Даниэла Стил - Беттина

— Лучше сразу отвезти тебя в больницу, Беттина. У нас нет времени заезжать домой, — сказала Мэри.

— Должно быть, такая уж я везучая, — грустно пошутила Беттина, и по выражению ее глаз Олли понял, что ей очень больно. Его охватил страх. Что, если будет так же тяжко, как в первый раз? Мэри заметила, что творится с Оливером, и решительно взяла его за руку, прежде чем сесть в машину. Беттина уже лежала на заднем сиденье.

— Все будет в порядке, Олли. Не волнуйся так, все идет нормально, — успокаивала Мэри.

— Но у меня из головы не выходит…

— Наверно, у нее тоже. Но на этот раз все обойдется.

Оливер кивнул, и Мэри села в машину.

— Как ты, Бетти? — спросила она.

— По-прежнему. — Когда Олли отъехал от тротуара, она сказала: — Вот опять.

— Остановиться? — встревоженно спросил у Мэри Оливер.

— Ради Бога, езжай.

И обе женщины засмеялись. Вдруг Беттина перестала смеяться, а когда они подъехали к больнице, ей уже не хотелось даже говорить.

Медсестра поспешила за врачом Беттины, а две другие сестры проводили Беттину в сверкающую стерильной чистотой комнату. Беттина взглянула на Мэри с мрачным выражением в глазах.

— А ты говорила, что за последние годы многое изменилось.

Комната была точь-в-точь как та, в которой она провела когда-то четырнадцать страшных часов, привязанная к каталке, исходившая воплями.

— Не волнуйся, Бетти.

Мэри помогла ей раздеться, Олли взял себя в руки и даже вспомнил то, чему они учились на тренинге. Он помогал ей взять правильное дыхание. Когда приступ боли прошел, Беттина благодарно посмотрела на Оливера.

— Тебе лучше?

— Да, милый.

Олли был очень доволен собой. К приходу доктора Беттина совсем успокоилась, и лишь непродолжительный осмотр напомнил ей о прошлом, но ведь без этого обойтись нельзя. По крайней мере, ее никто не привязывал. Сестры были предупредительны и добры, у врача с лица не сходила улыбка, и Мэри находилась рядом. Беттину окружали люди, которые искренне заботились о ней, а самое главное — рядом был Олли. Он помогал ей преодолевать боль, не выпуская ее руку.

Через полчаса боли усилились, и Беттина подумала, что не справится, не сумеет. Она дрожала, как в лихорадке, ее прошибал холодный пот, а боль пронзала тело от живота к ногам. Олли тревожно посмотрел на Мэри, которая обменялась понимающим взглядом с другой медсестрой. У Беттины начался период изгнания, самое трудное. Еще через полчаса Беттина исходила криком и цеплялась за рукав Олли.

— Я не могу, Олли… Не могу… Нет! — кричала она с каждым новым приступом усиливавшейся боли.

— Раскрытие — девять сантиметров, — удовлетворенно заметил доктор. — Еще несколько минут, Беттина. Давай… ты сможешь… Тужься сильней…

Через пятнадцать минут врач переглянулся с сестрами. Им не надо было слов.

— Олли… Ах, Олли… — Беттина в отчаянии смотрела на Оливера, и Мэри видела, как она старается, тужится. Пришло время.

— Меня не привяжут? — пробормотала Беттина, затравленно глядя на врача.

— Нет, не привяжут, — улыбнулся он в ответ.

Сестры по обе стороны от Беттины помогали ей правильно держать ноги и давали указания Оливеру поддерживать ее за плечи. Теперь Беттине хотелось лишь одного — тужиться и тужиться. У нее было такое ощущение, словно она карабкается на крутую гору, а камни осыпаются у нее под руками, и невозможно подняться выше, наоборот — она понемногу сползает вниз. Она слышала ободряющие голоса, и вдруг, набрав побольше воздуха и совершив последнее усилие, она родила. Олли почувствовал, как напряглось все ее тело, и увидел между ее ног крохотное красное личико. Раздался крик ребенка. Олли взирал на все это с удивлением и благоговением, все еще сжимая Беттине плечи.

— Господи, это мой ребенок!

И все улыбнулись с облегчением. Еще две потуги — и на свет появилась дочь Оливера и Беттины, целиком.

— Ах, Олли, она такая замечательная! — смеялась и плакала Беттина. На этот раз она плакала от радости, и Мэри, и Олли тоже плакали. Доктор был счастлив не меньше их.

Через полчаса Беттина уже была в палате с дочкой, и Олли, потрясенный увиденным, сидел рядом. Его жена выглядела спокойной, гордой совершенным. Роды заняли не более двух часов.

