Джерри оказался прав: девушки здесь попадались на каждом шагу. Маленькие, полные; высокие и стройные. Большие груди, маленькие груди. Длинные ноги. Круглые попки… Как если бы вы всю жизнь сидели на диете и вдруг вас привели в кондитерскую и предоставили полную свободу действий.

Джерри ошалел. После поступления в колледж главной его заботой стало залезть под юбку к какой-нибудь девушке. Однако и через полгода его попытки не увенчались успехом. Отметки также оставляли желать лучшего.

Стивен старался его утешить. Ему очень нравилось в колледже. Нравились занятия — словно кто-то бросил вызов его умственным способностям, и он с готовностью поднял перчатку. К тому же он стал не последним игроком в студенческой баскетбольной команде. Это отвлекало его от секса. Он видел, что творится с Джерри, и не хотел следовать его примеру. У него были другие проблемы, связанные с матерью. После смерти Бернарда Кэрри превратилась в затворницу. Часами просиживала в кабинете Бернарда в доме на Парк-авеню, уставившись в пространство перед собой. И так — день за днем.

Приезжая на каникулы, Стивен старался вывести мать из оцепенения. Однажды предложил съездить для разнообразия в их коттедж на Фэйр-Айленде.

— Я хочу продать его, Стивен, — последовал скорбный ответ. — Слишком много воспоминаний…

Он поинтересовался их финансовым положением. Может, ему следует бросить колледж и устроиться на работу?

Она заверила его, что Бернард оставил им много денег. И ледяным тоном добавила, что если он бросит учебу, она его убьет.

Стивену никак не удавалось расшевелить ее, и он беспокоился. В свои сорок с лишним лет мама была очень красивой женщиной. Ей бы наслаждаться жизнью, а она сидит взаперти в кабинете покойного мужа, окруженная воспоминаниями.

Однажды его осенило:

— Эй, мам, почему бы нам не съездить в Кению? Наверное, у тебя там полно родственников? Вот и познакомимся.

Реакция оказалась не такой, как он ожидал. Вместо «хорошо, я подумаю» или «посмотрим» она холодно произнесла:

— Никогда не пытайся вернуться в прошлое. Запомни это, Стивен.

Он знал о ней то же, что и другие, что можно было прочесть в любом журнале. Но иногда по ночам просыпался в холодном поту и задавал себе вопрос: «Кто я? Кто мой настоящий отец?» Все, что рассказала ему Кэрри, сводилось к следующему: «Он был хорошим человеком. Врачом. Тебе был годик, когда он умер».

Он запрещал себе думать о прошлом или расстраиваться из-за неразговорчивости матери. Наверное, у нее есть свои причины. Если она не хочет говорить, кто был его настоящим отцом, значит, нужно смириться. Он так и поступил.

* * *

Тысяча девятьсот пятьдесят первый год оказался щедрым на события. Стивену исполнилось восемнадцать; его впервые обозвали ниггером; он в первый раз переспал с девушкой и научился защищать себя в драке.

Быть черным — совсем не то, что быть белым. Кэрри много раз твердила ему об этом, но он пропускал мимо ушей. И наконец убедился на собственном опыте. С тех пор его стали интересовать вопросы гражданских прав и проблемы устройства общества. Он увлекся идеями Мартина Лютера Кинга и развернутой им на юге кампанией за равноправие.

Теперь он ни на минуту не забывал о том, что он — черный, и понял, что имела в виду Кэрри, наставляя его: «Темнокожему нужно стараться вдвойне. Заруби это на носу».

Он и так был хорошим студентом, а после того случая «хорошо» превратилось в «отлично».

Его первой женщиной стала хорошенькая негритяночка по имени Ширли Салливан. Классический студенческий секс на заднем сиденье машины приятеля. Ширли задрала юбку и спустила трусики: она вся вспотела, а одна грудь вылезла из чашечки бюстгальтера.

Стивен остался в одежде: из прорези в брюках гордо торчал пенис. Все оказалось скомканным и абсолютно неромантичным. И тем не менее это было лучшее из всего, что он испытал до сих пор.

Он встречался с Ширли девять чудесных месяцев, а потом предложил ей руку и сердце, которое она разбила, выскочив за студента-медика из соседнего колледжа.

Стивен понял: девушки говорят одно, а делают другое. Им нельзя верить. После Ширли он пустился во все тяжкие. С его внешностью это было нетрудно. Стивен превратился в красивого парня ростом более шести футов. Девушки так и падали к его ногам, не исключая белых. Он решил проверить и убедился, что все они одинаковы. Белые ничем не отличались от черных.

