Марджори Фаррелл - Бессердечный лорд Гарри

Февраль 1813

— К вам маркиз Сидмут, милорд. Сказать, что вы еще завтракаете?

Джеймс Отли, виконт Клитероу, поднял глаза от тарелки с яичницей.

— Гарри? Нет, проводите его сюда, Хейнс. Его не мешало бы угостить.

— Хорошо, милорд.

Виконт не спеша продолжал завтракать. Когда вошел маркиз, Отли жевал булочку и был вынужден жестом пригласить гостя разделить с ним трапезу.

Генри Лифтон, которого друзья называли Гарри, улыбнулся и подошел к столу. Он слегка хромал, а когда сел, то осторожно вытянул перед собой правую ногу.

Виконт доел булочку и улыбнулся другу.

— Ты уже отказался от этой чертовой трости, Гарри?

— Да, доктор посоветовал обходиться без нее. Сказал, что я начинаю слишком привыкать к ней.

— А как твои легкие?

— Как будто неплохо. Хотя не совсем, особенно в сырую погоду, — произнес, усмехнувшись, маркиз. — Но доктор рекомендует вернуться к обычному образу жизни.

— И, клянусь, именно это ты и делаешь! В этом малом светском сезоне ты вел такую бурную жизнь, какой я не припомню до твоего отъезда в Португалию.

— Мне, Джеймс, приходится наверстывать два потерянных года.

— Неужели ты не флиртовал с испанскими и португальскими сеньоритами?

— Сеньорами, Джеймс. Прорваться к молодой женщине, охраняемой дуэньей, было так же трудно, как пробить брешь в стенах Бадахоса, — небрежно ответил маркиз.

Он редко упоминал о сражении, в котором был ранен, а если и упоминал о нем, то как-то вскользь. Джеймс, будучи примерным сыном, внял протестам семьи и не вступил в армию. А непокорный Гарри отправился на войну, невзирая на то, что мать умоляла его остаться, как главу семьи, из чувства долга перед родом Сид-мутов. Хотя Джеймс постоянно следил за ходом военной кампании и читал о громадных потерях во время осады Бадахоса, он не мог представить себе, каково там было на самом деле. Ясно, что потяжелее, чем иметь дело с дуэньей. Но раз Гарри не хочет говорить об этом, он не станет допытываться.

— Ну, подкрепись хоть чуть-чуть, дружище, — шутливо сказал Джеймс.

— Премного вам благодарен, — ответил Гарри в том же тоне. Он уже наполнил свою тарелку и теперь поглощал огромную порцию яиц и копченой рыбы. — Пока дождешься твоего приглашения, можно умереть с голоду.

— Не устаю поражаться, Гарри, твоей способности столько есть и не набирать ни унции веса. А я…

— Да, ты ешь столько же, а твой жилет вот-вот разойдется по швам.

Виконт бросил быстрый взгляд на пуговицы жилета, чтобы удостовериться, что ни одна из них не собирается отлететь. Разумеется, такой опасности не было. Друг лишь поддразнивал его. Виконт не страдал избытком веса, просто был выше маркиза и более плотного телосложения. У него были светло-каштановые волосы, голубые глаза и румяные щеки. Когда он надевал охотничий костюм из оленьей кожи, то становился, пожалуй, больше похож на крестьянина, чем на светского человека. Маркиз же, унаследовавший от матери, уроженки Уэльса, черные волосы и карие глаза, был неотразим и в охотничьем костюме, подчеркивавшем его стройность, и в изысканной одежде, которая была на нем сейчас.

— Гарри, я пока не нуждаюсь в корсете, — запротестовал Джеймс.

— А я как разу хочу сделать тебе одно предложение. Если ты его примешь, корсет тебе долго не понадобится.

— Неужели? — Виконт удивленно поднял брови.

— Я надумал прогуляться.

— Прогуляться? Утром? Не рановато ли?

— Это не обычная прогулка. Я намерен на время покинуть Лондон и хочу знать, составишь ли ты мне компанию.

— В чем именно?

— Я хочу, чтобы мы забыли обо всех наших обязанностях и побродили недельку-другую с рюкзаками за спиной.

— Это с твоим-то коленом?

— А оно больше не болит, Джеймс, только плохо сгибается. Именно из-за него я и хочу предпринять это путешествие. Мне необходимо дать нагрузку ноге, да и подышать свежим воздухом. Меня уже тошнит от безделья и неги. Если с военными походами покончено, мне нужно чем-то заменить их.

— А я думал, что нынешней осенью ты сохранял форму, ухаживая за всеми молодыми женщинами. Кстати, ты не устал от своих побед?

