– Ничего, – ответил он, глядя в ее ярко-голубые глаза. У него перехватило дыхание, и на мгновение они словно бы слились в этом взгляде. Между ними по-прежнему была глубокая связь, и Люк понял, что неравнодушен к ней. Неравнодушен, но гораздо более умен, чем когда-то.

– Ты хорошо выглядишь, – продолжала Шелби, оглядывая его с одобрением. – Имидж – моя профессия, и я должна тебе сказать, что мне нравится твой облик.

– Что? Это тебе нравится? – переспросил Люк, указывая на свой дорожный наряд – протертые на коленях джинсы и белую полотняную рубашку.

Шелби удовлетворенно кивнула.

– Тебе идет. Сюда нужно добавить только одну вещь.

– Что же?

Губы Шелби сложились в загадочную и очень сексуальную улыбку, и она, перекатившись, словно кошка, встала на четвереньки. Добравшись до края кровати, она подобралась совсем близко к Люку, покачивая бедрами и глядя на него своими прозрачными глазами.

Господи помилуй, подумал Люк. Ну и штучка. Он мгновенно представил ее обнаженной, с чуть подрагивающими грудями, призывающими взглянуть на них… и тут же отвести взгляд.

Лицо Шелби находилось на уровне пояса Люка.

– Ширинка на пуговицах – это признак хорошего вкуса, – сказала она, поднимая глаза.

У Люка вдруг возникло странное ощущение, что Шелби сейчас вцепится зубами в его промежность и что-нибудь откусит. По крайней мере, глаза у нее блестели так, как будто она намеревалась сделать именно это. Однако вместо этого она уселась на кровати, поджав под себя ноги, и Люк даже вздохнул с облегчением.

– Я считаю, что «Левис» подходит к моделированию ширинок со всей ответственностью.

– А ты со всей ответственностью подходишь к тому, что внутри, – тихо сказала она, засмеявшись так, как будто ей бы тоже хотелось подойти к этому со всей ответственностью. – Мне хочется над тобой поработать, – продолжая смеяться, говорила Шелби. – Одеть тебя, Люк, попробовать на тебе всякие безумные новинки. Что ты скажешь, например, о том, чтобы выглядеть, как БГБ – Богатый Городской Байкер?

– Спасибо, не стоит. Я не привык «выглядеть».

– Ничего, это можно исправить. – Шелби задумчиво облизывала губы, изучая его фигуру и наряд. – Не любишь «выглядеть». Это мне нравится. Но все равно кое-что надо подкорректировать. Я бы расстегнула еще пару пуговиц на рубашке, подняла бы воротник вверх и свободно повязала тебе галстук. Мне нравятся галстуки… и еще кое-что свисающее.

Люк издал нечто вроде мычания.

– Ты когда-нибудь прекратишь, Шелби?

– И что я тогда буду делать? Между прочим, у меня есть к тебе предложение, – сказала она, поднимаясь на колени, чтобы воплотить в жизнь свою мысль по поводу расстегнутых пуговиц.

– Именно этого я и боялся.

Какой-то раздавшийся в коридоре звук привлек внимание Люка, но Шелби, поглощенная воротником его рубашки, не услышала его и не заметила, как в комнату вошла Джесси.

Он не успел объяснить ей – не нашлось нужных слов. Изумление и столь знакомая ему вспышка боли в глазах Джесси лишили его дара речи.

– О черт, – прошептала Шелби.

– Джесси, – начал Люк, – я… Джесси резко повернулась и вышла, не сказав ни слова, но Люк успел заметить, как на лице ее, подобно пламени зажигалки, вспыхнуло смущение, преобразившееся потом в нечто другое, более свирепое, горячее, как ревность, и дикое, как желание убить. Джесси уже успела доказать ему, что ей присуща жестокость, но сейчас Люка заставило онеметь совсем не это. В ее глазах стояла боль. И эта боль – о Господи! – пронзила его горло, как стрела.

Когда Шелби вернулась в свою комнату, там уже была Джесси, стоявшая у камина. Шелби была встревожена и почти испугана. Она с настороженностью смотрела в лицо Джесси – не злое и не обвиняющее, но сосредоточенное и очень, очень решительное.

– Я знаю, как это должно было выглядеть, – сказала Шелби.

– Это выглядело так, как выглядело. Ты приставала к нему.

– Нет, это не то, что ты думаешь. Мы шутили, это была просто игра.

Внезапно Дхесси сделала шаг вперед и взорвалась.

– Ты невероятная дрянь, Шелби! – Она понизила голос до шепота. – Это мой дом. Как же ты смеешь так отвратительно себя вести?

