— Когда-нибудь я смоюсь отсюда, — откровенничала Кэрри, — и открою более шикарное заведение, чем это. Лучшее в Гарлеме.

— Это мы уже слышали, — захихикала Люсиль.

— А я добьюсь, — с жаром ответила Кэрри. Конечно, она добьется. Иначе зачем все это? Или быть лучше всех, или не жить вовсе.

Ее репутация росла, как на дрожжах. Список постоянных клиентов — тоже.

— Что в тебе есть такого, чего я не заметил? — шутя спросил однажды Уайтджек.

Кэрри раздвинула губы в дежурной улыбке, но глаза оставались холодными.

— Я же тебе говорила: красивая, черная, горячая и совсем юная. Знаешь ведь, что нужно белому хрену?

Уайтджек огляделся. Они были одни в гостиной. Он как бы между прочим сунул руку ей под кимоно.

— Да, девочка, ты оказалась звездой.

— Ясное дело. Я же тебе говорила.

Он все не убирал руку с ее груди.

— Надо было оставить тебя при себе. Снять где-нибудь уютное гнездышко…

Он все больше распалялся. Кэрри скользнула понимающим взглядом по утолщению у него в брюках. Его возбудившаяся плоть рвалась наружу. Раззадорить самого Уайтджека — это кое-что значит!

Кэрри облизнула губы. Она очень похорошела и знала это.

— Почему же ты этого не сделал?

Он начал ласкать ей грудь.

— Маленькие девочки не в моем вкусе.

— Я не девочка, Уайтджек. Я прошла огонь, воду и медные трубы.

— Да уж, — он привлек ее к себе, так что она почувствовала у себя между ног его упругую твердость.

В этот самый миг в гостиную вошла мадам Мей с двумя девушками.

Уайтджек молнией отскочил от Кэрри, но от мадам Мей, с ее глазами-бусинками, ничто не могло укрыться. Она смерила его убийственным взглядом.

— За это, мой милый, полагается платить. Хочешь развлечься с этой крошкой — деньги вперед! — с неподражаемым сарказмом заявила она.

К Уайтджеку вернулось самообладание.

— В тот день, когда я заплачу за это, женщина, я буду конченым человеком.

Мадам Мей трудно было сбить с панталыку.

— Ты сам это сказал, — и она мило улыбнулась.

Девушки прыснули. Звонок с улицы положил конец этой милой домашней сцене.

В гостиную ввалились трое молодых студентов. Мадам Мей встретила их, как родных, предложила выпить и сделала все, чтобы они чувствовали себя, как дома. Она продемонстрировала им своих питомиц.

— Выбирайте на свой вкус.

Кэрри нежно улыбнулась одному и увела за собой в спальню. Он страшно нервничал: красный, весь в поту — казалось, вот-вот даст деру.

— Как тебя зовут, малыш? — промурлыкала она.

— Ген-ри.

— Ах, Ген-ри! Сейчас мы с тобой замечательно проведем время. О'кей, Ген-ри?

Он нервно кивнул. Парню было лет восемнадцать, и он ни разу не был с проституткой.

Кэрри стала раздевать его, бурно восхищаясь его хилым телом. Когда очередь дошла до трусов, она вздрогнула. Тонкий, белый, словно червяк… Она вздохнула.

— У, Ген-ри, какой ты большой и сильный мужчина! Сейчас мы с тобой позабавимся так, как и не снилось. Да, малыш? Да?

Джино, 1924–1927

Девятого июля 1924 года, после пятинедельного пребывания в следственном изоляторе Бронкса, Джино Сантанджело предстал перед судом, был признан виновным в попытке ограбления и схлопотал полтора года тюрьмы. Он еще легко отделался. Альдо Динунцио отхватил срок два года. Обоих отправили в «Синг-Синг».

Альдо был уверен, что их кто-то выдал, и пылал жаждой мщения.

— Кому, так твою мать, ты говорил об операции? — приставал он к каждому из подельников. — Кто знал о складе?

Те двое так же, как Джино, отрицали свою причастность к утечке информации. Однако Альдо не отставал, и наконец выяснилось, что один из них похвастался перед сестрой.

Альдо был доволен. Наконец-то есть на кого списать неудачу! «Сука! — без конца повторял он. — Должно быть, она донесла копам. Дайте мне выбраться отсюда, и эта сука пожалеет, что родилась на свет!»

Джино пытался отговорить его, но безрезультатно.

— Как только я отсюда выйду, эта сука получит свое. Вот посмотришь.

