Тщеславие – это грех, твердо сказала себе Пруденс вечером, укладываясь спать и чувствуя себя разбитой и неуклюжей. Легкомысленно думать, что ее внешность имеет значение. Важно, чтобы одна из сестер скорее нашла себе мужа, и тогда все они, и в особенности Грейс, будут для дедушки недосягаемы.

Но ее внешность имела большее значение, чем она предполагала.

На четвертое утро за завтраком дядя Освальд сделал фатальное заявление. Он принес письмо своего брата, на самом деле написанное Пруденс, и зачитал вслух один абзац:

– «Относительно Пруденс, старшей, у меня другие планы, так что нет никакой необходимости выводить ее в свет. Она может сопровождать сестер и заниматься с ними, так что они не станут докучать тебе своей болтовней». – Он посмотрел через стол на Пруденс и спросил: – Ты знаешь, что задумал твой дед? Мой братец всегда был эгоистом. Продержать тебя рядом с собой до глубокой старости – это очень на него похоже. – Он фыркнул и отложил письмо в сторону. – Я наблюдал, как ты относишься к сестрам. Ты ведь замечательно о них заботишься, правда?

Пруденс заморгала от неожиданной похвалы. Она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь сказал ей доброе слово. Дядя Освальд с воодушевлением кивнул.

– Ты добрая, славная девушка, Пруденс Мерридью, и – черт побери! – ты получишь свой шанс! Может быть, тебе недостает ослепительного вида твоих сестер, но я уверен, что мы найдем тебе отличную партию. Есть множество здравомыслящих мужчин, которые ценят в жене не только красоту. Мы найдем тебе мужа, милая, не беспокойся! Ты не потратишь свою жизнь, хлопоча вокруг чужих людей и приглядывая за эгоистичными стариками.

– Но она у... – начала Чарити и умолкла под пристальным взглядом Пруденс.

– Все хорошо, дядя Освальд, – заверила Пруденс. – Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Я очень довольна своей жизнью. Я рада стать компаньонкой своим сестрам и выходить вместе с ними. Это будет так весело.

Дядя Освальд с жалостью улыбнулся ей:

– Милая, благородная девочка. Тебе недостает красоты, но у тебя поистине прекрасная душа.

Пруденс стиснула зубы и заставила себя улыбнуться. Следующая его фраза стерла улыбку с ее лица.

– Сначала я вывезу тебя одну, без сестер. Если свет будет хлопать глазами, ошеломленный стайкой красавиц, у тебя не останется ни одного шанса. – Дядя решительно кивнул и с удовольствием занялся яичницей. – А когда ты будешь надежно устроена, мы позволим этим бриллиантам ослепить мир.

Сэр Освальд лучезарно улыбнулся внучатым племянницам, и не успела Пруденс придумать что-нибудь, чтобы заставить его переменить намерения, как подали карету, и они отправились за покупками.

Теперь, спустя неделю, проведенную в Лондоне, стало совершенно очевидно, что дядюшка не собирается отступать от своих намерений. Он не намерен представить свету Чарити, Фейт и Хоуп, пока Пруденс не выйдет замуж! И никакие просьбы Пруденс не могли сдвинуть его с этой позиции.

– Простите, – безнадежным тоном сказала Пруденс собравшимся вечером в гостиной сестрам, – хотя дядя Освальд очень добрый и великодушный, на свой лад он такой же упрямый и невосприимчивый к доводам, как дедушка!

– Ты должна рассказать ему о Филиппе, – заявила Хоуп. – Это единственный выход. Как только он узнает, что ты уже помолвлена, он не станет держать нас взаперти.

– Я не могу рассказать ему о Филиппе, – устало объяснила Пруденс. – Я обещала Филиппу, что никому ничего не скажу, пока он мне не разрешит, а ты знаешь, что я никогда не нарушаю своих обещаний.

– А можно нам рассказать дяде Освальду о Филиппе? – спросила Фейт.

Пруденс закусила губы.

– Я бы не стала рисковать. Он может не подчиниться дедушке в мелочах, таких как балы и танцы, но брак – совсем другое дело. Кроме того, он, наверное, решит, что Филипп неподходящая партия – младший сын из ничем не примечательной семьи, без состояния! – Она вздохнула. – И поскольку Оттербери живут рядом с Дерем-Кортом, он может связаться с дедушкой... – Она покачала головой. – Тогда мы все окажемся в катастрофическом положении. К тому же за то, что дядя Освальд приютил нас, дедушка оставит его без гроша – вы же помните, как он постоянно возмущался поведением брата.

– А мне нравится поведение дяди Освальда! – воскликнула Хоуп, кружась в новом платье.

Чарити кивнула.