— Знаешь, а я проголодалась, — заявила Беттина, обращаясь к Мэри.

— Со мной всегда так было, — засмеялась та.

Олли в эту минуту не мог подняться с места. Он, словно зачарованный, смотрел на дочку.

— Какие вы противные, — бросил он через плечо. — Как вы можете сейчас думать о еде?

Но Беттина не только думала — она с удовольствием съела два сэндвича с ростбифом, пончик и запила все это молочным коктейлем.

— Ты чудовище! — смеялся Олли, наблюдая за тем, как она все это поглощает.

Но никогда еще его глаза не смотрели так нежно, и Беттина сказала с легкой улыбкой:

— Я люблю тебя, Олли. Без тебя я бы не справилась. Несколько раз было так худо, что я уж думала — мне настал конец.

— А я нисколько не сомневался в тебе, — успокаивал ее Оливер, хотя ему не раз пришлось испытать неподдельный страх — так тяжело было смотреть на Беттину, корчившуюся от боли, прилагавшую столько усилий во время родов. И вот минул лишь час, а она лежит умытая, причесанная, с радостным блеском в глазах. Олли просто не верилось в столь быстрое превращение. Мэри, оставив их вдвоем, спустилась в буфет выпить кофе. — Ты у меня самая замечательная. Я горжусь тобой.

Они смотрели друг на друга не отрываясь, с неослабным восхищением. Олли даже хотел улучить момент и еще раз предложить ей пожениться, но вовремя спохватился. Даже в такую минуту он не смел вновь заговаривать об этом. Они уже выбрали имя для дочери. Антония Дэниелз-Пакстон. И на том спасибо.

— Ну, что скажешь о сестренке? — спросила Беттина, обращаясь к Александру. Она уже два дня была дома.

— Для девчонки сойдет, — пожал плечами Александр. Он все еще чувствовал разочарование, что у него родилась сестра, а не брат.

Беттина разрешила ему подержать Антонию.

— Осторожно, видишь, какая она маленькая!

Он с улыбкой взял ее на руки, а потом, возвращая матери, сказал:

— Я так рад, что вы с папой были женаты, когда я родился.

— Правда? Почему? — спросила Беттина, озадаченная тем, что сын решил заговорить об этом.

— Потому что тогда все бы узнали и стали бы надо мной смеяться, — объяснил Александр и нахмурился. — А мне это не нравится.

В июне ему исполнилось шесть лет.

— Ясное дело. Это очень тебя задевает?

— Да.

Беттина молча кивнула и задумалась. Она была погружена в раздумья, когда вошел Олли. Он не мог находиться там, где не было Беттины и дочки. Доктор выписал их из больницы раньше, потому что роды прошли легко. Он рекомендовал сидеть дома в течение недели и соблюдать режим.

— Что это вы такая. серьезная, мадам?

— Из-за Александра. Он только что сказал мне любопытную вещь.

Оливер нахмурился, когда Беттина сообщила ему о разговоре с сыном.

— Может быть, в этом возрасте они все такие чувствительные?

Он старался произнести это как можно безразличнее, но в душе вспыхнула надежда.

— А что, если Антония будет страдать из-за этого лет через шесть?

— Тогда мы всем скажем, что женаты. Беттина посмотрела на него как-то странно и сказала:

— Может быть, так и надо.

— Что? Сказать всем, что мы женаты? — смущенно переспросил Оливер, а Беттина медленно покачала головой.

— Нет — жениться.

— Ты хочешь выйти за меня замуж? — обрадованно спросил Олли.

Беттина кивнула.

— Ты не разыгрываешь меня? — спросил пораженный Олли.

— Нет, я правда этого хочу, — спокойно произнесла Беттина.

— Ты уверена?

— Да, да, да! Ради Бога, Олли…

— Я не верю своим ушам. Никогда бы не подумал, что дождусь этого дня.

— Взаимно. Только заткнись, иначе я передумаю.

Оливер стремглав покинул комнату, а немного позже они смеялись и пили шампанское. Через три дня, пригласив в качестве свидетелей Мэри и Сета, они сочетались браком в зале мэрии.

Беттина с подозрением изучила свидетельство о браке и осталась довольна:

— По крайней мере, здесь не записано, что ты — мой четвертый муж.

Он посмеялся, а потом вдруг стал серьезным.

— Беттина, тебе нечего стыдиться своего прошлого, — проговорил он. — Все, что ты делала, было от души и очень честно.

Он всегда так относился к ее прежней жизни, и она была благодарна ему за это. Он вернул ей такое чувство, как гордость.

— Спасибо, любимый.

