Любопытство и смущение, румянцем разлившееся по лицу Камми, вернули Риду уверенность в себе.

— Зачем? — спросила она, с трудом разжав губы.


Рид не был готов к этому вопросу. И ему казалось, что Камми тоже не готова выслушать всю правду до конца. Он пожал плечами.

— Зачем так поступают мальчишки-подростки? Просто хотел проверить себя, подкрасться к тебе так, чтобы ты ничего не заметила. Ты вторглась в мой лес, в мои владения, вот я и наблюдал за тобой.

— Твой лес?

— Я первым открыл его для себя. А через какое-то время следить за тобой стало моей привычкой, моим хобби или спортом; ну как, например, люди следят за повадками белки или оленя, на которых охотятся.

— Спортом, — повторила она напряженно, и когда до ее сознания дошло, какие слова он выбрал, чтобы объяснить свое поведение, Камми задрожала от гнева. — Ты хочешь сказать, что наблюдал за мной ради развлечения, что получал от этого удовольствие? Да тебя можно сравнить только с извращением, который упивается видом эротических сцен!

Подавив в себе приступ бешенства с таким усилием, что на лбу выступили бисеринки пота, Рид ничего не ответил.

— Да, тебе это нравилось, — в ярости продолжала Камми. — Но теперь знай, что если я еще раз увижу тебя возле моего дома, то немедленно вызову полицию!

Она повернулась и решительными шагами направилась к крыльцу, оставив его стоять в оцепенении. Хлопнула дверь.

— Да, ты права. Мне это очень нравилось, а сейчас нравится еще больше, — задумчиво произнес Рид.

Глава 7

По мнению Камми, освещение вопроса о продаже фабрики в средствах массовой информации на следующей неделе после собрания было вполне удовлетворительным. Правда, местная газета отозвалась о поднятой ею экологической проблеме в иронически-насмешливом тоне, но гораздо важнее было то, что этот материал сразу же подхватила пресса больших и маленьких соседних городов. На людей всегда производит впечатление, когда события местного значения приобретают более широкое звучание.

К настоящему моменту в штате наметились кое-какие перемены по отношению к охране окружающей среды. На протяжении десятилетий заботу о ней отодвигали на второй план, отдавая приоритет ускорению темпов развития промышленности. Но в последние год или два все больше внимания стало уделяться вопросам загрязнения водоемов, выбросам в атмосферу ядовитых химических веществ и иссушению земель, которые являлись традиционными местами обитания многих видов перелетных птиц Северной Америки. И Камми считала, что ее борьба в защиту красноголовых дятлов и за избирательное использование леса вполне соответствовала духу времени.

Подтверждением того, что людей волновала эта проблема, были телефонные звонки, которые раздавались в ее доме последние несколько дней. Шесть или семь человек горячо одобрили ее готовность встать на защиту природы, а четверо из них изъявили желание присоединиться к организованному ею движению. Еще четверо посчитали своим долгом предупредить Камми о том, что, затевая свою кампанию, она действует недальновидно. А два сердитых мужских голоса выразили крайнее недовольство ее инициативой.

По дороге в деловой центр города, где должно было состояться собрание Комитета по организации «Соснового фестиваля», Камми думала о том, читает ли Рид газеты и знает ли, какую огласку приняло дело о продаже фабрики. Она надеялась, что он был в курсе событий и теперь понимал, какие серьезные у нее были намерения. Она сделает все возможное, чтобы остановить его.

Камми было все еще не по себе при воспоминании о встрече в тот вечер, когда у нее проходило собрание. Эта дерзость Рида была точно так же неприятна ей, как и то, что он считал заботу о птицах и деревьях лишь щитом, которым она прикрывалась от него. Совершенно напрасно он так думает — свои родные места она полюбила задолго до того, как столкнулась с ним ночью в лесу.

Если бы она решила вычеркнуть его из своей жизни, то неужели для этого стала бы затевать спор из-за продажи фабрики? Ведь если разобраться, то она сама соблазнила его, разве не так? Если бы не она, между ними ничего бы не было.

Просто ей безумно нравилось быть свободной, делать только то, что она хочет. Камми наслаждалась тем, что могла уходить и возвращаться домой без лишних вопросов и насмешливых комментариев. Она была счастлива оттого, что теперь не приходится волноваться о чьих-то обедах, одежде и делах и ломать голову над тем, что делать со своими вечерами. Впервые за всю жизнь она почувствовала себя независимым человеком, который может распоряжаться своей судьбой по своему усмотрению.

