— Кто там?

Дверь отворилась, и на пороге возникла Бетти Ричмонд в атласном халате цвета зрелого персика, с распущенными волосами.

— Зашла посмотреть, как вы тут устроились, — сказала она таким твердым голосом, что он не почувствовал в ней ни малейшего волнения.

Джино разжал руку, уже готовую выхватить из-под подушки пистолет.

— Все замечательно. Спасибо, Бетти.

— Еще бы, — промурлыкала она и, закрыв дверь, приблизилась к нему. — А мне вот не спится.

Прежде чем Джино сообразил, что происходит, она уже сбросила персиковый халат и предстала перед ним обнаженная.

— Мистер Сантанджело, я бы хотела, чтобы вы — друг семьи, друг всего света — трахнули меня!

Господи, так она — шлюха?

Он понизил голос до шепота.

— Оденьтесь, Бетти. Возвращайтесь к Питеру.

— Почему? Я вам не нравлюсь?

Нужно быть очень осторожным. Отвергнутая женщина…

— Я этого не говорил. Но обстоятельства…

— Обстоятельства таковы: Питер уехал к любовнице и, скорее всего, в эту самую минуту сует свой задрипанный член ей в глотку. Я не хочу сидеть и ждать у моря погоды.

— А я не хочу оказаться меж двух огней.

Женщина пожала плечами. Она вся состояла из мускулов.

— Я думала, вы считаете меня привлекательной…

— Так оно и есть.

Она без приглашения скользнула к нему под одеяло.

— Я не скажу Питеру. Обещаю.

Последовало самое атлетическое траханье, какое когда-либо выпадало на его долю. Она гоняла его пенис, словно шарик для пинг-понга: туда, сюда, вверх, вниз, в стороны, из центра, в центр… Гейм!

Второй сет. Все та же гонка. Потом она удалилась, и он уснул, а утром подумал: уж не сон ли все это?

Лаки, 1966

Олимпия гнала так, словно на дороге, кроме них, никого не было. Азарта ей было не занимать. Уносите ноги все — иначе не поздоровится! Путешествие на юг Франции заняло двадцать два часа. Они сделали пять остановок, чтобы дозаправиться газом, купить сандвичей и великое множество банок кока-колы.

— У тебя есть водительские права? — поинтересовалась Лаки после одного особо захватывающего четырехчасового перегона по извилистой дороге в сельской местности. Они неслись с головокружительной скоростью.

— Права? — жизнерадостно удивилась Олимпия. — А что это такое?

Лаки ничего не оставалось, как беспомощно откинуться на сиденье, закрыть глаза и понадеяться на лучшее.

Первоначально у них было девяносто четыре доллара на двоих, и те с каждым привалом таяли. Приходилось игнорировать попадавшиеся на пути рестораны и мотели.

— Доберемся до Канна, — решила Олимпия, — и поселимся на вилле моей тетки. Она бывает там неделю в году — и то в сентябре. Чудное место! Раньше я часто отдыхала там с нянькой — когда родителям было не до меня, — она невесело усмехнулась. — Не то чтобы их отношение изменилось, просто теперь от меня труднее отделаться.

Лаки было знакомо это чувство. Ужиная с Джино в его нью-йоркской квартире, она постоянно ощущала, что его тяготит ее присутствие. Это лишило ее дара речи. Она даже не посмела спросить, где Марко.

Как-то поведет себя Джино, когда узнает о побеге? Наверное, разбушуется — ну так что? Он ничего не может ей сделать — разве что упечь в новую школу. А она будет убегать до тех пор, пока до него не дойдет.

И что плохого в ее желании учиться бизнесу? У нее не было ни малейшего желания следовать определенным Джино курсом. Школа. Колледж. Замужество.

Черта с два! Она хочет стать такой же, как он: богатой, уважаемой, могущественной. Пусть люди по первому сигналу бросаются выполнять ее поручения!

— Мы как раз успеваем, — похвасталась Олимпия, на полной скорости несясь по узкой дороге меж скалами. — Вот, только что миновали поворот на Сен-Тропез. Еще какой-нибудь час — и будем на месте.

Лаки стерла тыльной стороной ладони пот со лба. Стоял месяц май, но полуденное солнце жарило вовсю. Они были совершенно беззащитны в открытом маленьком автомобиле.

— От нас, наверное, на версту несет потом, — посетовала Лаки. — Две маленькие вонючие девственницы.

Олимпия ухмыльнулась.

— Эта формула нуждается в уточнении.

— То есть?

