Анна Грейси - Беспечный повеса

Хотя вокруг было темно, он знал, что на ее глазах были слезы, когда она держала в руках медальон. Он понял это по ее охрипшему голосу и уклончивому взгляду.

Слезы. Из-за старого медальона с двумя скверными портретами. Он плохо их разглядел, но один был мужской. Ее родители? Или Оттербери? Если бы она тогда не боролась со слезами, он бы спросил ее об этом. Но сейчас неподходящий момент.

Огни Лондона скоро исчезли вдали. Фаэтон быстро миновал несколько спящих деревень. Только луна да фонари кареты освещали им путь. Стук копыт разносился по окрестностям, нарушая тишину и тревожа собак, которые отвечали заливистым лаем. Пруденс казалось, что весь мир спит, только они двое бодрствуют.

Осиротев, она мало путешествовала и, сказать правду, фаэтон его светлости казался ей ненадежным. Очень легкомысленно нестись в ночи сломя голову, не зная цели, поэтому ее радовало когда свет луны прорывался сквозь тучи.

Луна! Она недавно поднялась над горизонтом тяжелым золотистым шаром и светила им точно в спину.

– Лорд Каррадайс, луна светит нам в спину! – воскликнула она.

– Именно так.

Пруденс дернула его за рукав.

– Но луна встает на востоке!

– Да, это очень романтично. Вы не находите?

– А Дербишир находится на севере.

– Совершенно верно, мисс Мерридью, – похвалил ее лорд Каррадайс. – Как я вижу, у вас хорошие познания в географии. Может быть, поиграем в вопросы и ответы? Я бы с удовольствием поговорил о географии, а вы? – Он взял ее под руку и весело продолжил: – Знаете, в Шотландии есть городок, чье название переводится как «упавший козел». Можно только предполагать, за что благородное животное отдало свою жизнь...

Пруденс высвободила руку и раздраженно сказала:

– Но вы сказали Ниблетту, что мы поедем в ваше поместье в Дербишире. Тогда почему, вместо того чтобы ехать на север, мы мчимся на запад?

– Потому что если мы хотим поужинать, то нам надо торопиться. Вы проголодались? Должен сказать, что я...

– Господи! О чем вы говорите?

– Вы хотите сказать, что не хотите перекусить?

– Конечно, хочу, но...

– Тогда нам следует поспешить. Нехорошо заставлять леди голодать.

Он погнал лошадей, и Пруденс снова пришлось уцепиться за его рукав, на этот раз чтобы не потерять равновесия. Ей было действительно страшно, но она ухитрилась твердым голосом потребовать:

– Лорд Каррадайс, я настаиваю, чтобы вы объяснили, почему мы едем на запад.

Гидеон повернулся к ней, и луна осветила его озорную улыбку.

– Мой кузен послал слугу, чтобы заказать комнаты и поздний ужин в «Синем пеликане» в Мейденхеде. Это не слишком далеко от Лондона, нам не стоит путешествовать по ночам, как почтовые кареты.

Услышав, что герцог и ее сестры тоже направляются в Мейденхед, Пруденс немного успокоилась, хотя выбор места показался довольно странным.

– Если мои сестры в безопасности, то меня мало беспокоит, можно ехать ночью или нет. Но дело не в этом! Почему Мейденхед? Какое это имеет отношение к Дербиширу?

– Никакого, – согласился лорд Каррадайс, явно озадаченный ее настойчивостью.

– Но вы сказали Ниблетту, что мы отправляемся в Дербишир, и заплатили кучу денег, чтобы он не проговорился!

– Я сказал, что вы можете доверять моему умению разбираться в людях. Но вы не обратили на это внимания! – Гидеон попытался печально потупить взгляд, изображая, что его огорчило ее недоверие, но не мог удержаться от улыбки.

Пруденс от изумления открыла рот.

– Вы хотите сказать, что заплатили Ниблетту, но... обманули его, зная, что ему нельзя доверять?

– Я в него верю, – обиженно посмотрел на нее лорд Каррадайс. – Верю, что он тут же все расскажет.

– Откуда вы знали, что он возьмет деньги?

Он напустил на себя важный вид, но Пруденс это не обмануло.

– Вы и раньше пытались его подкупить! – догадалась она.

– Вы очень сообразительны, мисс Имп, – сделал невинное лицо лорд Каррадайс.

Пруденс удовлетворенно кивнула:

– Я так и думала. Подкупать слуг очень дурно, но в этом случае вы поступили правильно. Будем надеяться, что Ниблетт не изменит своим привычкам. Будет большим несчастьем, если он решит промолчать.

