Присцилла Уэст - Беспечные

Тихий субботний вечер в баре быстро превращался в хаос.

Я ждала, затаив дыхание, в ушах отдавался звук моего собственного сердцебиения. Воздух был настолько пропитан предвкушением, что можно было резать его ножом. Со своего места я не могла видеть сцену, потому что народ стоял плечом к плечу, но из-за сверхъестественной — почти благоговейной — тишины, которая опустилась на толпу, стало понятно, что группа вышла на сцену и готовилась играть.

А потом я что-то услышала.

Удар.

За ним последовал ещё один.

И ещё один.

Басы эхом отразились от стен, резонируя с гудящей энергией толпы, и этот заразительный ритм в медленном крещендо все выше и выше поднимал в баре волнение.

Взрывной звук барабанов прорвался через басы, и люди начали кричать и выбрасывать в такт в воздух кулаки, словно разъярённая толпа. Я посмотрела на Джен, чтобы оценить её реакцию, и увидела её расширенные глаза и рот в форме «О».

Мне так сильно хотелось увидеть группу. Не раз побывав на рок-концерте, я знала, что половиной представления является музыка, а другой половиной — то, как группа работает на сцене. Они, должно быть, были местными, потому что я не знала, как они выглядят, и до этого не видела их выступлений.

Встав со своего высокого табурета и несколько раз сдуру подпрыгнув на своих десятисантиметровых каблуках, из-за которых я, скорее, вывихнула бы себе лодыжку, чем увидела сцену, я поняла, что нам нужно подобраться поближе.

— Пойдём! — крикнула я Джен.

Сдёрнув со стойки свою сумочку, я схватила её за руку и направилась к толпе.

— Райли, у меня очень плохое предчувствие! — произнёс голос позади меня, но я его проигнорировала.

Все началось, как любой типичный вечер в деловой части Манхэттена, который я проводила со своей коллегой Джен. К нашему обычному питейному заведению мы пошли окольным путём и по дороге наткнулись на рекламное объявление «Валлаби-Паб» — грязного дешёвого бара, который, должно быть, остался одним из последних мест на Манхэттене, куда мы с Джен ещё не заходили субботним вечером. На вывеске красовался кенгуру, одетый в смокинг и спортивную фиолетовую копполу[1]. Выглядело мило, и мы, почувствовав себя безрассудно смелыми, решили туда заглянуть.

Я как раз жаловалась Джен на новую командировку, в которую меня отправляли по работе, когда происходящее в баре приняло странный поворот.

На сцену вышел парень и объявил, что через десять минут начнётся секретный импровизированный концерт группы «The Cocks». Как только эти слова слетели с его губ, на землю извергся ад. Люди начали возбуждённо кричать и заполнять танцпол прямо перед сценой. Включённые экраны телефонов в тусклом освещении выглядели как светлячки; несколько девушек упало в обморок, как минимум одну стошнило, а мы с Джен, в полнейшем шоке, сели у бара. Из любопытства я стала искать через мобильный интернет информацию о группе, но нахмурилась, когда все найденные результаты оказались изображениями мужских половых органов.

Я потащила Джен в толпу, и что-то просвистело у наших голов, заставив нас внимательно осмотреться. Это была стопка? Мы проталкивались вперёд, но ещё даже не успели миновать первый ряд, как на нас обрушился шквал из пивных кружек, бюстгальтеров и рубашек. Люди раздевались, а в воздухе летал алкоголь. У меня ускорился пульс. Ситуация быстро превращалась в один из самых диких концертов, на которых я когда-либо была.

А я была на «Коачелле»[2].

— В меня тут накидали половину ассортимента «Виктория Сикрет»! — воскликнула Джен, подталкивая вверх на нос свои очки.

Вечер даже мне казался безумным — страшно представить, что думала обо всём этом Джен. За исключением периодических попоек по вечерам, чтобы снять стресс, Дженнифер Бентон соответствовала шаблонному образу профессионального бухгалтера: стрижка «Пикси», очки с толстыми стёклами и брючный костюм в придачу. Так как я была более энергичной и бунтарской, то мы хорошо дополняли друг друга: я вытаскивала её из её же скорлупы, а она меня — из неприятностей. Ну, по крайней мере, из некоторых.