— Я хотела сказать тебе, когда приедем. Этак лежа возле бассейна, попивая сухое вино…

— Ты что — уже?..

Спелые губы Олимпии расползлись в широкой улыбке.

— Ага.

Лаки выпрямилась на сиденье и жадно воззрилась на подругу.

— Когда? С кем? И как оно?

Олимпия резко вильнула, чтобы избежать столкновения с валуном, скатившимся с горы.

— Кошмар! Лучше держись «Почти». Это гораздо приятнее.

* * *

Как и предсказывала Олимпия, вилла ее тетки была на запоре и надежно защищена от непрошеных гостей. Она была расположена высоко в горах, над Канном, и утопала в зарослях мимозы и жасмина.

Олимпия выпрыгнула из машины, открыла тяжелые чугунные ворота и подъехала затем к выкрашенной в бледно-розовый цвет вилле.

— Здорово, да?

— Фантастика! — Лаки вздохнула. — Ты уверена, что нам не влетит за вторжение?

— Она не узнает.

Они припарковали автомобиль, и Олимпия показала Лаки, как можно проникнуть на виллу. Она взобралась на кривое персиковое дерево и открыла одной ей известное окно со сломанной задвижкой. Лаки терпеливо ждала у парадного входа. Через несколько минут Олимпия запасным ключом открыла дверь.

— Добро пожаловать в замок «Веселье»!

Интерьер виллы свидетельствовал о безупречном французском вкусе ее хозяйки и о громадном греческом богатстве. Мебель была зачехлена от пыли, но кое-где проглядывал уголок кожи или полированного дерева. Паутины тоже хватало.

— Я говорила, что она пользуется виллой раз в году. А за несколько дней до этого наезжает десант уборщиц. Ты понимаешь — мы можем жить здесь несколько месяцев! И никто нас не найдет!

Лаки не улыбалось торчать на вилле несколько месяцев. Несколько недель — да. Потом Джино начнет беспокоиться, не говоря уже о тете Дженнифер и дяде Косте. И, конечно, Дарио. Надо бы им написать. У нее неоднократно возникало такое желание, но все время что-то мешало.

— С кем ты дошла до конца? — жадно спросила она Олимпию.

— С одним гнусным типом — французским коммивояжером. Он меня заколебал. Все твердил, что моего отца нужно расстрелять, а я ни черта не смыслю в жизни. Я как-то привела его к себе домой. А он спер серебряную пепельницу и не захотел довольствоваться «почти». Это было ужасно. Я залила кровью весь диван в папином кабинете. Даже вспоминать противно. Слава Богу, как раз на следующий день ты позвонила. Я не могла без ужаса думать о том, чтобы пойти на эти чертовы курсы и увидеть его поганую рожу.

Они обошли всю виллу.

— Будем пользоваться какой-нибудь одной комнатой, — решила Олимпия. — Потом меньше убирать.

Лаки облюбовала просторную комнату в цоколе, рядом с кухней. Здесь были две диван-кровати, обитый зеленым сукном карточный столик и три больших удобных кресла.

— Это помещение для прислуги, — запротестовала Олимпия.

— Зато оно нам подходит.

У них было всего две небольших дорожных сумки — в основном с косметикой. Так что распаковывать вещи не заняло много времени.

На кухне они обнаружили холодильник, доверху набитый бутылками с вином и пивом. А в буфете — коробки с чипсами и двадцать четыре банки консервированного тунца.

— Давай отметим! — радовалась Лаки.

— Только не сегодня, — возразила Олимпия. — Сегодня мы отправимся в город и устроим себе настоящий пир. Скажем, огромное блюдо буйабеса или свежих устриц под майонезом… М-м!.. Вкуснота!

— Но у нас же нет денег!

Олимпия ухмыльнулась.

— Лаки, для красивой девушки ты иногда бываешь слишком глупой. Какие, к черту, деньги, когда в наличии два юных прекрасных тела?

* * *

Знаменитый Каннский кинофестиваль подходил к концу. Остались одни неудачники. Невезучие агенты, все еще надеющиеся заключить хоть какой-нибудь контракт, безработные продюсеры и будущие звезды с необъятными бюстами и фальшивыми улыбками.

Уорриса Чартерса можно было отнести к безработным продюсерам. Он прибыл в Канн с двумя сокровищами. И в обоих случаях просчитался.

Сокровище номер один — Пиппа Санчес. Роскошная мексиканская актриса, которая в пятидесятые годы успешно снялась в паре испанских хитов. Сейчас ей лет сорок — хотя она настаивала на тридцати пяти и на столько же выглядела. Но Уоррис знал ее настоящий возраст. Он навел справки о мисс Санчес сразу же вслед за тем, как она обратилась к нему в Мадриде — месяц назад.

