Джослин Келли - Бесстрашный рыцарь

Когда его привели к лорду де Соммервилю, Кристиан уже осознал, что с ответами на эти вопросы можно повременить. Де Соммервиль поднялся с места, прервав чтение.

Свиток, лежавший перед ним, со щелчком свернулся. Он не обратил на это внимания, но писец заметался над ним, как птица над гнездом.

Де Соммервиль был человеком внушительной комплекции и, когда встал, оказался на голову выше Кристиана. Его верхняя рубаха из бледно-зеленой шерсти доходила до пола. Вьющиеся каштановые волосы увенчивала маленькая шапочка. Плащ его был застегнут золотой булавкой с синим камнем. Это была гемма с его семейным гербом, отражавшим право на земельные владения по обе стороны Ла-Манша.

Спереди рубаха имела разрез и открывала подвязки, перекрещенные выше коротких сапог.

Барон наклонился, когда к нему бросился слуга и принялся что-то шептать ему на ухо.

Брови де Соммервиля поднялись, потом он кивнул. Знаком приказав слуге удалиться, он прошел через комнату.

– Ты Кристиан Ловелл? – спросил барон. – Сын Роберта Ловелла?

– Да, – ответил Кристиан. – Я ищу убежища для себя и своих спутников и помощи лекаря для моего пажа.

– Мы никогда и никому не отказываем в пристанище, – последовал ворчливый ответ.

– Рада это слышать, – раздался за спиной Кристиана голос, который он только что слышал в своих мечтах.

Он обернулся и увидел в дверях Авизу. Ее платье было в пятнах крови. Она вошла в комнату и представилась:

– Я леди Авиза де Вир.

– Ты? – Барон воззрился на нее широко раскрытыми глазами. – Ты ранена, миледи?

– Это не моя кровь. На нас напали, когда мы проезжали по лесной дороге.

– Принести скамью, чтобы леди могла сесть, – распорядился де Соммервиль.

– Со мной все в порядке, но паж сэра Кристиана ранен и нуждается влечении.

– Разумеется. Добро пожаловать. Это относится к вам всем.

Он бросил взгляд на Кристиана, но больше ничего не добавил. В этом не было нужды – выражение его лица говорило само за себя. Чем скорее Ловеллы уберутся из его замка, тем счастливее почувствует себя де Соммервиль.

Авиза потерла лоб пальцами, все еще продолжавшими дрожать. Боль в руке возникла в тот момент, когда она приставила свой нож к горлу противника, и с каждым часом усиливалась. Она распространялась по левой стороне шеи и по плечу. Даже когда она шепотом говорила с Болдуином, убеждая его отдохнуть, от напряжения боль резонировала и отдавалась во всем теле.

Авиза задула лампу в комнате, где спал Болдуин, и вышла в соседнюю, соединенную дверью с первой. Третья комната располагалась за средней. В ней была кровать, более роскошная, чем та, на которой спал Болдуин. Ее потребовал для себя Гай.

В средней комнате были стол и пара сундуков. Кристиан еще не вернулся, и она присела на скамью, опираясь локтями о стол и положив голову на руки. Ей надо было подумать. То, что рядом находился Кристиан, вынуждало ее думать о нем и о проблеме, с которой она неожиданно столкнулась в замке лорда де Соммервиля.

Никто из ее будто бы разграбленного дома не пришел просить приюта у лорда де Соммервиля. Неужели она чего-то не поняла? Она полагала, что аббатиса просила ее, чтобы путешествие привело их в дом лорда де Соммервиля не раньше чем через две недели после ее встречи с Кристианом. Они прибыли сюда позже назначенного срока, но не было никаких признаков того, что прибыл кто-то из аббатства Святого Иуды. Ей надо было придумать какую-нибудь историю, чтобы не дать Кристиану уехать.

Кристиан вошел в комнату, будто она вслух произнесла его имя. Он внес поднос, на котором стояли пыльная бутылка и несколько кубков. Поставив его на стол, он принялся массировать свое распухшее запястье.

– Все еще болит? – спросила Авиза, сложив руки на коленях, чтобы он не заметил, как они дрожат.

– Со мной все в порядке. Как Болдуин?

– Отдыхает. Рана глубокая, он потерял много крови.

– А мой брат?

Ее улыбка сменилась мрачностью.

– Я дала ему часть снотворного отвара из трав. Он скулил по поводу новой раны, которая, похоже, была нанесена ему колючими кустами шиповника.

– Это серьезно.

– Можешь сам обследовать его так называемую рану, если думаешь, что я ошиблась.

– Вероятно, ты права, Авиза. Похоже, ты всегда права. – Он вздохнул. – Прости меня. Эта неделя была худшей в моей жизни.