— Смирись! — сказала я. Я знала, что на самом деле это место было не для неё, но сегодня мы собирались оторваться. В слабом освещении было плохо видно, но я тащила её дальше, и мы то и дело наклонялись, уворачивались, подныривали и уклонялись, прокладывая путь сквозь град одежды, падающей вокруг нас.

Как только я подумала, что худшее уже позади, мои глаза окутала тонкая белая ткань.

— Фу! Мне в лицо прилетели мужские трусы! — прокричала я, отбрасывая предмет одежды в толпу и выплёвывая изо рта хлопчатобумажные нити, в то время как Джен смеялась надо мной. Не только девушки обезумели, но, видимо, и мужики тоже — те немногие, что там были. Я вздрогнула, представив полуголого парня, хозяина тех самых трусов, который прыгает вверх-вниз в такт музыке, и его член повторяет эти движения.

— Райли, думаю, нам нужно вернуться к бару. Здесь опасно!

— Нет, мы не можем сдаться! — сказала я, потянув подругу дальше. — Я была и в худших ситуациях. С нами все будет хорошо!

Мы извивались, проходя мимо возбуждённых тел, избегая случайно брошенных личных вещей, когда темп музыки увеличился. Наша настойчивость возросла в такт ритму, и в течение нескольких секунд я сломала оба каблука и порвала подол своего маленького чёрного платья. Дыхание сбилось, я вспотела, как если бы только что вышла из сауны, но мне было всё равно. Любопытство являлось моей ахиллесовой пятой, и я была полна решимости пробраться вперёд, к сцене. К черту незначительные препятствия!

Как только я протиснулась между двумя металлистами, музыка остановилась.

Несколько секунд прошли в полной тишине. А потом отчётливо зазвучал мужской голос.

И вот какие чувства я испытываю, теряясь в тебе

И вот почему я заперт в клетке и связан, скованный твоими секретами

И вот где мы прячемся, когда погружаемся в себя

И вот что я делаю, чтобы отвоевать мой путь назад к тебе.

Голос был низким, проникающим в душу, но заключал в себе опасную грань энергии, легко переключаясь с плавного легато на неистовые гортанные звуки, в то время как темп снова набирал скорость. Каждая строфа сопровождалась пронзительным женским визжанием из толпы.

Я бывала на многих концертах, но до этого никогда не слышала такого голоса.

Сердце с большим беспокойством начало ускорять свой ритм, и я вдруг вспомнила старый миф, который читала в старшей школе: полуптицы-полуженщины заманивали людей на погибель, используя свои прекрасные голоса. Тогда это казалось глупой историей — ну какой голос может производить на людей такой эффект? Но сейчас, слушая следующий головокружительный куплет, я начала переосмысливать то мнение.

Я что, слушала мужчину-сирену?

Мы с Джен продолжали проталкиваться вперёд. Мне больше не нужно было её тащить — она сама толкала меня вглубь толпы. Сладкоголосый произвёл эффект на нас обеих. Я на секунду ослабила хватку на её руке, и нас разлучил напор потных тел. Я заметила её среди парней и девушек, прыгающих вверх-вниз и кивающих в такт головой.

— Джен! — прокричала я, проталкиваясь к ней. Люди отбивали ритм музыки, двигаясь передо мной и закрывая мне весь обзор. Я потеряла её из виду.

— Райли!

Я ринулась в сторону её голоса. Мельком увидев через узкую щель пластиковую оправу её очков, я протянула к ней руку.

Она вытянула руку в ответ — на почти достаточное расстояние, но и его не хватило. Я коснулась кончиков её пальцев, а затем подругу унесло море людей.

— Иди без меня! — прокричала она, когда тела закрыли просвет.

— Нееет!

Я попыталась протиснуться к Джен, но это было всё равно что пытаться плыть через бушующие пороги. У меня ускорилось сердцебиение, а желудок будто завязался узлом. Она была права. Это была глупая, опасная затея. Мне нужно было её послушать. Я хотела забыть о том, чтобы подобраться поближе к сцене, а вместо этого выбраться с Джен из толпы в безопасное место. Когда я проталкивалась мимо девушки, сидящей на плечах парня — покачивающегося, вселяющего ужас человека-тотема в центре сумасшедшей толпы, — Сладкоголосый снова начал петь.

Стань моей

Ты мне все ещё нужна

Я так сильно влюбляюсь, влюбляюсь

Стань моей

Я спасу тебя

Я влюбляюсь, влюбляюсь

Стань моей

Стань моей.

