— Шкатулка того же размера, что и деревянный ящичек, в котором Габсбурги предположительно хранили распятие, — обратила внимание Стефани. — Все, что должен был сделать Говард, это вытащить ящичек и унести его с собой.

— Невероятно, причем здесь статуя? — размышлял вслух Энтони. — Курт мог оставить ящичек прямо на полу.

Стефани внимательно всмотрелась в лицо статуи и нахмурилась.

— Вероятно, из-за тщеславия. Это Курт. В книгах о Габсбургах есть его портрет. Лицо статуи похоже на него вплоть до маленького шрама над левой бровью, но все-таки что-то здесь не так.

— Портреты не всегда бывают точными, — напомнил ей Энтони. — Каждый художник по-своему видит портретируемого.

И все-таки что-то здесь было не так, что-то важное, что ей необходимо было вспомнить.

— Стефани?

Энтони быстро подошел к ней и, взяв на руки, вынес из пещеры.

На ярком свете она заморгала, приходя в себя.

— Сделай глубокий вдох, — потребовал он.

Она послушалась, медленно и глубоко вздохнула, головокружение прошло.

— Тебе лучше?

— Намного лучше, спасибо.

— В пещере, видимо, было скопление вредных газов. Говард отвалил камень от входа совсем недавно, поэтому она не успела проветриться. Если у нас будет время, мы еще вернемся сюда, когда отравленный воздух из пещеры выйдет. Готов держать пари, что статую отправят в музей, как только власти узнают о ней.

Стефани случайно посмотрела на руку Энтони, которая лежала на ее бедре, и мысли о статуе исчезли у нее из головы.

Он держал ее ногу жестом собственника. Ее тело мгновенно вспомнило безумства прошлой ночи, и она подняла на него взор, полный страстного желания.

Топазовые глаза Энтони полыхнули ответным жаром. Его рука начала гладить ее бедро.

— Подожди, дай нам только спуститься с этой чертовой горы.

Энтони шел первым. Это было не очень опасно, но он видел по ее глазам, что она нервничает. Стефани боялась высоты. И спуск с горы стал еще одним испытанием ее храбрости. Но Энтони знал, что у нее достаточно силы воли, чтобы подавить свой страх.

Когда-то он верил, что, овладев ею, успокоится. Как он ошибался! Он хотел ее все неистовее. Желание в нем росло, подобно приливу. Ей стоило только взглянуть на него вот так, как сейчас, и он терял голову от желания. Сегодня его ум был занят потенциальной опасностью, исходящей от Говарда, его собственной решимостью добыть распятие для Стефани и удивительными, выбившими его из колеи признаниями, которые она сделала ночью. Но он не мог размышлять трезво, когда дело касалось ее, и больше всего жалел о том, что они не могут просто побыть вдвоем.

Он с трудом оставил ее в постели одну сегодня утром. Ему хотелось остаться с ней, разбудить ее медлительными ласками, зажечь в ее теле огонь любви своими прикосновениями, чтобы глаза ее загорелись. Глядя на нее, свернувшуюся клубочком, он чувствовал очарование, желание и боль в груди. Она была хрупкой, испытывала сомнения в себе, но сила ее страсти была удивительной. И она сумела во второй раз так ранить его сердце, что он едва мог думать о чем-либо, кроме нее.

Она покорно согласилась принадлежать ему. Принадлежать ему… Что это значит? Стефани влюбилась в него однажды — он верил этому — и убежала от него в смятении к другому мужчине, которого не любила, но с которым чувствовала себя в большей безопасности. Это было десять лет назад. Теперь все было по-другому. И если уверенности в себе у нее не прибавилось, она не была больше школьницей, мечтающей о принце, и не чувствовала себя настороженной в его присутствии.

Но любовь? Она не говорила о ней. И он подумал, что если бы она любила его, то сказала бы прошлой ночью, ибо это была ночь откровений. А вдруг он сам и Льюис Харди излечили ее от желания любить кого бы то ни было? Один из них прятал свои чувства настолько совершенно, что она считала его бездушным, в то время как неистовая буря страстей другого не продлилась дольше медового месяца:

Вероятно, Стефани увлекла лишь физическая сторона любви.

