Кэт Мартин - Бессердечный

Но Филипп уже ничего не слышал. Он увлекал ее к кровати, пока ее ноги не уперлись в ее край и она не опустилась на постель. Он тотчас же оказался над ней и повис, опираясь локтями о постель, и уже задирал юбку ее рубиново-красного бархатного платья, и руки его блуждали по ее плоти, и он слышал ее стоны и вздохи. Но прежде чем он успел проникнуть в ее тело, Барбара схватила его за руку.

– Подожди, дорогой, – промурлыкала она. – У меня есть то, чего ты хочешь, но тебе придется подождать. Вот так будет лучше. Ты ведь и сам это знаешь.

Весь низ его тела обдало жаром. Он всегда знал, чего хочет, и умел получить желаемое, иногда безжалостно, не считаясь ни с кем и ни с чем, но Барбара умела настоять на своем. Она не хотела покорно подчиняться и не делала этого. Она была прекрасна, изысканна, экзотична и почти так же безжалостна, как и он. Она была желанней, чем любая другая женщина, которую он знал, и он был готов на все, лишь бы угодить ей.

– Ты все подготовил? – спросила Барбара, вставая с постели и оглядывая его свысока. Она умела смотреть с самым надменным и аристократическим видом.

– Я кое-кого порасспросил, кое-что поразведал, и теперь колесо завертелось. Как только дело будет сделано, мы получим все, что пожелаем, и проживем вместе до конца жизни.

– Да… – Она подвинулась к нему, запустила пальцы в его густые светлые волосы, и снова их губы слились, и поцелуй их был томительным и долгим. – Помоги мне раздеться, – услышал он ее шепот у самых своих губ.

Филипп тотчас же повиновался, встал на колени и принялся снимать с нее легкие лайковые туфельки. У нее были ноги с высоким подъемом, и в бледном лунном свете, струившемся в окно, они казались очень белыми и изящными. Он погладил стопу, пробежал рукой по икре, ощутив нежную, как шелк, кожу под коленом.

– Теперь сними подвязки и чулки.

Он ощутил, как низ его живота наливается тяжестью. Он охотно подчинялся ей – снял кремовые шелковые чулки, скатав их, и почти распростерся на полу, целуя пальцы на ее ножках. Медленно, будто намеренно дразня его видом своей линейно-белой кожи, Барбара принялась раздеваться, снимая один предмет туалета за другим, стараясь тянуть время, ослепляя и искушая его видом своего тела.

– Почему бы тебе не лечь со мной? – спросила она, уже раздетая, видя, до какой степени он возбужден.

Он заторопился, лихорадочно принялся срывать с себя рубашку и бриджи и все, что было под ними. Он ощущал взгляд ее жестких серых глаз, оглядывающих его с головы до ног. Она будто оценивала степень его готовности. Потом прошла через комнату к постели.

– Иди сюда, дорогой.

Барбара, улыбаясь, раздвинула бедра, и по его телу пробежала сладкая дрожь предвкушения. Филипп поспешил к ней, отчаянно желая только одного – овладеть ею.

– Конечно, ты с этим справишься, – прошептала она ему прямо в ухо, привлекая его к себе.

– Верь мне. Я не подведу. – Он прижался губами к ее шее и принялся покрывать поцелуями все ее тело. – Я не подведу ни тебя, ни себя.

Он чувствовал, как ее пальцы перебирают его волосы.

– Знаю, знаю, дорогой.

Ее рука потянула его голову вниз, побуждая его доставить ей наслаждение, и Филипп подчинился. Желание сводило его с ума, доводило до отчаяния. Думая о ее планах насчет Гревилла, Филипп возбуждался еще сильнее, предвкушая гибель своего врага. Этого он желал сильнее всего.

Ноябрь близился к концу. Барбара вела себя на удивление благопристойно, хотя и узнала о намерении Джастина остаться в Гревилл-Холле на время приближающихся праздников.

– Как только мы вернемся в Лондон, – сказал он сестре, – опять начнутся сплетни. Не хочу подвергать жену испытанию злословием. Через месяц-другой, когда Клэй постарается упрочить грязную репутацию Хорвика, а Кассандра, в свою очередь, будет говорить, что у нас брак по любви, все забудется.

Эриел знала, что можно положиться на друзей. Они сделают все, чтобы облегчить их с Джастином возвращение в общество. Их друзья были верными и надежными. И она надеялась, что наступит день, когда каждый из них поймет, насколько драгоценен другой.

