Мэри Бэлоу - Бессердечный

– Я поговорю с ней завтра, – сказал он. – И серьезно поговорю с Тео, когда его увижу, о том, что это он уговорил меня жениться на тебе.

Так-то лучше, подумал он, услышав, как она тихонько рассмеялась. Но в то же время он узнавал все больше нового о себе. Раньше ему и в голову не пришло бы, что он может трусить. Тем не менее он лишь поддразнил Анну вместо того, чтобы смело заговорить с ней о том, что не давало ему покоя.

И, черт возьми, он больше совсем не хотел спать.

На следующее утро Дорис посмотрела на него с некоторым удивлением, когда он вошел в комнату для завтрака и попросил ее уделить ему время после еды. Но он больше не повторил своей ошибки. Когда некоторое время спустя она вошла в его кабинет с гордым и самоуверенным лицом, он не остался сидеть по другую сторону стола.

– Сегодня немного пасмурно, – произнес он, – но не холодно. Может, прогуляемся по саду?

Она посмотрела на него еше с большим подозрением, чем раньше.

– Я знаю, что ты собираешься сказать мне, – проговорила она, когда они вышли в сад и он взял ее под руку. – Я не буду пытаться писать ему или встречаться с ним, Люк. Я сказала тебе, что я ненавижу его, и это действительно так. И к тому же я стала на год старше и на год мудрее. Я не хочу, чтобы ты играл роль сурового отца.

– А как в таком случае насчет роли заботливого и любящего брата? – поинтересовался он.

– Любящего? – Она посмотрела на него и рассмеялась.

– Ты помнишь, что ты однажды собиралась просить у короля? – спросил он ее.

– Просить у короля? – Она нахмурилась.

– Ты хотела просить его позволить тебе выйти за меня замуж, – сказал он, – потому что ты любила меня больше всех на свете. Больше, чем папу или Джорджа, и чуть больше, чем Эшли. Ты помнишь это?

Она взглянула на него с недоверием, а потом искренне рассмеялась.

– Нет! Я правда это говорила?

– Тебе было пять лет, – сказал он, – но ты собирала просить его, как только подрастешь. Я не оправдал твои ожиданий, я подвел тебя, Дор.

– Тем, что не взял меня к королю? – Ее взгляд стал печальным.

– Тем, что в прошлом году я повел себя не совсем мудро и безжалостно – в этом деле с Фроули.

– Ах это. – Она покраснела. – Ты оказался абсолютно прав, Люк. Я была бы с ним несчастна. Мне кажется, я намекнула на свои планы Анне в «Рэнела-Гарденс» в надежде, что кто-нибудь остановит меня. Хотя я в этом сама себе не признавалась.

– Я должен был крепко-крепко тебя обнять и никуда не отпускать, пока бы не получил обещания, что чувства моей любимой сестры не будут отданы этому чертову искателю состояния.

– Я твоя единственная сестра, – напомнила она.

– Именно, – согласился он, – сестра, которой у меня слишком долго не было. Никогда больше не поступай так, Дор, или я убью этого человека, кто бы он ни был. Я благословлю тебя, за кого бы ты ни решила выйти замуж – разумеется, в разумных пределах, – при условии, что он будет любить тебя больше пяти тысяч фунтов, или пятидесяти тысяч, или пятисот.

– В разумных пределах? – Она остановилась и с улыбкой взглянула на него.

– Я не должен был этого добавлять, – сказал он извиняющимся тоном, – прости меня. Груз ответственности иногда слишком тяжел для моих плеч. Я беспокоюсь за тебя. Но я доверяю тебе и верю в тебя, Дор, тебе уже двадцать лет, и ты стала намного мудрее, чем год назад. Я верю, что ты сделаешь выбор, который принесет тебе долгое счастье на всю жизнь.

– Как это сделал ты, выбрав Анну? – спросила она. Вопрос застал его врасплох.

– Как это сделал я, – ответил он и только тогда понял, что хотя бы частично это было правдой. Но – на всю жизнь? Он вспомнил отчаяние, которое он ощутил в своей жене этой ночью.

Дорис обняла его за шею и поцеловала, сначала в одну щеку, затем в другую, и наконец прямо в губы. Когда она отстранилась, у нее на глазах стояли слезы.

– Как я теперь сожалею, – сказала она, – что я вынудила тебя говорить первым. Весь год я хотела рассказать тебе, как мне стыдно за мое детское поведение и как я рада, что ты вызволил меня из положения, которое стало бы вскоре невыносимым.

Он улыбнулся ей.