– Мне она тоже не доставила удовольствия.

– Совсем?

Она прикусила губу, чтобы не дать ему ответа, которого он ждал. Она наслаждалась минутами, проведенными в его объятиях, и поцелуями, менявшимися так же, как его настроение. Он был полон противоречий, казался то гневным, то нежным. Требовал, чтобы Болдуин выполнял все задания, которые ему давали, хотя и беспокоился о паже. Его так волновала честь семьи и нанесенный ей урон, и в то же время он был способен терпеть оскорбления от тех, кто должен был быть его союзником.

Она не ответила, и Кристиан встал и подошел к двери в комнату Болдуина.

– Он будет жить?

– Если его рана не станет упорствовать. Скоро я сменю ему повязку, и тогда будет яснее. Мальчики его возраста поправляются быстро.

Она поднялась с места и подошла к нему. Протянула руку, но тотчас же убрала, увидев, как сильно она дрожит.

– Болдуин не повторит своей ошибки, он не станет опускать руку, стоя лицом к врагу.

– У него нет опыта в битве с более искусным противником. Ты не должна была просить его делать это.

– Я и не просила. Ты приказал ему не спускать с меня глаз, и он выполнял твой приказ.

– Ты должна была настоять на том, чтобы он остался вдали от битвы.

– И что, по-твоему, случилось бы, если бы я это сделала? Он все равно тайком последовал бы за нами.

Кристиан повернулся и посмотрел ей в лицо.

– Он всего лишь ребенок. Его могли убить.

– Но не убили. Он сражался отважно. Даже под страхом того, что ты снова разгневаешься на меня, позволь мне напомнить тебе, что в нем кровь Ловеллов.

– Я не могу этого забыть, как и того, что сегодня эта кровь была пролита.

– Ты и не должен этого забывать. Никогда не должен.

Ее слова удивили его. Авиза заметила, что он посмотрел на нее долгим взглядом, потом подошел к столу, на котором дожидалась бутылка вина. Она вышла в другую комнату и накрыла Болдуина одеялом до подбородка. Он что-то пробормотал во сне, и Авиза улыбнулась. Любой производимый им звук был признаком того, что он жив.

Когда она вернулась в среднюю комнату, Кристиан наполнял янтарным вином два бокала. Один он предложил ей. Она приняла бокал и поднесла его к губам.

Хотя от вина во рту у нее стало тепло, этот жар не мог растопить ледяного страха, сковавшего ее сердце. Она поставила бокал на стол.

– Выпей, Авиза, – сказал Кристиан, снова подавая ей бокал. – Это вино действует успокаивающе.

Отхлебнув маленький глоточек, Авиза заметила:

– Я нуждаюсь в успокоении.

– Что тебя беспокоит? – Он улыбнулся одними уголками губ. – Что еще тебя беспокоит, кроме раны Болдуина и неприятностей прошедшей недели? Ведь есть еще что-то.

– И этого вполне достаточно. Он покачал головой:

– Не для тебя, Авиза. Гай рассказал мне, что на постоялом дворе все глаза были прикованы к тебе, когда ты держала меч над головой и призывала всех действовать.

– Твой брат всегда преувеличивает.

– Но не на этот раз. Ты убеждала этих крестьян следовать за тобой туда, где они могли встретить смерть.

– Я не хотела привести их к смерти. – Она снова поставила бокал на стол, ощутив тупую боль в голове. – Но если я вдохновила их не смиряться с попытками Пита вечно держать их в страхе, я рада.

– Ты была сильной и несгибаемой, как дуб, пока мы не добрались до замка Соммервиля. А теперь ты ведешь себя как преступница, обязанная предстать перед судом и ожидающая кары. Ты с испугом оглядываешься на каждый угол и вздрагиваешь от каждого звука.

– Со мной все в порядке.

Взяв в руки бутылку, она снова наполнила свой бокал, сделала большой глоток, но тут заметила, что от вина дрожь в руках усиливается. Если бы они дрожали так же сильно, как сейчас, когда она стояла лицом к лицу с Питом и его бандой оборванцев, она не смогла бы сразиться ни с одним из них.

– Не лги мне, Авиза.

Он взял у нее бокал и поставил его на стол рядом со своим, взял ее руки в свои и сжал их, держа в ладонях.

– Сейчас ты дрожишь, как лист на этом крепком дубе. Что тебя беспокоит так сильно, в то время как тебе следовало бы радоваться, что ты благополучно добралась до замка де Соммервиля?

– Я должна понять, сколько еще могу потерять, – ответила она тихо.

– Ты же знаешь, что я дал клятву помочь спасти твою сестру и сделаю, что обещал.

