Пенн вернулся, мы поменялись местами, я отправилась в ванную, потом вошла голая в спальню. Он натянул боксеры и брюки, хотя они так и остались расстегнутыми.

— Что ты делаешь? — Спросила я.

Пробка шампанского выстрелила, он рассмеялся.

— Для тебя?

— О боже, Пенн, ты не должен его открывать, — тихо произнесла я.

— Не хотелось, чтобы оно пропало. — С усмешкой ответил Пенн.

Он налил нам по бокалу и передал один мне.

— Не могу поверить, что ты только что это сделал. Мы теперь не сможем оставить эту комнату такой, какой она была.

— Кого это волнует? — спросил он, снова притягивая меня обнаженную к себе. — Мне все равно, если кто-то узнает, чем мы занимались здесь сегодня.

Я вздохнула и сделала глоток шампанского. Чувствуя себя потрясающе уравновешенной, учитывая истерику, в которой билась всего полчаса назад.

— Наверное, мне лучше спуститься вниз. Мне нужно кое о чем поговорить. И это будет не очень приятный разговор.

— Эй. — Он приподнял мой подбородок, чтобы взглянуть в глаза. — Что случилось с тем, что здесь нет никого, кроме нас?

Я допила шампанское.

— Я не смогу всю эту ситуацию проигнорировать. Лучше сорвать пластырь с гноящейся раны.

Я поняла, что Пенн хочет что-то сказать, видно у него были вопросы по поводу нас. Но сейчас у меня не было для него нужных ответов.

То, чем мы здесь занимались, было... замечательно. За гранью замечательного. Это было совершенно. Хотя кругом было все очень запутанно и сложно. Мне нужно было привести все в порядок, прежде чем я смогу даже задуматься о нас. Лучше было оставить нас в этом номере отеля, где мы оба испытали настоящее блаженство, чем принимать решения под влиянием секса.

Я прижалась еще одним поцелуем к его губам, а затем направилась за своим платьем. Он вернулся к бутылке шампанского и поднял ее, чтобы налить нам еще по бокалу. По тому, как он наклонил плечи, я поняла, что он ожидал от меня ответов. Но он не стал давить. Не стал после шока, который я испытала несколько минут назад.

— Ты не мог бы застегнуть мне платье? — Спросила я, поворачиваясь к нему спиной.

Его палец коснулся нижней части молнии, когда я услышала щелчок замка.

Я в замешательстве подняла глаза на дверь. А потом испытала ужас.

В комнату вошел Льюис Уоррен.


37. Пенн


— Черт, — выдохнула Натали передо мной.

Я проследил за ее взглядом и увидел Льюиса в дверях номера.

Он замер, с приоткрытой дверью, внимательно всматриваясь в сцену перед ним. Потревоженные лепестки роз. Я, застегивающий молнию на платье Натали. И то, что я был без рубашки, а ширинка все еще была расстегнута. Открытая бутылка шампанского. Номер, который он снял для романтического вечера, в который мы вломились и использовали по своему усмотрению.

Он стиснул зубы. Его руки сжались в кулаки. Глаза готовы были убить.

— Что за мать твою? — Спросил Льюис.

Он переводил взгляд между нами, ожидая, что один из нас объяснит, даст по крайней мере рациональное объяснение тому, что он увидел, но у меня точно не было объяснений.

Я спокойно надевал рубашку, потом накинул пиджак и повернулся к нему.

— Именно так все и выглядит.

— Пенн, — прошипела Натали.

Льюис бросил на нас еще один взгляд, мы стояли — я чуть впереди Натали. Потом его взгляд переместился на разорванные стринги Натали, валяющиеся на полу. И тут он потерял все свое спокойствие, которое было ему так присуще, взорвавшись. Его спокойствие разлетелось вдребезги, сменив без эмоциональное выражение лица. Маска соскользнула. Полностью. И появился Льюис во всей своей настоящей сущности.

Он пересек комнату тремя быстрыми шагами. Затем замахнулся. Я предвидел его удар, но Льюис нанес мне второй удар в живот. Я захрипел, согнулся, у меня перехватило дыхание.

Услышав крик Натали где-то вдалеке. Но в данную минуту был только я и Льюис.

Мой кулак врезался ему в физиономию. Боль обожгла костяшки пальцев, его голова дернулась в сторону. Адреналин толкал вперед, я не обращал внимание на боль в костяшках.

Он снова ударил меня (на этот раз по ребрам), я задохнулся от боли. Но мне было наплевать. Бросился вперед на него, сбил с ног, уложив на пол. Усевшись на него сверху, еще раз ударил кулаком по лицу.