Ей не нужен был мужчина, и уж особенно Рид Сейерз.

Нахмурив брови, Камми внимательно следила за дорогой сквозь ветровое стекло «Кадиллака». Мимо проехал пикап, за рулем которого сидел пожилой мужчина. Увидев Камми, он улыбнулся и приветственно поднял руку. Она автоматически кивнула головой в ответ, а в следующую секунду сообразила, что никогда не видела этого человека прежде.

Как ни крути, подумала Камми, вернувшись к размышлениям, а Рида ей недоставало. Она постоянно ловила себя на том, что вспоминала его — голос, выражение лица, яркие смеющиеся глаза. Временами ей даже казалось, что его губы прижимаются к ее губам, его рука касается ее руки… Со щемящей болью Камми заставляла себя не думать о тех часах, которые провела в его объятиях.

А еще Камми не покидало ощущение беззащитности, тревоги и одиночества. С Ридом же она никого и ничего не боялась, с ним она чувствовала себя в полной безопасности. Уже много лет — с тех пор, как она была ребенком, — ей не спалось так безмятежно, как тогда, когда он лежал рядом с ней в постели. Когда он был рядом, с ней ничего не могло случиться.

Однако нуждаться в защитнике и желать вернуть страстного любовника — далеко не одно и то же.

Разве можно отрицать, что те высоты и глубины физического удовлетворения, которые он позволил ей познать, стали для Камми настоящим откровением? Рид умел так бережно и любовно обходиться с женщиной, как Киту и в голову не приходило.

Каким еще был Рид? Сильным, благородным, ласковым, красивым. А в его руках было что-то магическое — нежное и в то же время властное.

Внезапно все ее тело охватило глубокое пульсирующее желание снова познать его. Усилием воли Камми подавила это чувство. К чему отпускать поводья страсти и предаваться воспоминаниям?

Не лучше ли сосредоточиться на своей злости и подумать о том, что он шпионил за ней в день собрания, будто она была какой-нибудь террористкой или кем-то там еще, на кого он охотился, служа в армии? Может быть, он вообразил, что опять попал в свой Израиль? Какое право он имел вторгаться на ее территорию, да еще вмешиваться в сугубо конфиденциальный разговор с адвокатом?

Однако тогда, увидев его на дорожке сада, Камми испытала большое облегчение. Ей никак не удавалось отвязаться от назойливого Фредерика Моли, который, похоже, пытался обворожить ее своим вкрадчиво-льстивым голосом. С большим трудом, прибегая к различным уловкам, Камми вытащила его из дома после отъезда гостей, но дальше этого дело не двигалось. Казалось, адвокат считал себя чудесным подарком, который сам милосердный господь преподнес разведенным женам Гринли, и не сомневался в том, что Камми будет несказанно рада снять с этого подарка оберточную бумагу. Ходили слухи, что не было такого случая, чтобы Моли не согласился на сделку и не уступил бы часть своего гонорара, если клиентка была мало-мальски привлекательна. Судя по тому, какие туманные намеки все время проскальзывали в его речи, Камми была склонна думать, что эти слухи не преувеличены. А самодовольство в мужчине она считала смертельным грехом. В чем, в чем, но в этом обвинить Рида было нельзя. Нет, она совсем не пыталась идеализировать его — он обладал достаточным количеством отрицательных качеств.

Камми никак не могла избавиться от мысли о том, что много лет назад Рид наблюдал за ней в лесу. Она нисколько не сомневалась тогда, что была совершенно одна, что никто не видел, в какие глупые игры она играла, как порхала между соснами, привязав к плечам простыню, что никто не слышал, какие песенки она напевала себе под нос. Как досадно, что у нее, оказывается, был свидетель. Узнав об этом, Камми почувствовала смущение. Но это даже лучше, что они поговорили с Ридом и она узнала о том, что он следит за ней. Несмотря на свое возмущение, Камми не могла поверить в то, что Рид хотел обидеть ее.

Интересно, что бы произошло, если бы он вышел тогда из засады? Была бы она рада его компании? Или старая семейная вражда одержала бы верх и заставила ее встать на дыбы, как случилось на озере? Честно говоря, она не знала.

«Извращенец».