— Джеймс, Джеймс, мне кажется, я слышу зависть в твоем голосе.

— И озабоченность, и зависть, Гарри. Ты и до отъезда не был ангелом. Но, дорогой мой, зачем тебе понадобилось завоевывать маленькую мисс Селесту Дар-вуд, чтобы потом оставить ее ради леди Сидней? Ты хоть когда-нибудь относился к женщине серьезно?

— Никогда.

— Самое время угомониться. Жениться и завести детей.

— Отчасти поэтому я и предпринимаю это маленькое путешествие, Джеймс. Мне необходимо собраться с силами для следующего светского сезона. Я действительно не прочь жениться. Я осознаю свой долг перед семьей, о котором так часто напоминает мне моя матушка. А ты, друг мой, тоже что-то не спешишь к алтарю.

Джеймс покраснел.

— Моя семья имеет в виду двух невест.

Я буду выбирать между младшей Харг-рейв и старшей Клемент.

— Они еще предоставляют тебе право выбора! Как мило.

— Гарри, ты ведь знаешь, что все члены семьи Отли всегда выполняли свой долг. К тому же мы с тобой очень разные люди. Ты можешь очаровать любую женщину в возрасте от шести до шестидесяти, а я… Я до смерти надоедаю им своей прозаичностью.

— Прекрати, Джеймс, мы уже говорили об этом. Ты совсем не скучен, ты серьезный человек, на которого можно положиться. Немного пуританин, пожалуй, но чего еще можно ждать от Отли! Ну, хватит, скажи-ка мне лучше, ты пойдешь со мной?

— А куда именно ты собираешься идти?

— Сначала я подумывал о южном Да-унсе, но это было бы слишком легко. Меня тянет в горы. А у вашей семьи есть поместье в Йоркшире. Что, если начать оттуда и двигаться к югу?

— И когда ты собираешься начать?

— Через две недели.

— Через две недели! Февраль еще не кончится.

— Да, время цветения подснежников и ранних нарциссов.

— И поздних снегопадов.

— Ну и что? Мне будут приятны сырость и холод после жаркой и пыльной Португалии.

— А ты уверен, что достаточно окреп для такого путешествия?

Хотя Джеймс подшучивал над любвеобильностью маркиза, он очень беспокоился за него. Гарри сильно похудел. И хотя он всегда легкомысленно относился к женщинам, Джеймсу казалось, что его нынешнее лихорадочное состояние, его неукротимое желание покорять сердца — прямое следствие пребывания на войне. Излечившись от ран, Гарри словно бы находился во власти эмоций. И то, как он вел себя во время малого светского сезона, можно было назвать эмоциональной лихорадкой. Несмотря на все его обаяние и вес его титула, многие матери семейств стали заносить его имя в черный список закоренелых распутников и охотников за наследством, которых их дочерям следовало избегать.

— Джеймс, уверяю тебя, я не свалюсь с горы и не закашляюсь до смерти.

— Ну хорошо, уговорил!

Кейт Ричмонд выглянула из окна своей спальни, выходящей на задний двор имения Ричмонд Хаус. Было раннее утро, солнце сияло в безоблачной синеве неба, а первая весенняя трава переливалась на солнце изумрудной зеленью. Кейт улыбнулась, увидев старого кота Мотли. Он прижался к земле, собираясь прыгнуть на ничего не подозревающую птичку, которая самозабвенно выводила свои трели, сидя на стене, отделяющей двор от пастбища. Кейт зажмурилась, когда Мотт прыгнул, но, не услышав никаких тревожных звуков, открыла глаза и с облегчением увидела, что кот сидит на стене и вылизывается, а птичка улетела. Временами Мотт презрительно оглядывал все вокруг, как бы говоря: «Вы что, думали, я хотел схватить птичку и промахнулся? Да я просто решил посидеть здесь, на теплой каменной стене. Увидите, что будет, если я действительно захочу поймать птичку». С коротким смешком Кейт отвернулась от окна, сунула ноги в разношенные башмаки и спустилась к завтраку.

За завтраком собралась вся семья — кроме матери, которая уже отправилась на горное пастбище. Отец и сестра, оторвавшись от чтения книг, поздоровались с Кейт. Она села и стала есть овсянку со свежими сливками.

Кейт очень любила время, когда в их долины приходила весна, но почему-то именно тогда она острее всего ощущала одиночество. Мать с раннего утра до позднего вечера обходила пастушеские хижины. Отец и сестра… что ж, они постоянно были поглощены чтением книг, а весной предавались этому занятию с удвоенной энергией, к тому же в них пробуждалась тяга к путешествиям. Разумеется, их не интересовал обход овечьих пастбищ. Они отправлялись на поиски священных источников, камней, выложенных кругами, и резных изображений на меловых скалах — первых следов древних религий в Британии.