Он поднес ее руку к губам, влажным от вина.

Когда его губы коснулись ее кожи, тело ее содрогнулось от сильной дрожи, а пальцы крепко сжали его руку. Испуганная тем, что сильная страсть разливается в ней мощной рекой, она подалась к нему, чтобы спрятаться в его объятиях.

Его нежная улыбка вызвала в ней знакомое томление, переросшее теперь в непреодолимую потребность. Понимая, что это безумие, Авиза тем не менее жаждала его губ, его поцелуев, требовательных, пламенных, дающих радость, которую ей хотелось превратить в реальность, хотелось, чтобы она не оставалась только мечтой. Дыхание обжигало ей горло, а сердце билось так громко, что Кристиан, должно быть, слышал его.

– Авиза... – Его дыхание стало таким же прерывистым, как и ее. – Если бы ты не должна была дежурить при Болдуине, я попросил бы тебя полечить меня.

– Твои раны...

– Могли бы быть исцелены одним прикосновением твоей кожи к моей. Мы нынче ночью будем ухаживать за Болдуином, Авиза, но как только он будет вне опасности, я хочу, чтобы ты поухаживала за мной.

Прежде чем выпустить ее из объятий, он прильнул к ее губам обжигающим поцелуем.

Авиза неуверенно шарила по столу в поисках своего бокала, пока Кристиан вышел в соседнюю комнату, где спал паж. Пальцы ее дрожали так сильно, что она расплескала вино на стол. Накануне она сразила испуганного разбойника, использовав искусство, которому ее обучили. Но борьбу, происходившую в ней, томление по Кристиану, вступившее в противоречие с обетами, принесенными аббатству, она выиграть не могла, потому что в обители ее этому не научили. И ей не хотелось вести эту борьбу. Ей хотелось сдаться, пойти навстречу наслаждению, упасть в его объятия.

«Ты принадлежишь аббатству Святого Иуды. Ты сестра этого аббатства. Неправильно, если ты будешь с ним».

– Замолчи! – прикрикнула она в ответ на этот предательский голосок. Она не знала, как заставить его замолчать. А ей хотелось, чтобы он смолк хотя бы на одну эту ночь.

Болдуин выпил отвар и вернул Авизе чашу. Он поморщился и сказал:

– Мне надоело спать.

– Сон – самое лучшее лекарство. – Она накрыла его шкурой поверх одеяла, когда он снова улегся в постель. – Скоро ты будешь веселиться на празднике Рождества.

Мальчик пробормотал в ответ что-то невнятное. Вынося пустую чашу из комнаты, Авиза порадовалась, что плечо больше не болит. Она наклонилась, чтобы вымыть чашу в ведре с водой, стоявшем возле окна, закрытого ставнями. С момента их прибытия в замок лорда де Соммервиля прошло два дня. За эти два дня Болдуин немного окреп, но ее надежда получить помощь из аббатства становилась все слабее. Когда большой зал замка убирали зелеными ветками, она не могла присоединиться к украшавшим в радостном предвкушении праздника.

Шаги смолкли у двери. Она подняла голову и различила высокую тень. Сердце ее забилось болезненно и глухо, но тотчас же радость испарилась. Тень принадлежала Гаю. Он был один, и это ее удивило. Теперь, когда ему не надо было притворяться тяжело раненным, Авиза предполагала, что он будет гоняться за всеми служанками в замке, намереваясь соблазнить каждую.

Поднявшись, она сказала:

– Если ты ищешь Кристиана, то его здесь нет.

– Знаю, он беседует с де Соммервилем в зале. – Гай улыбнулся. – Похоже, наш хозяин изменил свое мнение насчет моего брата и счел его достойным ночевать под своей кровлей.

– Если хочешь отдохнуть, – сказала Авиза, делая шаг к дальней комнате, – я уйду.

– Нет нужды тебе уходить. – Он протянул к ней руку. – Ты могла бы пойти со мной.

Она посмотрела на него мрачно и неодобрительно. Судя по его улыбке, это не оказало на него ни малейшего воздействия.

– Прекрасная Авиза, нет нужды отрицать правду.

– И в чем заключается эта правда?

– В том, что ты не принадлежишь моему брату.

– Готова с этим согласиться.

Авиза все еще продолжала удивляться тому, что жизнь в аббатстве так надежно защищала ее от безрадостной участи столь многих женщин. Она с отвращением подумала, что если бы ее не отправили в аббатство, то она оставалась бы во власти отца до тех пор, пока он не устроил бы ее брак, а после замужества принадлежала бы супругу, как собака или лошадь. Но ей хотелось быть с Кристианом и стать частью его жизни.