– Джесси, я…

– Не делай этого больше. Не переходи мне дорогу, Шелби. Потому что в противном случае у тебя будут неприятности.

Шелби ощетинилась.

– На твоем месте я была бы поосторожнее с угрозами.

Мгновение Джесси молчала, застыв перед своей сестрой в возмущенной позе.

– Но ты, слава Богу, не на моем месте. Я почти рада, что ты меня рассердила, потому что это дает мне право с огромным удовольствием указать тебе на дверь. Я не только не буду оплачивать твое дурацкое предприятие, но, если я услышу, что ты добралась до кого-нибудь еще в этом городе, я расскажу этому человеку, что ты из себя представляешь.

С этими словами Джесси вышла из комнаты и снова повернулась к Шелби уже за порогом.

– Считай, что я тебя предупредила, – тихо закончила она. – Я хочу, чтобы ноги твоей не было в моем доме, и я тебя выставлю любым способом. И не вставай у меня на пути – не повторяй своей ошибки.

На кончике языка Шелби вертелся достойный ответ, но она промолчала, позволив своей сестре считать, что она выиграла эту битву. В отличие от Джесси, Шелби не питала пристрастия к символическим победам. Она намеревалась выиграть войну целиком.

Глава 16

– К черту все эти рекламные деньги! – рычал Пит Фишер. – Неужели мы должны быть сводниками, которые продают свою газету тому, кто предложит больше бабок? Мне плевать, сколько денег у универмагов «Ксавье? Сэндлер», наши рекламодатели не должны диктовать нам издательскую политику! Я не хочу поступаться своими принципами.

Стены редакции «Сан-Франциско Глоб» и «Бэй Сити Ревью» сотрясались от разъяренных выкриков Пита Фишера, главного редактора обеих газет. На созванной им в это воскресное утро летучке он только и делал, что пререкался с Картером Данлопом, главным экономическим и юридическим «Уорнек Комьюникейшенс».

Джесси наблюдала за перепалкой с нарастающим раздражением. Последние две недели она активно участвовала в том, что Мэтт любил называть «штабом военных действий». Он хотел как следует натаскать ее перед тем, как она приступит к руководству компанией, а также – перед приближающейся свадьбой. Мэтт быстро сообразил, что чем больше будет знать Джесси, тем труднее будет Люку убедить ее использовать свое влияние и право вето против интересов «Уорнек Комьюникейшенс». Джесси решила общаться с Люком с позиций знания.

– Никто не предлагает поступаться принципами, Пит, – пытался возражать Данлоп. – Но зачем ссориться с таким влиятельным человеком, как Сэндлер, из-за кричащего заголовка на первой странице?

– Может быть, мы вместо этого напишем хвалебную статью? – злобным тоном поинтересовался Фишер. – Твой приятель Ксавье обрадуется.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Данлоп.

– Что твой партнер по игре в гольф не имеет права пользоваться своей дружбой с тобой для подобных целей.

Данлоп вскочил со стула.

– Сукин сын! Моя личная жизнь не имеет к этому никакого отношения. В конце концов, мы журналисты, отвечающие за свои слова, а не свистуны какие-нибудь. Никаких формальных обвинений против сети магазинов выдвинуто не было. Все, что у нас есть – это голословные утверждения! Напечатав это, мы можем потерять нечто – большее, чем рекламу Сэндлера. Мы можем остаться в исподнем, если он подаст на нас в суд за причинение ущерба его бизнесу.

Фишер тоже встал.

– На него был подан иск. Два месяца назад какой-то мужчина связал одну из уборщиц и заставил ее сделать ему минет.

– Эти обвинения были отклонены, – .возразил Данлоп.

– Правильно, потому что истица отказалась назвать человека, который это сделал. Кто-то угрожал ей, Картер, и мы начали заниматься этим делом сразу после подачи иска в суд. Моя лучшая журналистка собирала информацию в течение недели. Она сфотографировала дырки в стенах примерочных комнат и нашла еще трех женщин – уборщицу и двух продавщиц – которые заявили, что подвергались сексуальному преследованию. Они не сообщали об этом в полицию, потому что менеджер магазина пригрозил им увольнением.

Данлоп с сожалением покачал головой.

– Они всего лишь свидетельствуют против менеджера, Пит. Этого мало. Нельзя так рисковать Воздух, с шумом вырывавшийся из ноздрей Пита Фишера, мог бы быть огнем.