Кейт вздохнула. В этому году ей еще больше недоставало брата, чем в прошлом. Они с Гаретом всегда были близки: их объединяло любовно-ироничное отношение к остальным членам семьи. Их отец, Эдвард Ричмонд, потерпев неудачу на поприще служения церкви, преуспел как ученый и обрел родственную душу в своей старшей дочери, которая так же страстно увлекалась его исследованиями. Их матери, леди Элизабет, семья была обязана материальным благополучием: она была увлечена разведением овец и постоянно занималась улучшением поголовья. В семье царила атмосфера любви и согласия, но иногда от материнских причуд голова шла кругом.

Кейт и Гарет были практичны. Конечно, леди Элизиабет тоже была практична, но только в том, что касалось ее любимого дела. В разведение овец она вложила все свои силы и порой не замечала даже членов своей семьи. А Кейт с братом не испытывали всепоглощающего интереса к чему-либо. Они занимались ведением хозяйства в Ричмонд Хаусе. Кейт вела расходные книги, а Гарет время от времени принимал на себя обязанности матери, когда та сопровождала мужа в его научных экспедициях. В беседах с Гаретом Кейт могла сетовать на причуды матери и неспособность сестры оторваться от книг. А когда брат был в армии, его письма подбадривали ее и избавляли от чувства одиночества. Но в последние два года, с тех пор, как брат женился, Кейт было очень тяжело. Она навещала Гарета и его жену в Торне, а он и Арден приезжали в Седбаск на праздники, но все это было не то, что раньше. Гарет по-прежнему был любящим братом, но все внимание он уде-лял жене. Вообще-то Кейт не слишком была избалована вниманием окружающих. «А почему ко мне должны по-особому относиться? — думала она, стараясь прогнать грустные мысли. — Мне и так повезло, у меня любящая семья и куча обязанностей, которые не дают мне скучать».

В это утро она объявила отцу и сестре, что отправляется на прогулку, потому что, как она выразилась, стыдно было бы не насладиться таким прекрасным утром. Ее отец ответил рассеянной улыбкой, а Лин-нет невнятно пробормотала, что это хорошая идея. Кейт улыбнулась и выскользнула за дверь. Было что-то смешное в том, что эти двое, одержимые почти религиозным преклонением перед природой, предпочитали обычно проводить время дома, за книгами, а не на природе, в горах.

Она пошла вверх по тропинке, начинающейся от заднего двора, решив зайти к старому Габриэлю Крэбтри, их старшему пастуху. Кейт привыкла к пешим прогулкам и совсем не запыхалась, когда подошла к хижине. Она заглянула внутрь, но хижина была пуста, поэтому она решила забраться на вершину утеса и дать ветру развеять ее чувство одиночества и недовольства собой. Но на полпути к вершине она встретила старого пастуха, спускающегося вниз с мертвым ягненком в руках. Его пес Бенджамин гнал перед собой овцу. Габриэль произнес на местном наречии:

— Добрый день, молодая хозяйка.

— Что, Габриэль, мы потеряли одного малыша?

— Да. Но на южном пастбище есть ягненок, которому нужна мама. Может, пойдете со мной, поможете?

— Конечно.

Когда они подошли к южному пастбищу, Бенджамин по команде Габриэля загнал старую овцу в небольшую загородку. Пастух положил на землю мертвого ягненка и не спеша начал сдирать с него шкуру. Кейт не раз видела, как он это делал, но всякий раз поражалась, с какой ловкостью и осторожностью двигались его большие грубые руки. Через несколько минут он содрал шкуру целиком и поднял вверх то, что напоминало одежду ягненка как бы с двумя парами рейтуз.

Габриэль свистнул Бенджамина и показал на ягненка-сироту. Пес выгнал к ним несчастное животное, и пастух, тихо напевая, чтобы успокоить малыша, с помощью Кейт засунул его в шкуру мертвого ягненка.

— Ну что, парень, посмотрим, примет ли тебя твоя новая мама.

Он открыл загородку и загнал в нее ягненка. Сначала овца не обратила на него внимания. Затем, когда ягненок сделал несколько шагов по направлению к ней, она нагнула голову, как будто собираясь оттолкнуть его. Но тут она уловила запах шерсти своего ягненка и позволила ему приблизиться. Она повернулась так, чтобы он мог приложиться к ее соскам, и когда он начал сосать, довольная, стала тереться мордой о его спину.