Тем временем жизнь с Джастином требовала от Эриел все большего напряжения. Невозможно было ошибиться в значении взглядов, которые он бросал на нее. В них горело желание, которое он и не пытался скрыть. Это была страсть, раскаленная добела и похожая на ярость. Она замечала это при каждом его взгляде на нее, но он избегал ее постели. И это стало для нее проклятием. Но в известном смысле и давало ей передышку. Еще немного времени, говорила она себе. Ей надо было понять его. Ей нужна была уверенность в том, что она может довериться ему. Если бы она могла постичь его, она чувствовала бы себя защищенной.

Дни шли. Приближались праздники, и Эриел взялась за работу. Она хотела приготовить подарок для его бабушки. Когда в один из вечеров он вернулся с прогулки верхом, он нашел ее ожидающей его с бумагой и ножницами в руках.

– Сожалею, что опоздал, – сказал он устало, сбрасывая плащ для верховой езды и бросая его на спинку стула. – Надеюсь, ты поужинала?

– Я подумала, что мы могли бы поужинать вместе, после того как покончим с делами.

Его черная бровь вопросительно поднялась:

– А что это за дела?

Она ослепительно улыбнулась.

– Мы закончим твой силуэт, для которого ты обещал попозировать. Это будет прекрасным подарком для твоей бабушки. – Его лицо выразило замешательство. – Давай же, – продолжала она, видя его колебания. – Обещаю, тебе не будет больно. Ты же согласился, чтобы я сделала твою миниатюру в профиль, и я ловлю тебя на слове.

Он огляделся, заметил сделанные ею приготовления: свечу, мольберт, бумагу – и покорно вздохнул.

– Значит, мне придется терпеть и ждать возможности подкрепиться до тех пор, пока не иссякнет твой артистический порыв.

Она рассмеялась:

– Думаю, будет справедливо, если мы сначала поедим, раз уж ты так голоден.

Его глаза потемнели.

– Да, я голоден, Эриел, – сказал он тихо, – но еда меня не насытит.

Эриел не ответила. Однако тело ее поняло намек и тотчас же откликнулось на него. Но она притворилась, что не понимает, и ответила непринужденно:

– Ужин или искусство, милорд?

«Ни то ни другое», – говорил его жадный взгляд, но он покорно сделал несколько шагов и опустился на стул, в то время как она устанавливала свечу и усаживалась с таким деловым видом, что ей самой стало смешно, и она едва сдерживала улыбку.

– Пора нам покончить с этим, – проворчал он. – Ясно, что ты не успокоишься, пока не добьешься своего.

– Совершенно верно, милорд.

Эриел зажгла свечу и принялась за работу, стараясь точно обвести его профиль. Завтра она вырежет его из бумаги, потом его отольют в гипсе, она поместит его на подставку, покрасив гипс золотистой краской, чтобы придать своему произведению законченность. Она знала, что в деревне есть умелец, который делает прекрасные рамки.

Эриел углубилась в работу, не обращая внимания на то, что Джастин беспокойно ерзал на стуле, шурша одеждой. Она старалась не отвлекаться. Закончив силуэт, она загляделась на чеканный мужественный профиль, провела по нему кончиками пальцев, втайне жалея, что не может так же непринужденно коснуться оригинала. Она покачала головой, глядя на изображение мужа, потом снова заставила себя вернуться к работе, уверенная, что бабушке Джастина подарок понравится. Эриел очень рассчитывала, что старая женщина обрадуется столь долго откладывавшейся встрече с внуком. Тайком она молила Бога, чтобы старая дама приняла и одобрила жену внука и сочла его выбор правильным.

Приближался конец ноября. Джастин был женат менее десяти дней, когда пришло письмо от Клэя. Возникло финансовое затруднение, связанное с разработкой купленных ими копей. В письме Клэя, которое Джастин читал в кабинете, его друг извинялся за то, что нарушает его покой так скоро после свадьбы, но присутствие Джастина было необходимо в Лондоне, если они оба хотели уладить дело с копями.

Джастин выругался: ему не хотелось уезжать. Хотя ночи без Эриел и были сущим адом, хотя дни он частенько проводил в напряжении, ему казалось, что в их отношениях намечается некоторый сдвиг. Временами она смотрела на него без обычной настороженности. И он надеялся, что это будет случаться все чаще и чаще. Он завоюет ее доверие, чего бы это ему ни стоило.