– У них просто круговая порука, черт возьми, и в этом-то все и дело! Какой-то подонок грязно пристает к женщинам в одном из самых шикарных универмагов города. Если об этом не расскажем мы, нас опередят газеты Окленда или Сан-Хосе.

Атмосфера становилась все более и более наэлектризованной, и Джесси взглянула на Мэтта, который сидел напротив нее за столом для заседаний красного дерева. Она не понимала, почему он не вмешивается. Он даже не сделал попытки выступить в роли третейского судьи, но периодически бросал взгляды на Джесси, словно для того, чтобы понять, как она относится к этим перепалкам в редакции «Глоб».

– Это тема для статьи на первой странице, – во весь голос настаивал Фишер.

– Даже если Сэндлер не подаст на нас после этого в суд, он почти наверняка свернет свою рекламу, – предостерегал его Данлоп. – Таким образом, оперативные расходы увеличатся, а оборот уменьшится. Мы не можем себе этого позволить, черт возьми.

– Я бы не возражал, если бы он свернул рекламу. Если Сэндлер может нас купить, это означает, что любой может. – Фишер повернулся к Мэтту. – Что по этому поводу думаешь ты?

Мэтт оперся локтем о стол и задумчиво погладил подбородок.

– Прости, Пит, – наконец сказал он. – На этот раз я на стороне Картера. Мы должны быть предельно осторожны. Наши тиражи падают. Газета не в самом лучшем состоянии. Поэтому мы должны держать себя в очень строгих рамках.

Фишер с размаху опустил ладонь на стол.

– Тогда найди себе менеджера-пограничника! С меня достаточно. Я слагаю с себя эти обязанности.

Угроза Фишера повергла присутствующих в шок. Внезапно воцарившаяся тишина представляла странный контраст с бранью, которая звучала в этой комнате все утро. Главный редактор обводил своих коллег хмурым взглядом, словно обвиняя каждого из них в предательстве. Мрачно встряхнув головой, он направился к двери.

Джесси снова глянула на Мэтта, ожидая, что он вмешается. Газета не могла себе позволить остаться без Пита Фишера, так же, как она не могла себе позволить остаться без рекламы Сэндлера. Безусловно, Мэтт знал, что необходимо как-то смягчить ситуацию. Некоторое время назад Джесси почувствовала, что конфронтация между редакцией и финансовым советом газеты достигла высшей точки. «Глоб» была царством, раздираемым внутренними противоречиями. Мэтт, который исполнял обязанности президента и председателя редакционного совета, как правило, держал ситуацию под контролем и примирял враждующие стороны. Почему же он ничего не предпринимает?

– Господи, Пит, – сказал Мэтт, поднимаясь со стула, – это совсем на тебя не похоже, парень. Ты не из тех, кто может бросить свое дело.

– Я ничего не бросаю! – огрызнулся Пит. – Под меня ведется подкоп. Меня выживают. Если газетой управляют наши рекламодатели, непонятно, зачем им нужен я!

– Подождите минуту, Пит! – вскочила на ноги Джесси. – По-моему, мы кое-что не учли.

Встретившись со скептическим взглядом Пита, она повернулась к остальным сотрудникам и почувствовала, как ее происхождение словно выпячивается вперед. Она была девчонкой из бедных кварталов, не имевшей даже аттестата средней школы. На заседаниях редакции она держалась с достоинством, но сомневалась, что имеет хоть какой-нибудь авторитет для этой компании преуспевающих и надменных людей с университетским образованием.

Джесси была совершенно не из их слоя, но оставаться в тени она больше не могла. При всей умудренности эти люди были слишком упрямы.

– При всем моем уважении к вашим взглядам, джентльмены, корень проблемы, по моему мнению, лежит гораздо глубже вопросов доходной рекламы и оборота газеты. Простите мою прямоту, но проблема начинается здесь, с вас.

По комнате пополз еле слышный гул, во Джесси это не остановило. Если бы она замолчала, у нее, скорее всего, не хватило бы смелости начать еще раз.

– Вы так заняты тем, чтобы почва не ушла у вас из-под ног, что не замечаете действительного положения вещей, – продолжала она. – Да, «Уорнек» построен из разных группировок, но эти части должны образовывать единое целое. Когда вы объединяетесь в вооруженные лагеря и пытаетесь воевать друг с другом, вы разрушаете самих себя. Погибнет газета – погибнете и вы.

Джесси прекрасно видела, как сужаются глаза и деревенеют плечи у слушавших ее. Им явно не нравилась ее лекция о том, что надо работать в одной команде, и она едва ли могла их обвинять. Тем не менее она не умолкла.