– Ты делаешь это слишком редко, – заметила она. – Когда ты улыбаешься, ты становишься именно тем братом, которого я помню. Да, теперь я верю, что ты действительно: мой брат.

Он засмеялся, а она снова взяла его под руку и повела в глубину сада по тропинке, ведущей прочь от дома.

– Я очень рада, – сказала она, – что ты не женился на Генриетте, Люк. Жаль, что Джордж на ней женился.

Он весь сжался.

– У Джорджа не было выбора – и, если он был несча тен, он это вполне заслужил.

– Брось, – сказала она, – ты ведь сам не веришь в это Люк.

– Я не хочу обсуждать этот предмет.

– Что за чепуха! – воскликнула она. – Не думаешь же ты, что Джордж взял Генриетту силой?

У него не было ни малейшего желания с кем-либо говорить об этом, и меньше всего – с сестрой. Где-то в глубине души все еще была затянувшаяся, но глубокая и болезненная рана, которая очень легко могла вновь открыться и начать кровоточить. В прошлом была потеря Генриетты. И еще одна, может еще более тяжелая потеря – потеря Джорджа, его любимого брата.

– Был ведь ребенок, Дор, – сдержанно проговорил он, – и поэтому Джордж женился на Генриетте. Ты ведь не думаешь, что это был мой ребенок?

Она фыркнула.

– Дети видят гораздо больше, чем это кажется взрослым, – сказала она. – Я много видела, Люк. Она положила глаз на Джорджа, как только он вернулся из турне – такой красивый и блестящий. И потом, конечно, он был маркизом и папиным наследником. Она флиртовала с ним, едва ты успевал отойти или отвернуться. Она хотела стать маркизой и герцогиней.

– Дорис! – Его голос был холоднее стали. – Позволь тебе напомнить, ты говоришь о своей невестке, позволь тебе напомнить. Так что замолчи, или сменим тему.

Но ей было уже не остановиться.

– Но я говорю и о моем брате тоже, – почти прошипела она, – кстати, и о твоем. Не может быть, чтобы все эти годы ты считал его таким негодяем. Во всяком случае ты не должен считать его таковым. Да, там было обольщение. Но обольстительницей была Генриетта, я клянусь тебе. Джордж только поддался минутной слабости и расплачивался за нее всю свою жизнь. Бедный Джордж.

Люк похолодел.

– Мы не будем больше говорить об этом, – сказал он. – Я не хочу ссориться с тобой сразу же после примирения.

– Люк. – Она посмотрела на него глазами, полными слез. – Это из-за Генриетты ты не приезжал целых два года после смерти Джорджа, да? Ты все еще любил ее? Ты и сейчас любишь ее? Бедная Анна!

– Нет, я не люблю Генриетту. Но, как я уже сказал, больше мы не будем говорить об этом. – Его голос был тихим, но глаза метали молнии, и она наконец замолчала.

Он не знал, правдой ли было то, что она сказала. Он не знал, хотел ли он, чтобы это было правдой. Но его удивило, что до сегодняшнего дня ему не приходило это в голову. Во Франции он забрался в раковину цинизма. Но Генриетта осталась снаружи этой раковины – единственная непогрешимая и совершенная частица его прошлого. Единственный предмет его любви, в который он продолжал верить, хотя его и не было в настоящем.

И все же, веря в нее, ему пришлось носить в себе глубокую рану от жестокого предательства его брата. И из-за боли от этой раны ему пришлось убить в себе чувство любви.

– Сказать тебе, какого мужа я буду искать этой весной в Лондоне? – спросила Дорис после нескольких минут молчания.

– Да, пожалуйста. – И он сжал ее руку.

В тот же вечер полковник Генри Ломакс нанес визит вежливости в Баденское аббатство. Он тепло пожал руку Эшли, был чрезвычайно рад познакомиться с леди Дорис и выразил сожаление, что на следующий день она и ее мать собираются уезжать в Лондон. То есть жалел он себя, пояснил полковник, а также всех тех, кто оставался в поместье. Ведь приезд двух столь очаровательных дам обитатели Лондона не смогут оценить по заслугам,

Дорис покраснела и рассмеялась, покоренная его галантностью. Генриетта проявила явную заинтересованность в столь красивом и привлекательном госте и соседе.

– Ах, сэр, – сказала она, когда все сели пить чай в гостиной, – трудно поверить, что в доме, где я выросла, теперь целый год будет жить чужой человек.

– Чужой, мадам? – повторил он. – Я надеюсь очень скоро стать вашим добрым соседом и даже другом.

Генриетта покраснела.

– Я имела в виду, что с этим домом у меня связано столько приятных воспоминаний...

