким диа­гнозом ничего не угрожает.


Радовало, что не докучал Генрих - ни письмами, ни звонками. Совершив благое дело, он как бы дистанцировался, и за это Катя была ему благодарна. Пусть родится ее девочка, пройдет опера­ция - дальше посмотрим. Может, к тому времени он окончательно успокоится: чувства ведь не вечны, особенно если нет подпитки в виде ответной реакции.

«Он молод, перспективен. Зачем ему обуза - женщина с боль­ным ребенком? - успокаивала она себя. - А нам с Марточкой и од­ним будет хорошо».


Катя спокойно и целенаправленно готовилась к отъезду и пер­вым делом наняла репетитора по немецкому. Занимались каждый день, кроме выходных, по полтора-два часа. Повезло, что не при­шлось никуда ездить: соседка посоветовала внучку, преподавате­ля вуза, которая все лето проводила у нее с детьми. Как говорится, не было бы счастья... Ведь она давно мечтала усовершенствовать иностранный. Вот только не знала, что главным в ее жизни станет немецкий, а не английский, и начинать обучение придется с нуля.


Приближался день отъезда, и ей уже пришлось задумывать­ся о вещах второстепенных - например, об одежде. Сейчас конец июня и довольно тепло, но какое лето будет дальше? Теплое, су­хое, дождливое? И, главное, надолго ли она задержится в Герма­нии? Вторая операция запланирована через четыре месяца после первой - но с какого дня начнется отсчет? Стопроцентно известно только то, что предстоит кесарево. На каком сроке - доктора опре­делят на месте. И разрешат ли приехать в Минск между операция­ми, никому не ведомо.


Что их ждет после второй операции, Катя и не загадывала. Главное - две первые, а это минимум полгода, осень и часть зимы. Предусмотреть все сложно, и в один чемодан нужные вещи не затолкаешь. Выход предложила Арина Ивановна: если до зимы у Кати не получится приехать, они с отцом обязательно ее навестят и привезут все необходимое.


Дальше - по обстоятельствам. Скажут доктора оставаться под наблюдением до заключительной операции, значит, она останет­ся там на все четыре года. Разрешат уехать - вернется домой. Одно Катя знала точно: эмиграция не для нее, но ради жизни ребенка она готова временно ее принять.


И здесь уже вставал вопрос поважнее одежды: где и на какие деньги она будет жить? Понятно, семью Оксаны нельзя стеснять до бесконечности. Но и снимать жилье ей пока не по средствам. Остается только ждать, пока квартира на Гвардейской станет ее собственностью, а дальше - или сдавать внаем, или продавать. Но все это вопросы будущего. На первое же время денег у нее хватит: на семейном совете они решили продать одну из машин. Выбор пал на автомобиль отца, который был хоть и поновее Катиного, но в последний год начал сыпаться. А БМВ, напротив, после зимнего ремонта бегал без проблем.


Словом, подготовка к отъезду шла по плану: размеренно, без лишней суеты и переживаний, которые давали о себе знать, но каждый, как мог, старался их завуалировать. Однако накануне от­бытия Катя занервничала: после длительного молчания Генрих вдруг сообщил, что встретит ее в аэропорту. И как она ни пыта­лась его отговорить, Вессенберг остался непреклонен. Запретить ему приезжать в аэропорт не позволяла совесть: ведь это благода­ря его стараниям малышка получила реальный шанс на жизнь. И все-таки от дальнейшей его помощи Катя собиралась твердо отка­заться, чтобы не копить обязательства, которые рано или поздно вынудят совершать какие-то поступки вопреки ее воле.


Накануне отлета в Ганновер - ближайший аэропорт и к клини­ке, и к городку, где жила Оксана, - с самого утра у Кати защеми­ло сердце: а вдруг она не скоро вернется? Вдруг придется задер­жаться в Германии на годы? Побродив по саду и почувствовав, что становится совсем невмоготу, она решила поехать в город, попро­щаться с местами, которые запечатлелись в памяти вспышками счастья. Вернее сказать им «до свидания», потому что она вернет­ся, правда, не знает когда.


Такой интимный разговор с городом не предполагал никаких третьих лиц, никаких сопровождающих - только она и Минск. Чтобы отец это понял и согласился отпустить ее одну, пришлось подыскивать правильные слова. Пересев на БМВ дочери, послед­нее время он везде возил ее сам и не принимал никаких возраже­ний.


Но в этот раз, на удивление, Александр Ильич довольно быстро согласился с ее доводами и позволил ехать одной. С одним услови­ем: звонить каждый час и докладывать, где она и что с ней, лиш­ний раз салон не покидать, так как начал накрапывать дождь.

Сев за руль, Катя завела двигатель, выехала со двора, и вдруг мелькнула нечаянная мысль: возможно, это ее последняя поездка в любимой машине. Генеральная доверенность выписана на отца, и в случае крайней необходимости он имеет право ее продать. ВМВушка-подружка... Можно сказать, лучшие Катины годы связаны с ней. Она верой и правдой служила хозяйке, делила горе и радости, хранила секреты...


Даже ностальгическая слеза выступила. И, похоже, не послед­няя за день.

Продумав логистику передвижений по городу, Катя поняла: придется отступить от хронологии жизненных событий и начать объезд памятных мест с дома на Чкалова. Задержалась она там не­надолго - остановилась во дворе, не выходя из машины, посмотре­ла в окна квартиры, в которой уже жили квартиранты, вспомнила, как переехала туда с Гвардейской, как провела первую ночь с Ва­димом... Сердцебиение участилось, душа наполнилась щемящей нежностью...