– Будем надеяться, что он не отправит дедушке счета за мантильи. Тогда он сразу поймет, в чем дело. Но, Пруденс, милая, кажется, дядя Освальд очень романтичен. Неужели он не порадуется, что ты уже нашла себе мужа?

Пруденс состроила гримаску.

– Да, но дядя к тому же амбициозен и немного сноб. Вспомните, как он упоминал герцогов, которых вы, бриллианты, должны ослепить! Так что, не говоря уж о моем обещании, вы разве забыли, что Филипп работает в дедушкиной Восточной торговой компании и что дядя Освальд тоже с ней связан? Вы действительно считаете, что он придет в восхищение от новости, что один из его работников, без гроша в кармане, к тому же постоянно живущий в Индии, больше четырех лет назад тайно обручился с его старшей внучатой племянницей? Я так не думаю!

Сестры угрюмо вздохнули.

– Но это еще не все! Филипп потеряет работу и будет не в состоянии содержать жену, я буду опозорена, и нас всех отправят обратно к дедушке.

– Ну уж нет! Дядя Освальд не такой жадный и противный, как дедушка, – начала Хоуп. – Он определенно...

– Нет, Хоуп, – покачав головой, перебила ее Пруденс. – Прости, но риск слишком велик. Дядя Освальд чудесный человек, но не следует ждать, что он станет заботиться о нашем благополучии больше, чем о своем собственном. Ты знаешь, чего стоило убедить доктора Гибсона, хотя он видел следы побоев! Но я вам обещаю, что что-нибудь придумаю. И скоро.

– Ты всегда даешь обещания, – фыркнула Хоуп.

– И всегда их выполняю, – спокойно ответила Пруденс.

– Ты не возражаешь, если я поговорю с дядюшкой? Потому что я скорее умру, чем вернусь в Дерем-Корт, – пылко заявила Хоуп.

– Конечно, нет, милая Хоуп. Если ты сохранишь мою тайну, я буду рада, что ты попытаешься. – Пруденс комично округлила глаза. – Чем больше я уговариваю дядю вывести вас в свет, тем больше он твердит мне о моем благородстве.

– Нет! Я уже один раз сказал и не намерен терять время на повторение! – решительно заявил дядя Освальд умоляюще глядевшим на него юным прелестницам.

– Но нам разрешили остаться в Лондоне только на один сезон, – возразила Хоуп. – Дедушка ни за что не позволит нам остаться дольше. Он дал нам только несколько недель, чтобы найти мужей. А Пруденсуже почти...

– Ей уже почти двадцать один год, – завершила фразу Фейт.

– И в таком возрасте уже довольно трудно найти мужа, даже с ее прекрасной душой, – торопливо добавила Хоуп, заметив пристальный взгляд Пруденс. – И если нам придется долго ждать, мы тоже останемся ни с чем.

– Чепуха! – бросил дядя Освальд, оторвавшись от газеты. – Таких красавиц, как вы, расхватают сразу же, стоит вам появиться в свете. Не будьте эгоистками. Дайте сестре найти свое счастье.

– Но если мы будем выезжать все вместе...

– Нет! До тех пор, пока ваша сестра не найдет себе жениха, этому не бывать. Наша Пруденс славная девушка, и однажды найдется мужчина, который полюбит ее с первого взгляда, но только если вас рядом не будет, иначе вы его ослепите.

– А меня не волнует, что Пруденс не найдет себе мужа, – подала голосок маленькая Грейс. – Я тоже сомневаюсь, что выйду замуж. Я буду печальной и одинокой старой девой, обманутой единственной любовью, как тетя Гермиона. Я буду разводить кошек и жить воспоминаниями.

– Ты выйдешь замуж, детка, – фыркнул дядя Освальд. – Чтобы я этой чепухи больше не слышал. Подумать только – разводить кошек! Гермиона всегда была странной особой.

Возникло молчание. Сестры обдумывали мрачное будущее.

– Значит, Пруденс действительно должна выйти замуж, прежде чем Чарити станет выезжать? – вдруг спросила Хоуп.

Дядя Освальд раздраженно отбросил газету.

– Я уже сказал, милочка...

– Я хотела только спросить, а если бы она была помолвлена? – торопливо пояснила Хоуп. – И если бы ее нареченный хотел бы немного подождать со свадьбой. Если бы Пруденс была помолвлена, остальные – Чарити, Фейт и я – могли бы дебютировать в свете?

– Если бы Пруденс обручилась, то не вижу причин удерживать вас, но Пруденс не обручена, милая моя, так что перестаньте досаждать мне своими просьбами.

Хоуп торжествующе посмотрела на старшую сестру.

– Видишь! Мы сможем выезжать. Расскажи ему, Пруденс, – горячо сказала Хоуп.