– Этого не произойдет, – пробормотал лорд Каррадайс, поправляя вожжи. – Я дал ему только пять гиней.

– Пять гиней? – в ужасе воскликнула Пруденс. – Но это слишком много!

Она хорошо знала, сколько можно купить на эти деньги, и ей казалось глупой недальновидностью потратить такую сумму, чтобы сбить с толку не стоящего доверия дворецкого.

– Чепуха. Это заставит его понять, что информация крайне важная. Поверьте мне, мисс Имп, Ниблетт ценит себя гораздо дороже пяти гиней. И оскорбленный ничтожностью суммы поспешит проинформировать вашего дедушку о цели нашего путешествия. Поэтому если ваш дедушка погонится за нами, то отправится прямиком в Дербишир, а мои слуги, получив указания, отправят его в Шотландию. Возможно, он решит, что это слишком далеко, и откажется от своих намерений.

Пруденс вздрогнула.

– Он погонится за нами, – тихо сказала она. – Тут нет сомнений.

Лорд Каррадайс нахмурился, услышав в ее голосе печальную уверенность, и положил ладонь на ее стиснутые руки.

– Он может гнаться за вами, но он вас не найдет, – твердо заверил он.

Охваченная дурными предчувствиями, Пруденс уныло посмотрела на него.

– Дедушка так легко не отступится. Он умеет запугивать людей. И вашим слугам может внушить благоговейный страх.

– Сомневаюсь, – сказал он, но, увидев, что ее это не убедило, продолжил: – А если, паче чаяния, он нас настигнет, обещаю вам, он вас пальцем не коснется. Со мной вы в безопасности, моя Имп, и ваши сестры – тоже.

Его глубокий голос звучал твердо и уверенно, и Пруденс, несмотря на свои страхи, немного успокоилась. Нужно убрать руки, подумала она, но не смогла заставить себя это сделать. Казалось, через его ладонь в нее перетекают его сила и уверенность. Она испытывала ошеломляющее желание прижаться щекой к его плечу, словно это могло хотя бы на время переложить все ее беды и заботы на его широкие сильные плечи.

Но она не могла этого сделать. Это всего лишь минутная слабость. Лорд Каррадайс думает, что его помощь, галантность, великодушие могут что-нибудь изменить. Он думает, что она нарушит данное Филиппу обещание, и это только вопрос времени. Но ведь лорд Каррадайс привык к женщинам, которым ничего не стоит нарушить клятву, даже супружескую.

Для Пруденс эта клятва священна.

И даже если ее чувства изменились, даже если то, что она когда-то питала к Филиппу, всего лишь бледная тень чувств, что она сейчас испытывает к лорду Каррадайсу, она не предаст многолетнюю верность Филиппа. Они соединили свои жизни, хотя и не в глазах общества и закона. Филипп дал ей кольцо, и она приняла его, принеся клятву пред очами Бога.

Их узы скреплены кровью.

Если она когда-нибудь придет к лорду Каррадайсу – а в глубине души она сознавала, что хочет этого, – она придет к нему свободной, с чистой душой и открытым сердцем, а не как клятвопреступница. Любовь слишком драгоценна, чтобы пятнать ее ложью.

Пруденс спрятала руки в складки мантильи. Она справлялась с собой раньше, справится и теперь. Даже если дедушка найдет их и прибегнет к помощи закона, чтобы вернуть сестер обратно, она не подчинится. Ей скоро исполнится двадцать один год.

И если Чарити и герцог поженятся – а Пруденс надеялась, что так и будет, – возможно, герцог поможет ей заставить дедушку отдать им деньги.

Лорд Каррадайс может попытаться, но герцог, особенно если он станет родственником, обладает большей властью. Если герцог и Чарити поженятся.

А пока сестер будет опекать Пруденс.

Наверное, дедушка не настолько разъярен, чтобы снова избить ее до потери сознания...

Пруденс проглотила ком в горле. Не стоит останавливаться на своих страхах. Страх лишает силы. Если она будет сильной, дедушка с ней не справится. В тот раз она была больна и чувствовала себя потерянной и покинутой. Он поймал ее, когда она была наиболее уязвима. Больше она этого не допустит.

Они сменили лошадей в Брентфорде и теперь ехали медленнее, поскольку запряженная в фаэтон пара была не так хорошо подобрана и выучена, как рысаки лорда Каррадайса. За городом простиралась бесконечная унылая равнина, залитая холодным серебристым светом луны.

– Ханслоу-Хит, – сказал лорд Каррадайс, почувствовав, как Пруденс сильнее сжала его руку.