Он развернулся всем телом, по инерции, стукнув меня локтем в лицо, заставив скатиться на пол. У меня треснула губа, кровь запачкала подбородок.

И вдруг Натали оказалась между нами, крича на нас. И тут ее голос прорвался между гулом в моих ушах.

— Стойте! Что, черт возьми, с вами двумя не так? Мы не будем так выяснять отношения. Прекратите! Прекратите! — кричала она.

Она стояла между нами, широко раскинув руки. Ее голубые глаза смотрели убийственно и в них читался страх. Я перевел взгляд на Льюиса, который, судя по его стойке, снова собирался наброситься на меня. Но он не хотел, чтобы Натали в этот момент оказалась между нами.

Я медленно поднялся на ноги. Грудь тяжело вздымалась, вытер разбитую губу тыльной стороной ладони, стирая кровь.

— Мы можем вести себя цивилизованно, а не как гребаные животные? — крикнула она нам обоим.

Лично я понятия не имел, почему она не двинула Льюису. Она довольно быстро перешла от своих истерических криков, к шумному и громкому дыханию, пытаясь побольше глотнуть воздуха. Я понял, что с ней тоже не все в порядке. Слишком многое произошло за считанные минуты, и последствия этой ситуации обрушатся на нее, как товарный поезд, как только она останется одна, но, черт возьми.

— Конечно, — сплюнул я.

Льюис поднял руку.

— Ты хочешь цивилизованности, трахаясь с ним у меня за спиной?

— Не смей так с ней разговаривать, — прорычал я. Может, Натали и сохраняла видимое спокойствие, я же — нет.

Она, прищурившись, взглянула на Льюиса, услышав его саркастический тон.

— Ты понятия не имеешь то, о чем говоришь.

Льюис снова посмотрел на меня.

— Это низко даже для тебя.

Я шагнул вперед, оказавшись в личном пространстве Натали, мне хотелось отодвинуть ее подальше от него. Его гнев был направлен на меня, но он мог измениться за долю секунды. Льюис мог раскалиться добела еще до того, как у нее появится шанс узнать от него всю правду.

— Да, что ты? — Со смехом спросил я и обнял Натали, отодвигая ее от нас, прижимая к себе. — Я же сказал, что готов сделать для нее лучшее, что в моих силах. Ты тогда не понял, что у нас разные взгляды на это.

— Пенн, прекрати, — прорычала Натали, стряхивая мою руку. — Это моя битва.

Я не слушал ее, потому что моя битва с Льюисом была давней. Чертовски долгой. Настолько долгой, чем она могла себе даже представить.

Моя дружба с Льюисом всегда была хрупкой. Была основана на секретах и конкуренции. Верность, порожденная тем фактом, что мы оба знали достаточно друг о друге, чтобы похоронить друг друга заживо, и наша битва будет смертельной, если кто-то из нас когда-либо попытается ее начать, это мы тоже знали очень хорошо. Нас связывала не настоящая дружба. И я понял это в ту минуту, как только он завел с Натали отношения.

— Льюис знает, что я во всем виноват, — сказал я.

Льюис посмотрел ей в глаза. Я видел в них отчаяние. Хотя он еще не знал, что ей известно.

— Он снова использовал тебя, Натали. Манипулируя, чтобы ты поверила ему.

Натали фыркнула, я прервал ее.

— Тебе слишком трудно признать, что она хочет меня, а не тебя? Ты не видел этого с самого начала?

Голос Льюиса понизился, полный яда. Он ткнул в меня пальцем.

— Я уничтожу тебя бл*дь за это.

— Мы оба знаем, что у тебя не получится. У меня тоже достаточно есть на тебя.

— Может, вы оба заткнетесь? — Наконец воскликнула Натали. — Вопрос не в вашей маленькой дружеской вражде. Вопрос из-за того дерьма, ты солгал мне, — обвинила она Льюиса.

— Натали, я тебе никогда не лгал, — заявил Льюис самым неприятным тоном.

Я фыркнул.

— Черта с два.

— Заткни свой гребаный рот, Кенсингтон, пока я не вышвырнул тебя из этого номера.

Натали проигнорировала нас обоих.

— Ты солгал мне. Ты не только увеличил сумму контракта и организовал мой приезд в Нью-Йорк. Ты следил за мной, собирая на меня чертовое досье, Льюис!

Льюис замер. Его глаза расширились от шока.

— Как ты…?

— Даже нет смысла это отрицать.

Шах и мат.


38. Натали


— Натали, я... я даже не понимаю, от кого ты это услышала.