Если бы взгляд мог испепелять, то от Хоуп осталась бы только горстка праха. Пруденс не произнесла ни слова. Как она могла это сделать, когда репутация ее избранника, его средства к существованию и перспективы на будущее зависели от ее молчания? Кроме того, она обещала не раскрывать свой секрет никому, кроме сестер.

Дядя Освальд вдруг подозрительно нахмурился.

– Ты должна что-то сказать мне, милая?

– Нет, дядя, вовсе нет. – Пруденс дрожащими руками пыталась вдеть в иголку пурпурную шелковую нитку.

– Если ты ему не скажешь, это сделаю я, – в порыве страсти заявила Хоуп. – Это нечестно. Почему мы должны рисковать из-за того, что Фи...

– Замолчи, Хоуп! – вскочила Пруденс. – Ты не имеешь права...

– Тихо! – повысил голос сэр Освальд. Он посмотрел на племянниц, и его лицо залилось краской гнева. – Хитрости и обман? В моем доме? Вы обе, – он указал на Фейт и Грейс, – вон из комнаты! Сейчас же! – бушевал дядя.

Девушки выбежали вон.

Пруденс пыталась собраться с мыслями. Чарити или Хоуп в любой момент могут сказать, что она тайно обручилась, и тогда он захочет узнать имя жениха. Пруденс, зная, какой это нанесет вред ее жениху, поклялась хранить тайну, пока Филипп не позволит открыть ее. Нужно что-то делать. Но что?

– Ну, девочки? – Дядя Освальд переводил взгляд с одной внучатой племянницы на другую. Все молчали. Тогда он обратился к Хоуп: – Ну, мисс Хоуп, выкладывай! Твоя сестра тайно обручилась?

Хоуп кивнула и разразилась слезами, Чарити, всхлипывая, вторила ей.

– Господи помилуй! И почему женщины всегда плачут? – проворчал дядя Освальд. – Прекратите этот кошачий концерт. – Подождав, пока шумные рыдания немного стихнут, он обратился к Пруденс: – Теперь, голубушка, придется тебе объяснить, в чем дело. Кто этот негодяй, что заморочил тебе голову и заставил обмануть опекуна?

Пруденс отчаянно искала выход. Она не могла сказать правду. Она обещала Филиппу, что будет уважать его просьбу.

– Э... Уверяю вас, сэр, он вполне приличный джентльмен.

Дядя Освальд фыркнул:

– Приличный джентльмен не станет впутываться в тайные обручения за спиной у старших.

– Он ведет очень уединенную жизнь, и... суета и беспокойства публичного праздника не принесут ему радости.

– Есть большая разница между скромной церемонией и тайной, – презрительно хмыкнул дядюшка. – А теперь хватит ходить вокруг да около. Выкладывай имя этого проходимца!

У Пруденс голова пошла кругом.

– Это... это... – Она не могла выдать Филиппа. Не могла.

– Говори сейчас же!

– Это... – Пруденс буквально из ниоткуда пришло на ум одно имя. Так фокусник вынимает из воздуха цветы и голубей. Накануне вечером она слышала, как две дамы обсуждали знаменитого отшельника и холостяка, который никогда не бывает в Лондоне. – Это герцог Динзтейбл!

В комнате воцарилась тишина. Хоуп и Чарити изумленно уставились на старшую сестру мокрыми от слез глазами.

– Герцог Динзтейбл? – проговорил дядя Освальд, ошеломленный этим известием. – Ты тайно обручилась с герцогом Динзтейблом?

– Да. – Пруденс постаралась радостно улыбнуться, отчаянно пытаясь вспомнить все, что слышала вчера об этом человеке.

– Это тот, которого прозвали Отшельник Нед?

Пруденс кивнула.

– Динзтейбл? Который ненавидит город? Годами не бывает в Лондоне? И живет в какой-то забытой Богом дыре в Шотландии?

Пруденс снова кивнула. Она была довольна собой. Герцог Динзтейбл. Это весьма вдохновляюще. Герцог Динзтейбл мог быть странным, даже эксцентричным, но он сказочно богат. И если он никогда не появляется в Лондоне, дядя Освальд не сможет потребовать у него объяснений по поводу тайной помолвки. Конечно, он может написать письмо, но письма идут долго, и, вероятно, герцог-отшельник не ответит на него. Это передышка, хотя и временная.

– Герцог Динзтейбл? – снова повторил дядюшка, изумленно качая головой.

Пруденс, устав кивать, склонила голову.

– Как ты познакомилась с этим Динзтейблом, если он никогда не бывает в Лондоне?

– Может, он и не бывает в Лондоне, но что мешает ему приехать в Норфолк? – ответила Пруденс, старательно подбирая слова, чтобы не усугублять свой грех новой ложью.

Дядюшка нахмурился.