Это произошло на званом ужине.

— Мистер Чартерс, я видела «Целуй и убивай!» — это просто блеск! У меня как раз есть для вас подходящий сценарий — пальчики оближете!

«Целуй и убивай!» Его первая заявка на громкий успех. Он поставил этот фильм в 1959 году в Париже, истратив семьсот тысяч долларов. Картина принесла ему шестнадцать миллионов. Редкая удача! Дальше, за что бы он ни брался, получалось дерьмо.

Сокровище номер два — сценарий Пиппы Санчес. Крутой боевик под названием «В яблочко!» История гангстера двадцатых и тридцатых годов. Киллер-золотое сердце.

Уоррис нашел сценарий удовлетворительным. Конечно, все это высосано из пальца, но после двадцати трех лет в кинобизнесе он мог отличить беспроигрышный материал.

— Чей это сценарий? — спросил он Пиппу.

— Мой, — гордо заявила она. — Я выкупила его у автора. Теперь это моя собственность.

— Зачем он тебе нужен? — осторожно, чтобы не выказать слишком большую заинтересованность, полюбопытствовал Уоррис. — На продажу?

— Нет, — огрызнулась Пиппа. — Я хочу сыграть главную женскую роль. Она специально писалась для меня.

Ага, двадцать лет назад, цинично подумал Уоррис. Но если она позволит ему бесплатно пользоваться сценарием… Они заключат сделку, а потом он скажет, что она не подходит.

И вот они прибыли в Канн — Уоррис Чартерс и его два сокровища. Однако им только раз удалось привлечь к себе внимание: когда они с Пиппой поцапались у всех на виду на террасе отеля «Карлтон».

Уоррис потягивал «перно» в «Голубом баре» на улице Круазетт и размышлял о своем жутком невезении. Ему тридцать два года, когда-то он был чудо-ребенком Голливуда, но прекратил сниматься в тринадцатилетнем возрасте, когда у него начал ломаться голос. В двадцать пять он поставил «Целуй и убивай!» и вернулся победителем. После двух провалов пустился путешествовать по Европе, из одной киностолицы в другую. В порыве отчаяния, сломленный и на игле, женился на богатой семидесятидвухлетней вдове-испанке. После ее смерти родственники вышвырнули его на улицу даже без кусочка мыла. Вот и женись на деньгах!

Уоррис тихо присвистнул, показав ровные белые зубы. Из шикарного белого «мерседеса» вылезли две сногсшибательные цыпочки, два лакомых кусочка. Блондинка сразу привлекла его внимание. Роскошные титьки, так и целятся в тебя, как два автоматных дула. Золотистые волосы. И такие короткие шорты, что выглядывают сахарные ягодицы. Ее подруга на первый взгляд не такая красотка. Тесные линялые джинсы и блузка с короткими рукавами. Высокая, угловатая. Шапка вьющихся волос цвета черного янтаря наполовину закрывает лицо.

Да, Уоррис предпочел бы блондинку. Неужели он не заслужил маленького удовольствия?

Девушки неторопливо двинулись к бару. Инстинкт подсказал Уоррису: они ждут, чтобы их сняли.

Когда они приблизились к его столику, он вскочил и выпалил несколько заученных фраз по-французски — мол, не желают ли они составить ему компанию?

Чернявая ответила, что вообще-то они кое-кого ждут, но пока их кавалеров нет…

Блондинка произнесла несколько слов по-английски. Уоррис оживился.

— Так вы американки? Я тоже!

Он заказал всем «перно» и подумал: интересно, у них есть деньга? Сам он располагал последними пятьюдесятью баксами, ко у него также имелась чудная травка. Может, они ее купят?

* * *

Гм, подумала Лаки. Недурен. Но и ничего особенного. Не в моем вкусе. И слава Богу, потому что он явно сделал стойку на Олимпию. Так чаще всего и бывает. Может, и правда «джентльмены предпочитают блондинок»? Ха! Кому нужны джентльмены?

Пока Уоррис Чартерс распинался перед Олимпией, Лаки сквозь щелочки глаз наблюдала за ним. Стройный, красивый — конечно, если вы предпочитаете мужчин с пшеничными волосами, хищными зелеными глазами и светлыми ресницами. Нет, это не для нее. Она любит смуглых… очень смуглых… чем смуглее, тем лучше. Как Марко. Прекрасный разбойник Марко с грустными глазами и внешностью настоящего супермена.