Но проект, связанный с угольными копями, был важным делом. Теперь, когда он и Клэй стали совладельцами этих копей, они несли ответственность за безопасность работавших у них горняков. Работы уже начались, и Джастин хотел как можно скорее закончить дела в Лондоне. Он знал, что обеспечение безопасности на копях означало меньшие затраты, а в конечном счете и более высокие прибыли. Это никак не было связано с тем, что десятки, а то и сотни человеческих жизней могли стать ценой неисправностей в оборудовании шахт. Это просто денежный вопрос, убеждал себя Джастин, как и любое другое дело. Почувствовав, что письмо Клэя написано под влиянием важных обстоятельств и требует его немедленного присутствия, он велел оседлать для себя лошадь, потом направился поговорить с Эриел.

Он нашел жену в оранжерее. Она все еще трудилась над миниатюрой, стараясь тщательнейшим образом передать в гипсе его профиль, и готовилась покрыть его тонким слоем золотой краски. Он остановился в дверях, любуясь ею, когда она была увлечена работой, – тонкие брови вразлет сошлись над переносицей, а кончик языка был высунут от усердия. Приоткрытые губы казались такими же розовыми и влажными, как язык. Джастин стиснул зубы, борясь с неожиданно нахлынувшим желанием. И тут Эриел подняла глаза и улыбнулась ему пленительной улыбкой.

– Я не слышала, как ты вошел.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и вдруг ответил ей улыбкой.

– Ты работала. Кажется, ты уже заканчиваешь портрет.

– Да, он почти готов. Мне нужно только поместить его в рамку.

Он кивнул, но мысли его были заняты предстоящим путешествием.

– Появились кое-какие неотложные дела. Мне придется на пару дней уехать в Лондон.

– Дела?

Она отложила кисть и вытерла руки о передник, повязанный поверх серого шерстяного платья.

– Это касается нашего с Клэем совместного проекта. Речь идет об угольных разработках. Вопрос финансовый – нужны деньги на обеспечение безопасности рабочих и всевозможные технические усовершенствования.

– И на сколько ты уезжаешь?

– Ненадолго. На пару дней. Я уеду, как только будут упакованы мои вещи.

Лицо ее изменилось. В нем появилась знакомая настороженность.

– Я не хотела бы, чтобы ты уезжал.

Он потянулся к ней, провел пальцем по ее щеке.

– Я тоже не хочу уезжать.

Но ехать ему было надо, и он знал, что чем скорее уедет, тем скорее вернется.

– Я не могла бы поехать с тобой?

Джастин подумывал взять ее с собой, но то, что он постоянно желал ее, могло бы помешать делу. Он нервничал. К тому же дороги были не в лучшем состоянии. Они были грязными и ухабистыми, а небеса над ними – мрачными и обложены тучами.

– Если я поеду один, я вернусь скорее. К тому же и погода не слишком благоприятная. Я бы предпочел, чтобы ты осталась здесь.

Эриел отвела глаза:

– Возможно, ты прав. Приближаются святки, и мне надо закончить подарки для всех.

– Проводишь меня?

Эриел кивнула, встала, опираясь на его руку, и прошла с ним через холл к парадной двери, потом подождала, пока он поднимется на лестницу, ведущую на второй этаж в его апартаменты. Когда через несколько минут он вернулся с дорожной сумкой в руке, Эриел накинула ему на плечи плащ и завязала шнурки у него на шее. Он обхватил руками ее талию и привлек к себе:

– Я буду скучать по тебе.

– Это правда?

Он наклонился и коснулся ее губ нежным поцелуем.

– Я вернусь так скоро, как только смогу. – Джастин повернулся и направился к ожидавшей его оседланной лошади, первый раз в жизни сомневаясь, действительно ли предпочитает дело всему остальному.

Эриел осталась в кабинете. Она сидела, склонив голову к бумагам на блестящем полировкой письменном столе красного дерева. С тех пор как они сюда приехали, Джастин объявил кабинет своей личной комнатой. Впрочем, это ни для кого не имело особого значения. Барбара не пользовалась этой темной, облицованной деревянными панелями и обставленной явно в мужском вкусе комнатой. Дела ее не интересовали. Но Эриел проводила здесь много времени после отъезда Джастина. Чем дольше он отсутствовал, тем беспокойнее она становилась. Стопки деловых бумаг с предложениями о капиталовложениях и папок, требовавших внимания, все выше громоздились на столе. Эриел уже достаточно долго работала с Джастином, чтобы понимать, что надо сделать с большей частью этих бумаг, а так как она чувствовала себя без него одиноко, то постоянно забредала в его кабинет и работала за его столом.