Джино усвоил, что в тюрьме лучше всего держаться одному и избегать всевозможных осложнений. Он делил камеру со стариком, обвиненным в покушении на убийство. Они старались не откровенничать друг с другом.

Старик шумно мочился в оставленное для этой цели ведро и почти каждую ночь онанировал, когда Джино еще не успел уснуть. Это было омерзительно, но постепенно Джино научился не обращать внимания. Он старался забыть о сексе, о женщинах и их теплой, манящей плоти. Его замучила почти постоянная эрекция, но он не желал облегчаться, как все. У него бывали мокрые сны, после которых он чувствовал себя раздраженным и разбитым.

Отсутствие секса он переносил тяжелее всех прочих лишений и постоянно грезил обо всех тех женщинах, с которыми будет заниматься любовью, когда выйдет на свободу. Чаще других он представлял себе миниатюрную блондиночку, которую встречал у Жирного Ларри. С тех пор, как она дала ему от ворот поворот, он ни разу не заговаривал с ней, но был уверен в успехе. Дайте только добраться до чудо-кнопки, а там… О Господи!

Коста продолжал забрасывать Джино письмами, а однажды его навестила Вера. Она плохо выглядела — так и не вставила два выбитых Паоло передних зуба, а лицо опухло от пьянства.

— Ах ты, маленький ублюдок, — попеняла она. — Память короткая, да? Ни словечка за столько месяцев. Наконец-то я тебя разыскала.

Джино страшно смутился и не мог отвести взгляд от дыры на том месте, где должны были быть зубы.

— Очень мило с твоей стороны.

— Естественно. Зачем человеку мачеха, если она не может нанести один-единственный визит? Говорю тебе, Джино, больше я сюда ни ногой. С меня хватило, когда приходилось навещать Паоло. Увидимся, когда выйдешь. Ладно?

— Где старикан?

— Этот гад стянул все мои деньги и сделал ноги. Как раз, когда я выписалась из клиники. — Она показала на свой рот и жалко улыбнулась. — Должно быть, ему не понравился мой фасад.

— У меня есть баксы — если захочешь вставить зубы.

Вера непристойно захихикала.

— Спасибо, малыш, но я вот что тебе скажу: для дела так даже лучше. Теперь я могу вытворять такие вещи — даже не верится! — Она наклонилась к разделявшей их сетке. — Тебе тоже сделаю, когда выйдешь отсюда.

Джино засмеялся.

— Брось, Вера.

— Я пошутила. Хотела немножко взбодрить тебя. Я-то ведь знаю: вы тут ни о чем, кроме секса, не думаете. Туго тебе приходится?

— Еще бы!

— Ах ты, проказник. Как всегда. — Вера встала. — Ну, мне пора. Но, Джино, большое спасибо… ты знаешь, за что. Обо мне никто никогда не заботился. Приятное чувство.

— С чего ты взяла, что это я?

— Смеешься.

* * *

В «Синг-Синге» Джино определили в строительную бригаду, и хотя приходилось вкалывать до ломоты в спине, зато подвернулась интересная компания. Он завязал связи и многое почерпнул от старших товарищей, опытных уголовников, которые прошли огонь, воду и медные трубы и хорошо знали, что почем.

Время летело довольно быстро, а так как Джино примерно себя вел, то срок ему скостили до одного года.

При освобождении Джино пришлось перенести настоящий шок, когда ему передали приглашение приемного отца Косты Зеннокотти провести с ними каникулы. У него не было выбора. Прямо из тюряги — на поезд до Калифорнии. Даже не осталось времени с кем-нибудь переспать.

Он был страшно смущен. В сущности, он почти не знал Косту — только по письмам. Черт! Что же это за чудаки, если они приглашают в гости такого, как он?

* * *

Коста с нетерпением ждал на вокзале в Сан-Франциско вместе с приемным отцом, Франклином Зеннокотти. Он немного вытянулся, нарастил мясца на косточки и, хотя все же был маловат для своих шестнадцати лет, производил приятное впечатление.

— Не знаю, правильно ли мы поступили, — в двадцатый раз произнес Франклин.

— Брось, папа, — ответил Коста. — В свое время ты дал мне шанс, не правда ли? И смотри, что вышло.

Франклин не смог удержать улыбку. Коста прав. Посмотрите, что вышло. Мальчик оказался способнее своих товарищей. В школе он неизменно получал высшие баллы, а дома доставлял много радости приемным родителям. И все же одно дело — усыновить Косту, и совсем другое — пригласить на каникулы его друга-уголовника. Но ведь это только на месяц. Коста так просил — просто умолял.