Это слово, брошенное ему в лицо, преследовало Камми. На самом деле она не думала, что Рид наблюдал за ней из каких-то нечистых побуждений. Просто она была так обескуражена его признанием, что не смогла сдержаться и не нанести ответного удара. Это обвинение было первым попавшимся под руку камнем. И ей показалось, что она не промахнулась. Мгновенно вспыхнувшая ярость Рида обдала ее жаром, и в какой-то момент Камми почувствовала опасение, что он ударит, собьет ее с ног, но Рид все-таки сдержался. А как же поступила она? Оставила его стрять на дорожке, а сама убежала.

Камми потрясла головой, пытаясь отогнать эти мысли. Очнувшись наконец от преследовавшего ее наваждения, она поняла, что сидит в машине напротив того ресторана, где должна была состояться деловая встреча членов комитета. Оказывается, все это время она вслух разговаривала сама с собой и так крепко держалась за руль, словно боялась упасть в бездну. Проходившие мимо мужчина и женщина посмотрели на нее с недоумением, а старый негр даже перешел на другую сторону улицы, чтобы держаться подальше от ее автомобиля. Камми вздохнула, взяла сумочку и, вяло улыбнувшись, вышла из машины.

Обед был не лучше и не хуже того, что ожидалось. Сначала подали мясо сомнительного вида и сырые овощи, в которые для вкуса был добавлен сахар. Потом принесли десерт: заварной крем, больше напоминавший канцелярский клей. Зато чай оказался более-менее приличным.

Следующей частью программы было деловое обсуждение предстоящего фестиваля, который должен был открыться через две недели. Председатель Комитета Уэн Марстон произнесла короткую энергичную речь, высказав свои предложения по организации праздника. Никто ей не возражал, но никто и не горел желанием добровольно включиться в работу. Уэн Марстон быстро назначила ответственных за каждое мероприятие, и как только эта процедура была закончена, собрание объявили закрытым. После этого перешли к заключительной части программы — «живому общению».

К Камми подошла директор школы второй ступени Анджелика Эммонз, привлекательная негритянка с улыбчивым лицом, которая оказалась дочерью Персфон. Они немного поболтали и посмеялись, а потом Анджелика отправилась за своим сыном, который играл в школе в футбол, а Камми подошла к буфету, где стояли электрические чайники, кофейники и чашки. Налив себе чашечку кофе, она уже сделала было глоток, когда позади нее раздалось сочное контральто:

— Я слышала, будто ты неожиданно полюбила зябликов, это правда?

Камми подавилась и закашлялась, потом перевела свои полные слез глаза на обратившуюся к ней даму.

Уэн Марстон была кузиной Камми в четвертом или пятом колене по отцовской линии. В действительности ее звали Гуэндолин, но она всей душой ненавидела это имя и грозила переломать кости тому, кто попробует назвать ее так. Высокая, дородная, круглолицая, она закручивала волосы в нелепый узел на макушке. Но у этой громкоголосой, напористой, иногда даже грубой женщины, любившей отпустить непристойное словечко, было податливое мягкое сердце. Уэн знала в городе всех отчасти потому, что активно занималась общественной деятельностью, но в основном потому, что каждый человек представлял для нее неистощимый источник информации. Ей принадлежала половина прибыли антикварного магазина, который был в их совместном с Камми владении. Если Уэн вступала в какое-нибудь общество или присоединялась к какой-нибудь организации, то можно было не сомневаться, что ее кипучей энергии хватит для любого дела. Комитетом по организации «Соснового фестиваля» эта женщина-бульдозер правила железной рукой.

Камми, задыхаясь от кашля и постукивания между лопаток увесистым кулаком кузины, проговорила:

— Дятлов, Уэн, дятлов.

— А! Какая разница? Я так и думала, что во всей этой истории с тобой нет ничего занятного. И вообще, в Гринли в последнее время не происходит ничего интересного. Зато в Новом Орлеане…

— В Новом Орлеане ничего не было, — поспешно вставила Камми.

— А разве я что-то сказала? Смотрите-ка, какая чувствительная!

Уэн широко раскрыла глаза и произнесла многозначительным шепотом:

— Я слышала, старик Кит кусает себе локти после твоей последней выходки. Что ж, это будет наукой сукиному сыну. Пусть знает, как гоняться за молоденькими девочками. Так ему и надо.