И они, держась за руки, неторопливо спустились по ступенькам центрального входа в мэрию.

Дома Оливер сказал Беттине:

— Теперь, миссис Пакстон, мне бы хотелось уладить еще одно дело. — Он поддразнивал ее, ибо Беттина сохранила девичью фамилию.

— Какое, мистер Пакстон? Он, став серьезным, произнес:

— Я хочу усыновить Александра. Можно?

— Конечно, если Джон не будет возражать. Александр, я уверена, очень обрадуется.

Им давно ничего не было известно о Джоне. Олли улыбнулся и сказал:

— В таком случае я завтра же свяжусь со своим адвокатом.

Через месяц под одной крышей жили четверо Пакстонов.

Первого октября все они вылетели в Нью-Йорк. Олли взял на работе трехмесячный отпуск, в Нью-Йорке для Антонии уже нашли сиделку, а Александр собирался пойти в ту же школу, где учился прежде. Теперь он стал завзятым путешественником. Олли быстро возобновил контакты со старыми приятелями из «Нью-Йорк Мейл». Участвовать в постановке пьесы Беттине было нелегко, но ей нравилось это занятие, к тому же она успела отдохнуть после рождения Антонии. Когда наконец устроили премьеру, это стало настоящим событием, как и в первый раз. Рождество они отпраздновали в Нью-Йорке, в гостиничном номере, и через пять дней возвратились домой.

— Ты довольна, правда? — спросил со счастливой улыбкой Олли, когда они лежали в постели.

Беттина радостно кивнула.

— Да, очень.

— Надеюсь, теперь ты немного подождешь, прежде чем браться за новую пьесу?

— Отчего же? — смутилась Беттина. Ведь он всегда так поддерживал ее в работе.

— Да потому что я уже зад отсидел в этом Нью-Йорке, — смеялся Оливер. — Неужели нельзя какое-то время поработать в Голливуде?

— Полгода, как ни верти, придется. Но она не сказала ему, что еще в самолете, когда они возвращались в Калифорнию, она задумала новую пьесу. Теперь у нее было громкое имя. Только за несколько последних дней она получила шесть предложений от киношников. Среди продюсеров особенно настойчив был небезызвестный Билл Хейл, чью квартиру они когда-то снимали в Нью-Йорке. Однако у Беттины не появилось желания с ним работать, поэтому она даже не отвечала на его телефонные звонки.

— Когда ты начинаешь работу над сценарием?

— Недели через три.

Оливер кивнул, и через несколько минут они оба заснули. Наутро он отправился на службу, а Беттина занялась домашними делами. Девочке исполнилось полгодика, и она была хороша, как кукла. У Александра еще не закончились рождественские каникулы, и он здорово помогал Беттине с сестренкой: очень умело кормил ее и научился ставить клизму. Беттина с улыбкой смотрела, как он проделывает это. Вдруг зазвонил телефон. Сиделка Антонии хотела было подойти и снять трубку, но Беттина остановила ее:

— Я сама.

Подняв трубку и присматривая краем глаза, как Александр возится с сестренкой, Беттина произнесла:

— Слушаю, у телефона миссис Пакстон. После она долго и молча слушала, а потом вдруг ее лицо стало мертвенно-серым. Она повернулась к Александру спиной, чтобы он не заметил ее слез.

— Я сейчас приеду.

Ей звонили из газеты, в которой работал Олли. Когда она приехала туда, уже было поздно. Перед входом в здание редакции стояли две машины «скорой помощи», а на полу у себя в кабинете лежал он, и вокруг столпились сослуживцы.

— Сердечный приступ, миссис Пакстон, — скорбно сказал главный редактор. — Он умер.

Она опустилась рядом с ним на колени и провела рукой по его лицу.

— Олли! — шептала она. — Олли? Но в ответ не было ни звука, и тогда слезы покатились у нее по щекам. Краем уха она слышала, как кто-то просит всех разойтись по рабочим местам и оставить ее одну, как стоявшие вокруг перешептывались: «По-моему, это Беттина Дэниелз… Да, ведь она его жена…»

Однако громкое имя Беттины Дэниелз было совершенно бесполезно. Ни успех на Бродвее, ни покоренный Голливуд, ни пьесы, ни сценарии, ни деньги, ни дом в Беверли-Хиллз не могут вернуть его обратно. В сорок пять лет мужчина, который мечтал хорошо пожить, ждал рождения первого ребенка, — умер от сердечного приступа в своем рабочем кабинете. Оливера Пакстона больше нет. Третий любимый мужчина уходит вот так — внезапно, не попрощавшись. Беттина молча смотрела, как санитары уносят его, а потом, проклиная злую судьбу, затряслась от рыданий.