* * *

В возрасте двадцати лет Стивен поступил на юридический факультет. В том же году Кэрри вторично вышла замуж. К удивлению всех, кто ее знал, она стала женой напыщенного, дважды разведенного директора театра по имени Эллиот Беркли. Ему было сорок пять лет, но от него за версту разило консерватизмом.

Эллиот не смог заменить Бернарда в ее сердце. Это был не тот человек, о котором она мечтала. Но, вопреки тому, что она говорила Стивену об их финансовом благополучии, денег становилось все меньше и меньше. Ей пришлось искать выход: как дать сыну возможность окончить университет и поддерживать прежний стиль жизни. Этим выходом и стал Эллиот Беркли. Он уже несколько лет ухаживал за ней, и, хотя Кэрри не любила его, в одно прекрасное утро она проснулась и спросила себя: «Почему бы и нет?»

Выходя замуж, она позаботилась о письменном обязательстве, которое гарантировало бы, что Стивен сможет получить высшее образование. Она также уговорила Стивена сменить фамилию на Беркли.

Безопасность — вот о чем шла речь. Безопасность ее сына.

* * *

Зизи ворвалась в его жизнь опаляющим ветром в прохладный день. Ему было двадцать четыре года, он окончил университет со степенью бакалавра права и гуманитарных наук и теперь работал ассистентом адвоката — чтобы набраться опыта.

Зизи была чем-то вроде танцовщицы. Она выступала свидетельницей в деле об изнасиловании. Стивен только взглянул на нее — и ему стало тесно в брюках. Это произошло само собой, помимо его воли. Зизи моментально заметила — и сделала выводы.

Зизи. Пять футов взрывчатого вещества. Пышные груди, стройные ножки, горящий взор, мурлыкающий голос. Страстная любовница.

Зизи.

Кэрри возненавидела ее с первого взгляда.

Лаки, 1965

Лаки Сантанджело стояла на крыльце их дома на Бель Эр, наблюдая за тем, как водитель грузит ее чемоданы в багажник длинного черного лимузина. Ей было почти пятнадцать лет. Рослая, кокетливая девушка с шапкой черных кудрей и большими, широко распахнутыми цыганскими глазами. Ее тоненькая загорелая фигурка еще не вполне сформировалась; красивое лицо не знало косметики.

Дарио Сантанджело сидел на капоте и сильно нервничал — это выводило шофера из себя. Мальчик подобрал горсть камешков и раздраженно бросал в парадную дверь; тихо позвякивало стекло.

Насколько Лаки была смугла и черноволоса, настолько же Дарио был бледнолиц и белокур. Ему было тринадцать с половиной лет. Его черты поражали правильностью. Длинные светлые волосы и пугающе голубые глаза — вот что в первую очередь привлекало внимание.

Он перевел взгляд с сестры на шофера, занятого чемоданами, и скорчил рожицу.

Лаки захихикала, подмигнула и одними губами изобразила их любимое слово: «дурында». Так они называли между собой едва ли не всех знакомых.

Из дома вышла дебелая женщина с властным лицом. Отдав кое-какие распоряжения водителю, она бросила взгляд на часы и скомандовала:

— Ну, все, Лаки, забирайся в машину. Иначе мы опоздаем на самолет.

Девушка пожала плечами.

— Ничего не имею против.

— Ну-ну, — оборвала мисс Командирша, — не начинай свои штучки.

За ее спиной усиленно кривлялся Дарио, суфлируя: «дурында!» и изображая руками «ослиные уши». Лаки прыснула, хотя на самом деле ей хотелось плакать.

Появился Марко. В его обязанности входило всюду сопровождать Лаки за пределами особняка на Бель Эр. Ей нравился Марко. Он та-акой красивый! Вот только не обращает на нее внимания. Сегодня на нем были летняя куртка, рубашка спортивного покроя и узкие джинсы. Ему самое меньшее тридцать, но он высок, мускулист и не склонен к полноте, как большинство мужчин в его возрасте.

В тысячный раз она задалась вопросом: какова его личная жизнь? Есть ли у него девушка? Что он делает, когда свободен от своих обязанностей телохранителя?

— Слезай с капота и попрощайся с сестрой, — велела мисс Командирша.

Дарио запустил в дверь всеми оставшимися камешками. Брызнули осколки стекла.

— Дарио! — взвизгнула гувернантка. — Ты дождешься, я расскажу папе!