У него был незабываемой красоты голос, а каждая строфа звучала очень чувственно и по-ангельски возвышенно. Припев наполнил меня таким сильным томлением, что я начала сомневаться в своей собственной вменяемости.

Его голос манил меня, и я чувствовала, что вынуждена ответить. Мысли о подруге были быстро подавлены фантастическими, непристойными образами возможного владельца такого умопомрачительного голоса. Я повернулась и начала пробираться к сцене.

Извини, Джен. Он зовёт меня.

Я молча поклялась, что проберусь вперёд. Ради нас обеих.

Перепрыгнув через девушку, которая стояла на коленях и кричала, сложив руки в молитве, я врезалась в спину другой девушки, полуголой. Прежде чем я успела извиниться, она повернулась ко мне лицом. Седые волосы указывали на её возраст, взгляд был полон безумия, к уголкам рта пристала пена.

— Ты не приблизишься к моему мужу! — завизжала она, отталкивая меня назад.

Бабуля Куджо[3] ну никак не могла быть женой певца. Я раздумывала, не использовать ли против неё своё ожерелье с перцовым баллончиком, но быстро отказалась от этой идеи — учитывая насколько тут тесно, мне бы тоже досталось.

Прежде чем я смогла дальше продумать ситуацию, она сжала пальцы в кулак и замахнулась. У меня по венам побежал адреналин. Я инстинктивно увернулась от её удара и поковыляла вперёд, исчезая в ораве находящихся передо мной людей.

— Вернись! — возопила она, словно баньши, у меня за спиной. В моих ушах, наверное, с тысячей ударов в минуту, запульсировало сердце, лёгкие горели, и болели босые ноги. Всего лишь несколько минут назад я жаловалась Джен на свою идиотскую командировку, а теперь убегала, спасая свою шкуру. С нагими людьми и бешеной старухой, ситуация была более чем безумной.

Но я не могла перестать двигаться к сцене.

Голос сумасшедшей женщины стал слабеть, заглушённый музыкой и звуком моего собственного дыхания. Протиснувшись мимо размахивающего руками парня, который отчаянно пытался удержать свою лягающуюся и визжащую подружку от того, чтобы она не бросилась к сцене, я оказалась в первых рядах зрителей. Передо мной все ещё были ряды чужих голов, но теперь, по крайней мере, я могла видеть сцену.

Я едва не погибла, но всё-таки сделала это.

После нескольких быстрых и тяжёлых вздохов, я подняла глаза на сцену и чуть не упала, увидев поющего мужчину.

О-хре-неть.

Возвышаясь над стойкой для микрофона, он излучал почти осязаемую ауру сильной сексуальной энергии. Мне пришлось прищуриться, как если бы свет исходил от него, а не от ламп на потолке. Худощавые, но накачанные мышцы его рук вздулись, когда он сжал гитару. Мягкие чёрные волосы обрамляли такие же чёрные глаза под надменно вздёрнутыми бровями. У него был острый неровный нос и полные губы, а подбородок, который мог бы быть выточенным из гранита, покрывала недавняя щетина. Я никогда не видела мужчину, обладающего такой грубой красотой. Сложно было назвать его как-то иначе, кроме как богом — рок-богом в футболке с треугольным вырезом и чёрных кожаных штанах.

У меня перехватило дыхание, а моё сердце затанцевало в грудной клетке. Я предполагала, что он горячий — судя по его голосу, он и должен быть таким, — но столкнувшись с полным визуальным эффектом от его выступления, я поняла, что он был не просто горяч. Нет, он был выше понятия «горяч». Он был обжигающим.

Сквозь меня прошло лихорадочное тепло, когда он страстно пропел строфу и откинул назад свои волосы до плеч. Он взял у бедра аккорд, закрыв глаза, и громко пропел ещё одну мощную строфу, от чего толпа вздрогнула. Каждое движение производило впечатление грубого животного магнетизма. Он не просто источал секс. Он сам был сексом во плоти. Каждое движение его тела, губ, то, как он отбрасывал свои чернильные волосы с изумительных черт лица, и эти глаза — эти глубокие тёмные глаза — казалось, что этим взглядом он трахал каждую женщину, находящуюся в толпе.

Он начал сканировать зрителей. Пристально осмотрел мою секцию, но остановился и повернулся, чтобы посмотреть прямо на меня.