Что касается собственных чувств, Энтони избегал копаться в них. Она была у него в крови, да и его страстное желание ее казалось сильнее с каждой минутой, но он не мог забыть, что пережил, когда Джеймс вручил ему кольцо и сказал, что его невеста изменила ему с другим. Это было подобно удару ножа по открытой ране — боль была такой ужасной, что понадобились месяцы, чтобы уменьшить ее остроту. Он ии за что не хотел ощутить подобное снова, не хотел, чтобы потеря любимой стала таким потрясением.

Тем не менее, он нуждался в ней, в ее губах, отвечающих на его поцелуи, в медлительных улыбках, чувственных взглядах, сладкой страсти.

Теперь, держа свою руку на ее бедре и помогая ей спускаться, он наблюдал за ее гибкими движениями, и каждый мускул его тела медленно напрягался.

Спуск занял бы на пару часов меньше, чем им потребовалось, чтобы добраться до пещеры, но это был больший срок, чем он мог выдержать. Как только они ступили на твердую почву, его сердце забилось, дыхание стало прерывистым, он положил обе руки на ее бедра. Стефани отступила на шаг, но он немедленно притянул ее к себе.

— Энтони… — начала было она, затем замолкла, почувствовав, что он прижался к ней сзади.

Его руки обвились вокруг ее груди, губами он откинул ее волосы и прильнул поцелуем к шее.

— Я хочу тебя, — пробормотал он охрипшим, задыхающимся голосом.

Ноги Стефани ослабели. Даже сквозь плотную ткань джинсов она чувствовала его возбуждение. Руки, сжимавшие ее грудь, слегка дрожали, почти грубые от сильного желания.

Когда он сказал, что надо подождать, пока они не спустятся с горы, она предположила, что он имеет в виду возвращение в отель. Если бы ей в голову и пришла мысль о том, каково заниматься с ним любовью под открытым небом, — а такая мысль даже не приходила, — она мгновенно отбросила бы ее, как нелепую: разве мог такой сдержанный, элегантный мужчина, как Энтони, настолько быть захвачен чувством, чтобы наплевать на приличия и комфорт постели в уединенной уютной спальне. Она сама бы пришла в ужас от такой мысли, если бы ей дали минуту подумать.

Но он не дал ей ни минуты. Его руки и рот соблазняли ее, неистовое желание было таким сильным и неудержимым, что в ней мгновенно вспыхнул ответный огонь. Она задыхалась, охваченная всепоглощающей страстью. И ей не было дела до того, где они находились. Она едва поняла, что ее подняли в воздух и несут на руках, потому что его губы прильнули к ней в неистовом поцелуе. Если бы он положил ее прямо на острые выступы скалы, она бы не запротестовала.

Но он отнес ее на площадку, где росли высокие деревья, там положил на густую зеленую траву и начал срывать с нее одежду.

Если бы она была в состоянии думать, то ожидала бы, что он снимет лишь необходимую часть одежды. Но Энтони хотел, чтобы их тела были полностью обнажены.

Стефани не почувствовала легкой прохлады горного воздуха. Летнее солнце нагрело землю под ней, его жаркое тело накрыло ее. Она была такой же неистовой и безрассудной, как он, извивалась под ним, крепко обхватив его шею своими руками и обвив ногами его бедра. Огонь молниеносно распространился по ее венам, опаляя ее, и она застонала, когда почувствовала, как его напряженная плоть глубоко погружается в ее тело.

То ли это было воздействием древней земли под ними и широкого неба над их головами, то ли в них проснулись первобытные инстинкты, но их акт любви был быстрым и немного грубым, их тела слились друг с другом в почти безмолвном экстазе, старом, как горы, возвышавшиеся над ними.

Стефани была настолько утомлена, что не могла двинуться. Она лежала на мягкой траве. Энтони был тяжелым, но ее тело, казалось, превосходно приспособилось выносить его тяжесть без напряжения или дискомфорта, и на этот раз ее чувственные ощущения не вызвали в ней ни робости, ни смущения. Она даже не думала о том, что они лежат обнаженными на освещенной солнцем лужайке, до которой мог добраться какой-нибудь любопытный турист.

Его рот скользнул по ее шее, а затем он поднял голову и посмотрел на нее. В его потемневших глазах было выражение, которое она никогда не видела раньше, — в них было почти благоговение.

— Стефани, — прошептал он и очень нежно поцеловал.

Стефани чувствовала себя блаженно счастливой. Она ни о чем не думала, кроме настоящего, и в этом настоящем не существовало ни проблем, ни сомнений, ни вопросов.