«Хорошего понемногу! - скомандовала она себе и, отпустив пе­даль тормоза, переставила ногу на газ. - Обновила в памяти пре­людию любви - и хватит! Теперь - на Воронянского».

На парковке перед офисным центром Катя провела почти пол­часа. Нашла взглядом этаж, добрую часть которого занимала ком­пания Ладышева, посидела в машине, повспоминала... Первой на память почему-то пришла Зина - хрупкая, маленькая, говорли­вая. Этакий Энерджайзер... Жаль, Катя не может ей позвонить, поговорить по душам, обсудить тему детских болезней, с которой когда-то началось их знакомство. Вспомнился и Андрей Леонидо­вич, немногословный и всегда подтянутый, с умным, изучающим взглядом. Красильников, Сифоненко, Ксения Игоревна, Саша Зи­новьев... Хорошая команда у Ладышева подобралась - каждый знает свое дело, уважает шефа. А вот она среди них не прижилась - и профессия не та, и отношение к их начальству иное...


«Стоп! - снова остановила себя Катя, чувствуя, что воспомина­ния приблизились к запретной черте. - Теперь к редакции».

Остановка у здания редакции «ВСЗ» также получилась долгой. И не только из-за избытка воспоминаний. Уже подъехав, она пой­мала себя на мысли, что вряд ли вернется в газету. С уходом Жорж- санд заявление на увольнение написала добрая треть сотрудни­ков, в основном те, кто когда-то начинал с Камоловой. Пройдет еще пара лет - и от прежнего коллектива никого не останется. Похоже, и ей после декретного возвращаться будет не некуда, а не к кому.

Улица Пулихова, где она наметила следующую остановку, не­далеко. К тому времени распогодилось, и Катя, остановившись неподалеку от дома Нины Георгиевны, захотела пройтись по на­бережной Свислочи, где выгуливала Кельвина с мамой Вадима. Замечательная, чуткая и умная женщина... Грустно, но вряд ли им доведется когда-нибудь встретиться. После расставания с Вади­мом это невозможно.


Покинув Пулихова, Катя не могла не заглянуть на минуту в парк Горького: когда-то там с удовольствием гуляли старшие Ладыше- вы, а после встречи Нового года прошлись и они с Вадимом - ки­дались снежками, хохотали, дурачились, целовались... Кто ж тогда мог подумать, что их прогулка по этим аллеям станет единствен­ной и неповторимой?

Дом на Сторожевке в ее маршруте значился предпоследней точ­кой, кроме него оставалась только улица Гвардейская. И подъеха­ла к нему Катя уже в другом состоянии: то ли ностальгия иссякла, то ли основательно подготовилась к этой встрече заранее, выжала из себя все эмоции. Припарковалась напротив через дорогу, не вы­ходя из машины, отыскала окна квартиры Вадима и неожиданно подумала: в первый и последний раз смотрит она «туда», а не «от­туда», навсегда покидая и эти окна, и вид из них...

«Ну все, программа «Ностальжи» успешно завершена, пора и восвояси, - стряхнула она грусть, взглянув на часы. - Предупрежу отца, что по пути загляну еще на Гвардейскую, и сразу домой».

Не успела. Зазвонил мобильный и на дисплее высветился но­мер... Колесниковой! Старый, который хранила память телефона.

- Катя! Катя! Господи, как хорошо, что ты сняла трубку! Катя, милая, родная моя, нам нужно встретиться! Срочно! Прямо сейчас! Скажи, где ты. Я вызову такси и приеду в любой район города! - в свойственной ей манере душевного перевозбуждения без пауз протараторила Ленка. - Прости нас, прости меня, прости Игоря... - и вдруг зарыдала.

Истеричные стенания Ленки Катю более чем впечатлили: за все годы знакомства на пальцах одной руки можно пересчитать моменты, когда подруга пускала скупую слезу. А здесь - целый Ни­агарский водопад!

- ...Лен, ты чего?

- Как чего? Как это чего? Ты - моя подруга! У тебя такая беда, а я ни сном ни духом! Ненавижу Игоря! Как он мог от меня скрыть? Как посмел тебе отказать? А-а-а... - причитала Ленка. - Помешался на своих бабках - не человек, а кассовый аппарат. И крыша от рев­ности совсем поехала! Даже Павел уже не может с ним общаться! Сил больше нет! Костью в горле мне его деньги, шмотки, поезд­ки... Было бы куда - сбежала бы... Катя, можно я к тебе перееду? Ты сейчас где живешь? Ы-ы-ы-ы...

- У отца в Ждановичах... Лен, ты, конечно, можешь приехать, пожить, отец тебе не откажет. Но ты хорошо подумала? А как же Егор?

- Сына он мне при любом раскладе не отдаст... Попала так попа­ла! Когда замуж выходила, все подружки завидовали... Ы-ы-ы-ы...

- Не реви, слезами горю не поможешь, - попыталась успокоить ее Катя. - Уж я-то знаю... Лен, я завтра в Германию улетаю. И не известно, на сколько времени задержусь. Но ты приезжай хоть прямо сейчас в Ждановичи. Если действительно уйдешь от Игоря, поживешь в моей комнате. С папой я договорюсь.

- То есть... как улетаешь? Ты нашла деньги?!

- Нашелся фонд, который все оплатил. Генрих помог.

- Уф... Прям от сердца отлегло, - Ленка выдохнула. - А мы с Ми­лой вчера весь вечер головы ломали, как тебе помочь. Боялись звонить - вдруг уже все, опоздали.