— Папа, он спас мне жизнь, и если мы сможем чем-нибудь ему помочь…

До сих пор Коста ни разу ни о чем не просил, поэтому ему было невозможно отказать.

Итак, Джино Сантанджело предстояло провести каникулы в семье Зеннокотти, и Франклин от всей души молил Бога, чтобы не сбылись его предчувствия и этот поступок не обернулся роковой ошибкой.

* * *

Джино вышел из вагона с высоко поднятой головой — что должно было скрыть его нервозность. Он потрогал шрам на щеке и порадовался яркому солнечному свету. Затем снял куртку и, скомкав, сунул под мышку. Ему тотчас шибанул в нос запах собственного пота, и он поспешил снова надеть ее.

Он сразу узнал Косту, а этот сопляк — нет. Наверное, Джино здорово изменился, выглядел старше своих лет. Ему давали гораздо больше девятнадцати.

У него было время разглядеть Косту и мужчину рядом с ним. Какие же они… чистенькие. Это слово было единственным, какое пришло ему в голову.

Он храбро двинулся навстречу, и Коста наконец узнал его.

— Джино! — закричал он и, к его величайшему смущению, подбежал и заключил его в объятия. Черт! Может, прошлый опыт сделал парнишку голубым?

— Как я рад тебя видеть! — взволнованно поведал Коста. — Познакомься с моим отцом, — он подтащил Джино к Франклину Зеннокотти. Тот принужденно улыбнулся.

Джино понял его взгляд. Мол, ты не внушаешь мне доверия. С какой стати я должен с тобой разговаривать?

— Привет, — сказал он, протягивая руку. — Рад познакомиться.

По пути он узнал массу вещей, которые его абсолютно не интересовали. Соревнования по плаванию и теннисные клубы, и черт знает, что еще. Что действительно произвело на него впечатление, так это новенький сверкающий «кадиллак», который вез их с вокзала. Вот бы покрутить баранку!

Дом был прямо как в каком-нибудь голливудском фильме. Огромный, с колоннами и окантованными свинцом ставнями. Позади него расположился бассейн. Мать Косты засуетилась, угощая его лимонадом и пирожными и настаивая, чтобы он снял куртку.

Боже праведный! Ну и обстановочка!

Он цеплялся за свою куртку, слопал несколько пирожных, и Коста повел показать ему комнату. Джино извертелся на пятках, суя нос во все углы. Прекрасный вид из окна. Огромная кровать. Ванная с туалетом.

— Иисусе Христе! — то и дело восклицал он. — Да ты тут действительно катаешься, как сыр в масле, малыш.

— Откуда у тебя этот шрам? — выпалил Коста, просто чтобы что-то сказать.

Джино нахмурился.

— Что, очень заметно?

— Не то чтобы очень, — Коста уткнулся взглядом в ковер. Дернуло же его!

Джино фыркнул и подошел к зеркалу в ванной.

— Да, действительно. Чертовы врачи схалтурили.

— Да нет, почти не видно, — оправдывался Коста.

— Дерьмо собачье. Еще как видно!

— Ш-ш! Если мама с папой услышат, как ты выражаешься, они в два счета вышвырнут тебя на улицу.

Джино сощурил глаза. Ну и влип же он!

* * *

Оказалось, что он ошибался насчет Косты. Парнишка был невыносим. До того правильный, что аж тошно. И никакой не педик. Он даже ни разу не целовался, не говоря уж о чем-то еще. Джино чувствовал себя обязанным что-то предпринять. Кому пойдет на пользу — столько плавать и играть в теннис? Немного траханья внесет в жизнь Косты приятное разнообразие.

— Эй, — сказал он Косте, — где-нибудь поблизости обязательно должен быть бордель. — Ему самому срочно требовалась баба, иначе он не выложил бы это в столь откровенной форме.

— Бордель? — Коста залился краской.

— А, брось стесняться. Пошли вместе. Пойми, малыш: если я сейчас же не затрахаю какую-нибудь шлюху, я взорвусь — и все дела.

В Косте боролись любопытство и страх. Он знал неподалеку один публичный дом — возле верфи. Двое его друзей там побывали и рассказывали невообразимые вещи.

— Сегодня после ужина скажем, что идем в кино, — предложил Джино.

Коста пришел в нескрываемое возбуждение. За ужином мать встревожилась.

— Ты весь горишь, дорогой. Ты хорошо себя чувствуешь?