Пруденс решила, что спокойнее ехать, держась за руку Гидеона, – конечно, исключительно для безопасности. У легкой кареты прекрасные рессоры, но она покачивалась и подпрыгивала на неровной дороге.

– Кажется, об этой пустоши идет дурная слава? – спросила Пруденс.

– Да, из-за разбойников. Но не надо тревожиться, мисс Имп. В наши дни эта проблема почти решена. С тех пор как полицейские с Боу-стрит создали верховые патрули, большинство преступников изловили, а остальные начали зарабатывать на жизнь другим способом. Так что разбойники поджидали здесь путников в те времена, когда джентльмены носили гофрированные воротники. Теперь все в прошлом. Кроме того, самое опасное время суток – сумерки, а они давно миновали.

– Мне доводилось встречаться с бандитами, – сказала Пруденс. – В Италии, когда я была ребенком, мы много раз сталкивались с ними. В некоторых районах страны люди из поколения в поколение влачили нищенское существование. И разбой был единственным способом выжить для семьи, а иногда и для целой деревни.

– Правда? – тон Пруденс удивил Гидеона. – Судя по вашей интонации, в этом нет большой беды. Вам нравилось в Италии? Бандиты, разумеется, не в счет.

– Да, там было замечательно. Мы были там так счастливы. – Она вздохнула. – Везде, где нам довелось жить, казалось, всегда светило солнце, распускались цветы, звенели песни и смех. Люди все время пели. Не думаю, что так было на самом деле, но казалось, что они все время поют. И слуги, и крестьяне в полях часто пели за работой. Мама и папа любили музыку, и мы, дети, каждую среду вечером устраивали для них концерт. Мы выучили множество народных песен и пели и по-английски, и по-итальянски. И мама всегда пела малышам колыбельные. – Пруденс улыбнулась своим воспоминаниям.

– Вы помните так много? Вы ведь были ребенком, когда там жили?

– Да, но, когда мы уехали, мне было одиннадцать, так что я много помню. Я постоянно рассказывала об этом младшим сестрам, так что они тоже помнят. Очень важно помнить счастливые времена, – добавила она. – Это придает силы, когда времена... меняются. Конечно, когда мы были детьми, нам доставалось все лучшее. Знаете, итальянцы просто боготворят детей. Думаю, мы были ужасно избалованы.

– Я бы этого не сказал, – усмехнулся Гидеон. – Должно быть, вы с сестрами составляли прелестный маленький хор. А играете вы тоже хорошо?

Пруденс помолчала, глядя на легкие тени облаков, скользившие по освещенной луной пустоши, потом откровенно сказала:

– Нет. В этой области мы удручающе невежественны. Дедушка не одобряет музыку. Он считает ее грехом, за исключением церковной, но даже... – Она передернула плечами. – Мы жили в Италии совершенно иной жизнью, чем в Англии.

Пруденс вздрогнула, вспомнив, каково было вернуться из теплой Тосканы в холодный пустынный Норфолк. Пять недавно осиротевших девочек, оставленные на милость сурового, полного ненависти, порой теряющего разум старика...

– Холодно, мисс Имп?

Не дожидаясь ответа, Гидеон обнял ее и плотнее укутал меховой полостью.

– Нет, я не замерзла, – сказала она, но позволила его руке задержаться и даже слегка прислонилась к нему.

Пруденс знала, что не должна этого делать, но залитая мертвенным лунным светом пустошь и воспоминания о прошедшем детстве навевали на нее уныние и тоску. Теплая рука Гидеона и его сильное тело успокаивали и внушали уверенность.

Кроме того, она устала. Пруденс посмотрела на освещенный серебристым светом профиль Гидеона. Ни намека на сонливость. Он, вероятно, привык к ночному бодрствованию. Она вспомнила, как впервые встретилась с ним. Он вернулся домой в половине десятого утра и называл это окончанием вечера.

Было в этом ночном путешествии, в тенях и лунном свете, в мерном стуке копыт нечто, что очень способствовало сближению.

– Расскажите мне о своем детстве, – сказала она. – О родителях.

Гидеон мгновенно напрягся, так, что даже лошади сменили аллюр. Он вернул их к обычному шагу, и, когда посмотрел на Пруденс, его лицо исказила гримаса.

– Детские годы были довольно счастливыми, – сказал он после недолгого молчания. – Думаю, это было обычное детство: няни, гувернантки, учителя и тому подобное. Меня учили читать и писать, ездить верхом и охотиться. А когда мне исполнилось восемь лет, меня отправили в школу.