Она потерлась лицом о его теплую шею и улыбнулась ему.

— Нам лучше двигаться отсюда, — сказала она, — или у тебя будет солнечный ожог на очень чувствительном месте.

10

Всю обратную дорогу Стефани улыбалась. Она ничего не могла поделать с собой, и, когда бы ее взгляд ни встречался с Энтони, он улыбался ей в ответ.

Впервые в жизни она была совершенно спокойна в его обществе. Обещание, которое он видел в ней много лет назад, теперь воплотилось в жизнь: красота, грация, ум, юмор, сила, которую она не осознавала, и глубина страсти, о которой он никогда не подозревал.

Его инстинкт только подтверждал то, что ему говорили другие его чувства: он любил ее, любил все эти двенадцать лет.

Ему следовало бы понять, что его заставило вернуться в ее жизнь неясное подозрение, что она попала в беду. Он действовал почти интуитивно и пошел к ней, несмотря на то, что произошло между ними когда-то. Потрясение от осознания того, что он все еще хотел ее, было таким сильным, что он начал искать оправдания и лгать себе, чтобы не смотреть правде в глаза.

Не любовь, а похоть. Вот и все, что влечет его к ней. Он не может любить ее, потому что она жадная беспринципная искательница кладов. Он был дураком, доверившись ей, и не позволит одурачить себя во второй раз. Кроме того, он не может полюбить ее снова — он слишком хорошо выучил преподнесенный ему урок и не будет таким уязвимым, чтобы у нее была возможность погубить его.

Ложь. Все ложь. Это была любовь, это всегда была только любовь. Он лгал себе, потому что можно привыкнуть даже к боли, которая становится такой знакомой, что ее почти перестанешь замечать. Но теперь Стефани была здесь, с ним, и чувство к ней переполняло все его существо. На этот раз корни любви вросли в него так глубоко, что вырвать их можно было только с сердцем.

Это было ужасно — любить так сильно и знать наверняка, что его жизнь без нее будет адом. Она любила его когда-то, когда была девочкой, благоговеющей перед мужчиной, который ей казался значительнее самой жизни. Теперь она видела его и с худшей стороны, знала его гнев, озлобленность, жестокость, знала, каким неумолимым он может быть.

Способна ли она любить такого порывистого и небезупречного человека? Он боялся спросить. Они вместе такое короткое время, и столько всего случилось! Все, что ему оставалось, это любить ее и стараться быть терпеливым.

Он взглянул на нее и почувствовал, что на этот раз ему не удастся остаться цивилизованным человеком, если она снова покинет его. Он убьет мужчину, который осмелится похитить ее у него. А если не будет другого мужчины, если она сама бросит его, он отправится за ней и проведет остаток своей жизни возле нее.

— Энтони, с тобой все в порядке? — спросила она с беспокойством.

Легко было улыбнуться ей, несмотря на свои дикие мысли.

— Обгорел на солнце и вымотан до предела.

— Вымотан до предела? Что-то не заметила этого.

— Заметишь сегодня ночью, — прошептал он, наслаждаясь тем, как слегка расширились ее глаза, и на губах заиграла ответная улыбка.

— Мы проведем ночь в отеле?

— Это зависит от Говарда.

Он не хотел этого, он желал, чтобы этот опасный человек находился на другом конце света, а еще лучше в аду, где ему было самое место. Где бы он и был, зло подумал Энтони, если бы он сам прицелился получше.

Сама Стефани была настроена невероятно оптимистично. Пока она с Энтони, он будет в безопасности, и она верила, что, в конечном счете, они получат то, что ищут. Она была также уверена, что ее отец не умрет до их триумфального возвращения.

Задумавшись, она сказала:

— Хотела бы я знать, что меня так беспокоит в статуе. Как будто слышишь мелодию песни, слова которой знаешь, но не можешь вспомнить.

— Ты вспомнишь?

— Думаю, да.

Когда они добрались до города, этот вопрос уже вылетел у нее из головы. Войдя в номер, они услышали какой-то шум на веранде, похожий на рев раненого медведя, сопровождаемый быстрой женской воркотней.

— Господи, что это такое? — пробормотала она, испуганно схватив Энтони за руку.

Он наклонил голову, прислушиваясь, затем улыбнулся и сжал ее руку.