– Тогда не будьте чужой в вашем доме, мадам, – ответил полковник. – Добро пожаловать ко мне так часто, как вы того пожелаете, и берите с собой ее светлость, вашу невестку. Буду очень рад.

– Ах так, – рассмеялась Генриетта. – Уж не показалось ли вам, что я решусь прийти одна? Тем не менее с вашей стороны очень мило пригласить меня. Если Анна не сможет сопровождать меня, я возьму с собой горничную.

– Я буду счастлив, мадам, – сказал Ломакc, – если вы в своем родном доме снова почувствуете себя свободно.

Люк наблюдал за ними с интересом. Было бы большим облегчением, если бы Генриетта вняла его совету и забыла прошлое. Новый мужчина – это, возможно, то, что ей и нужно. А Ломакс, хоть он и намного старше ее, кажется, вполне еще привлекателен для женщин, думал Люк. Этот человек само очарование и дружелюбие. Люк не мог понять, почему Ломакс так ему не понравился, – разве что эти странные мысли, которые пришли ему в голову после первого визита полковника.

– Вы долго служили в армии, полковник? – спросил он. – В каком полку?

Ломакс ответил на все его вопросы. Он сообщил множество военных сведений, но при этом сделал свой рассказ интересным и для дам, вставляя в него многочисленные шутки и короткие анекдоты, особенно когда стал рассказывать о годах, проведенных в Америке. Люку пришлось согласиться, что перед ним был опытный, умелый и в высшей степени любезный собеседник.

– А во Франции вы жили? – спросил Люк.

– Увы, нет, – рассмеялся полковник. – В отличие от вас, ваша светлость, моим манерам и внешности недостает лоска, который человек может приобрести лишь после длительного проживания в Париже. Все мои посещения Франции оказывались, к моему сожалению, печально короткими.

Последнее замечание не исключало возможности того, что Люк мог его там когда-то видеть. Но при каких обстоятельствах, ему никак не удавалось вспомнить.

– Вы давно вернулись из Америки? – продолжал Люк. – Весной вы были в Лондоне? Моя жена и я, как, впрочем, и мать с братом и сестрой, тоже были там. Странно, что мы тогда не встретились.

– Не так уж странно, как могло бы показаться. – Ломакс пожал плечами и улыбнулся. – После такого долгого отсутствия мне понадобилось время, чтобы возобновить старые знакомства.

Люк полуприкрыл глаза, рассматривая собеседника. Это была привычка, усвоенная им, когда он много играл в карты. Как-то раз один пожилой и опытный игрок, которому понравился Люк, наставлял его: «Притворяйся ленивым и дремлющим, но при этом пристально наблюдай».

Но Ломакс все же поймал его взгляд и добавил, поколебавшись:

– Вы ведь венчались в Лондоне прошлой весной, ваша светлость? У меня странное чувство, будто я видел вашу свадьбу. Я бесцельно гулял по городу, и мое внимание привлекла группа людей у церкви. В этот момент двери церкви отворились, и я понял, что там шло венчание, а теперь молодожены и их свита спускаются по ступеням навстречу приглашенным. Из любопытства я задержался, хоть это, признаю, был и нехороший поступок. И поверите ли, – он остановился на минуту и с улыбкой посмотрел на Анну, – да, я уверен, именно вы были женихом и невестой. Что за удивительное совпадение!

– Да, действительно. – Люк приподнял брови в притворном изумлении.

Вот и пришло объяснение, и вполне логичное: именно о таком совпадении он и подумал несколько дней назад. Это была простая случайность, Ломакс даже не сразу их и здесь узнал, ведь прошел целый год. Да и с чего ему их узнавать? Раньше ведь они были совершенно незнакомы. Или этот человек был очень умен. Он мог заметить что-то в глазах Люка и вести себя соответственно тому, что он в них прочел. А может, это сам Люк слишком уж умничал. В чем он, собственно, мог подозревать Ломакса?

Полковник поставил пустую чашку с блюдцем на столик и всем своим видом показал, что намерен распрощаться.

– Вы, возможно, слышали, сэр, – произнесла Генриетта, – о знаменитых садах Баденского аббатства. Сейчас, когда весна в разгаре, все цвета особенно свежи и ярки.

– В самом деле, мадам, – ответил он, поднимаясь со стула и кланяясь Генриетте. – Я заметил их удивительную красоту через окно экипажа, когда подъезжал к вашему дому.

Генриетта одарила его улыбкой.

– Сегодня замечательная погода, сэр, – сказала она. – Слишком хороша для того, чтобы проводить весь день в помещении или внутри экипажа.