«Долго же тебе придется ждать», — подумала Лаки. Джино появлялся у них все реже и реже.

Дарио ленивой походкой двинулся в ее сторону, всячески демонстрируя полное безразличие. Как будто его ничуть не волнует, что ее отсылают в пансион.

— Пока, сестренка, — процедил он сквозь зубы. — Захочешь писать — я не против.

Лаки заключила его в объятия. В другое время он бы немедленно вырвался, но сегодня — так уж и быть, пусть обнимает.

— Не позволяй никому брать над собой верх, — прошептала Лаки. — Я скоро приеду на каникулы.

Он влепил ей слюнявый поцелуй и убежал в дом, прежде чем кто-либо заметил его слезы.

Лаки залезла в автомобиль. Она и побаивалась, и в то же время чувствовала облегчение. Наконец-то она выходит в большую жизнь. Десятилетие нянек и частных учителей подошло к концу. Десять лет затворничества, одиночества и несвободы. Ей было жаль расставаться с Дарио, но она нуждалась в обществе своих ровесниц. А Дарио скоро и сам поступит в школу.

Это тетя Дженнифер настояла на том, чтобы ее отправили в пансион. Лаки подслушала разговор между ней и отцом:

— Джино, нельзя всю жизнь продержать детей взаперти, под стеклянным колпаком. Я знаю один замечательный пансион в Швейцарии. Это принесет девочке большую пользу.

В самолете Лаки клевала носом, хотя изо всех сил сопротивлялась сну: не хотелось ничего пропускать. Мисс Командирша очень прямо сидела рядом, орлиным взором следя за всем происходящим вокруг.

Лаки находила смешным путешествие в компании дуэньи, но Джино был непреклонен.

— Она поедет с тобой, а после того как ты благополучно доберешься до школы, вернется в Америку. Все. Никаких дискуссий.

Джино. Ее отец. Враг дискуссий.

Она любила его до боли. Но иногда ее посещали сомнения: да так ли уж сильно он сам любит ее и Дарио? Он проводил с ними все меньше времени. Они большей частью жили на Бель Эр, а он — там, где в данный момент требовали интересы дела. У него были квартиры в Нью-Йорке, Лас-Вегасе и Бог знает где еще. Лаки знала телефонные номера, но ни разу там не бывала. Иногда, лежа в постели перед тем, как заснуть, она вспоминала далекое-далекое детство. Тогда папа почти все время был с ними. Обнимал. Ласкал. Уделял им много времени. Любил и заботился о них. Она вспоминала маму — прекрасного бледного ангела с нежным голосом и бархатистой кожей.

На этом Лаки обрывала свои воспоминания: слишком больно было думать о том, что случилось дальше. Иногда перед ее мысленным взором вспыхивали видения. Бассейн. Надувной матрас. Мамино обнаженное тело. Кровь…

Наверное, она что-то пробормотала во сне, потому что мисс Командирша обеспокоенно тронула ее за плечо.

— Что с тобой, дорогая?

— Ничего. Я хочу кока-колы.

* * *

В Швейцарии был такой чистый воздух, что Лаки жадно, безостановочно вдыхала его, чтобы скорее очистить легкие от лос-анджелесского смога.

В аэропорту уже ждал автомобиль, и через полтора часа они въехали в пригород, где все утопало в буйной зелени. «Левьер», пансион, где ей предстояло учиться, расположился у подножия гор и в окружении густых лесов. Живописнейшая местность — не то что прилизанные газоны Бель Эр и Беверли Хиллз.

Мисс Командирша лично доставила Лаки к директрисе и, выдав положенное: «До свидания, дорогая. Смотри, веди себя хорошо», — удалилась.

Три последних года эта старая дева занималась воспитанием брата и сестры. За это время они видели от нее тепла и ласки не больше, чем от деревянной чурки. Лаки ничуть не жалела о разлуке с ней.

— Мисс Санта, — сказала директриса, — добро пожаловать в «Левьер». Я уверена, тебе, так же как и другим девочкам, здесь понравится. Я требую уважения и соблюдения дисциплины. Запомни эти два принципа — и твое пребывание здесь будет радостным и плодотворным.

Мисс Санта. Ничего себе! Лаки Санта. Почти «удачливая святая». С ума сойти!

Вот уже несколько лет, как Лаки догадалась, чем занимается ее отец. Телохранители, сигнализация, решетки на окнах, свирепые псы — все говорило о том, что этот человек должен постоянно быть начеку. Но менять фамилию при поступлении в какой-то дурацкий пансион?..