— Услышала? — Прорычала я. — О нет, я не услышала, Льюис, а увидела. Я видела все это дерьмо. Ты купил здание, где я снимаю квартиру. И фотографировал меня. Ты шпионил за мной. — Я уставилась на него со всей своей сдерживаемой яростью. — И ты… читал мои незаконченные книги. Я же сказала тебе, что никогда и никому не разрешаю читать свои незаконченные рукописи, ты делал это украдкой за моей спиной.

— Этому досье есть вполне разумное объяснение, — спокойно произнес Льюис.

Он шагнул вперед, будто хотел дотянуться до меня, но я отстранилась, став ближе к Пенну, чтобы он меня не касался. Достаточно далеко, стоя от него, как бы подчеркивая линию, которую ему не следовало переступать.

При этих словах его глаза сузились.

— Я бы тебе все объяснил, если бы ты спросила. Если бы просто пришла ко мне. Но нет же, ты побежала к нему.

— Я ни к кому не побежала. Мне выложили факты, — выплюнула я. — И я сумела все понять сама, что ты опять мне лгал. Что ты мне мог объяснить, мне кажется, ничего.

Я все еще не могла поверить, как все изменил этот день. Увидев досье на себя, меня оно просто подкосило, словно забрав последний наивный кусочек моей души, раздавив его тяжестью Верхнего Ист-Сайда. Потому что не было ничего, до чего члены этого общества не могли бы опуститься. Не было ничего, чего бы они не сделали, чтобы заполучить желаемое. Они лгали, обманывали, воровали ради того, чтобы присвоить то, что хотели себе.

И его досье на меня было настоящим ударом, который развалил меня на части.

Я еще до конца не пришла в себя, осколки моей души валялись здесь же на полу. Но я все не могла молча наблюдать, как эти двое мужчин дрались из-за меня. Я не позволю им избивать друг друга, чтобы получить шанс и пролить кровь врага, некогда бывшем другом. Когда лжец еще не сознался в своих промахах. Когда он еще не знал, что именно меня подтолкнуло прямиком в объятия Пенна.

Хотя скорее всего мне не стоило этого делать, но я не жалела об этом. Я не могла об этом сожалеть.

— Я не могу поверить, что ты только что изменила мне, и у тебя хватает наглости называть меня лжецом, — сказал Льюис. Он казался мне еще выше по росту от своего возмущения.

— Ты лжец, — выплюнул Пенн.

— Не надо, — предупредила я Пенна.

— Натали, — произнес Льюис, качая головой, — я люблю тебя. Я люблю тебя. Я просто... даже не могу поверить, что ты могла так со мной поступить. После всего, что я для тебя сделал. Я сделал все для твоего же блага.

— Ты все время это говоришь, но не думаю, что твои действия означают благо для меня, — сказала я.

Его глаза сузились. Неужели он думал, что услышав его признание в любви, я вся съежусь, дав задний ход, буду вымаливать у него прощение? Если честно, мне не нужно было его прощение за мою измену с Пенном.

— И я тебе не изменяла, — заявила я ему, глядя прямо в глаза. — Мы закончили наши отношения в ту же минуту, как только я узнала об этом чертовом файле на себя.

Льюис покачал головой, такой высокий и могущественный.

— Это ужасно.

— Ты даже не желаешь говорить об этом, не так ли? Ты не можешь мне дать разумное объяснение, потому что нечего объяснять. Ты можешь винить меня за то, что случилось сейчас с Пенном, но по крайней мере я признаю это. Мы были вместе, потому что я не смогу быть с человеком, который делает подобные вещи, то есть с тобой.

— Я именно тот человек, который был рядом с тобой и помогал все это время. Я сделал все, что мог, чтобы ты была счастлива.

Я чуть не рассмеялась от его заявления, хотя оно прозвучало жалко. Но я видела, как его гнев разгорается снова, и меньше всего мне хотелось, чтобы вспыхнула еще одна драка.

— Не пытайся делать меня виноватой. Ты всегда так делаешь. Я предоставила тебе возможность признаться, а ты все утаил. Все!

— Ты слышала то, что хотела слышать, — наконец заявил он, теряя хладнокровие, ему уже нечего было терять. — Ты не хотела знать, как далеко я зашел ради тебя. Ты думаешь, что очутилась бы там, где сейчас, без меня? Я издал твою книгу. Я убедил тебя переехать в Нью-Йорк, чтобы ты смогла писать. Я снял тебе приличную квартиру на Манхэттене. А ты почему-то решила, что я тот самый плохой парень?

Я с отвращением покачала головой.

— Ты в своем уме!

— Натали, нам лучше уйти, — сказал Пенни. Явно заметивший в тоне Льюиса нетерпеливые и злые нотки, отчего занервничал.