Дина Рид - Без боя не сдамся

Маша уткнулась ему носом в плечо и заплакала. Юра крикнул ребятам:

– Вы идите, мы сейчас догоним.

А Маша, всхлипывая, думала: «А кто же тогда? Кто?! Неужели Катя?!» С другого угла к ним уже бежали охранники, и Юра потянул Машу к лестнице:

– По дороге наревёшься…

Жизнь Маши понеслась, закружилась в цветном вихре репетиций и выступлений, не оставляя времени на личное, на что-то, не подчинённое законам «Годдесс». Маша была этому рада. В мае она перебралась из родительской квартиры в свою. Дома слишком трудно было оставаться жёсткой, не размякать. Там сами стены расслабляли, а на мамином плече так и хотелось поплакать: от боли в мышцах, от стёртых ног, от ран в душе. Теперь Маша делила бело-зелёную студию с Катей. Подруга была удивительно деликатной: не заговаривала ни о чём, что могло бы ранить Машу, разбередить ненужные воспоминания. В редкие свободные вечера они смотрели американские сериалы в Интернете и хрустели запретными, но такими вкусными чипсами. Луковыми со сметаной.

Вскоре после того, как Маша вернулась к себе, к ним заявился с визитом Лёня.

– Привет, – поцеловал он Катю в щёку и застыл у порога при виде Маши: – Ну, здравствуй, блудная и шальная дочь.

– И тебе привет! – откликнулась Маша, не вставая с кресла. – Заходи, что ли?

Лёня натянуто улыбнулся и вошёл в комнату.

– Давненько не виделись, – чмокнул он её. – Тебе идёт новая причёска.

Катя засуетилась:

– Я сейчас чайку поставлю. Или лучше кофе, Лёнь?

– Да без разницы, Котён, – сказал он. И к своему величайшему изумлению Маша заметила, как они коснулись друг друга ладонями, думая, что ей не видно.

Пока Катя суетилась на кухне, Маша, подставив под подбородок руку и свесив ноги с другого подлокотника, рассматривала Лёню. Он изменился. Вечно взъерошенный рыжий бородач стал каким-то приглаженным.

– Ну, как ты вообще? – спросил он.

– Да, как видишь, ничего, – ответила Маша. – А ты?

– И я. – Он был на редкость неразговорчивым.

– Клип наш вроде получился, несмотря ни на что, – прищурилась Маша. – Только думаю, что меня больше приглашать не станут.

– Не знаю, наоборот, Юнус недавно о тебе вспоминал, – чуть улыбнулся Лёня.

Маша резко повернулась и села по-турецки, выпрямив спину:

– К чёрту Юнуса! Один вопрос не даёт мне покоя. Про наши съёмки. Что на площадке делал Юра, и когда он ушёл?

Лёня выпятил вперёд нижнюю губу, потёр лоб, как бы вспоминая, и щёлкнув пальцами, произнёс:

– Ба! Так мы ж о кастинге разговаривали. Он пришёл. Я не знаю, чего он пришёл… Может, поглядеть, как у тебя дела. А я хвать его, вижу – нужный типаж. И мы свалили от чужих ушей подальше, за вертолёт, а потом за холм.

– Чего такого секретного? – недоверчиво спросила Маша.

– Да видишь ли, у меня выпала возможность в Питере подхалявить по-крупному. И не с кем-то, а с Pet Shop Boys! Прикинь, а?! Но без Юнуса. А он, зараза, ревнивый, как чёрт. Вот я и проворачивал дельце без его ведома. Потому как, если потом узнает, ещё ладно, а если «до», тут жди неприятностей – горячая южная кровь! Он сначала меня под колёса поезда скинет, а потом разбираться будет.

– Понятно, а Юра что должен был исполнять?

– Там клип: балерины и парни с улицы. Пацаны сначала подглядывают, а потом начинают с балеринами танцевать. Юра очень подходил: лицо простецкое, эдакий парень с нашего двора, но фигура супер и танцует как надо.

– Так и что, вы договорились? – уточнила Маша.

– Ну да, – кивнул Лёня. – В декабре были съёмки. Погода там была жуть! Чуть нос не отморозил… и руки.

– А когда вы расстались с Юрой в Залесской?

– Да как договорились обо всём, так и расстались. Он пошёл в станицу, а я обратно на площадку. С Элкой и Анечкой. Они рядом тусили. Подальше от шума.

– Какого шума?

– Ну, вы там что-то орали друг на друга, – припоминал Лёня. – Потом Марк на Юнуса. Потом Юнус на помощников. Дурдом был, а не съёмки…

Маша задумчиво смотрела на Лёню – тот сидел, расслабленно развалившись на диване, и не выказывал никаких особенных эмоций. Вроде бы не врёт. И рассказ с Юркиным совпадает. Жалко, что она не экстрасенс.

– Слушай, – подалась вперёд Маша, – а ты помнишь, кого не было на площадке, когда ты вернулся?

Лёня почесал бороду и усмехнулся:

– А ты никак вообразила себя мисс Марпл?

– Без шуток, Лёня, мне это важно, – серьёзно парировала Маша.

– Да я не помню, – искренне взглянул на неё оператор, – я ж не записывал.

– Напряги мозг. Ты не такой тупой, каким хочешь казаться.

Лёня закатил глаза к потолку и поджал губы. Вдруг он шлёпнул себя по лбу и ткнул в сторону Маши пальцем.

– Надо ж, правда, вспомнил! Не было помощников обоих и Юнуса.

– Спасибо. – Маша поднялась с кресла и поправила халат. Она подошла к окну. Постояла минуту и вернулась обратно, говоря: – Помоги мне встретиться с этими товарищами.

– Глупости, – расхохотался Лёня. – Во-первых, их уже двадцать пять раз обо всём следователь в той деревне спрашивал. Во-вторых, они постоянно в разъездах. В-третьих, не возись с этим делом. На кой тебе оно? – И намного серьёзнее Лёня добавил: – А в-четвёртых, я думаю, монах тот, что свалился, сам прыгнул. Я же слышал, народ болтал, что у парня крыша поехала. Да ты сама знаешь лучше всех…

– Свидетели видели.

– Да что они видели?! Следак деревенский нам тоже рассказал. Туристы эти чёрт знает откуда смотрели. Чуть ли не за километр! Может, они за вторую фигуру дерево какое-нибудь приняли? Тем более монах спрыгнул, и второй фигуры как не бывало. Они ж особо ни в чём не были уверены…

– Разве?

– Конечно! А ты сейчас полезешь с расспросами… У тебя и так уже репутация «Не влезай, убьёт!». Думаешь, чего тебя ни на один корпоратив не зовут? Хочешь, чтобы все окончательно убедились, что ты не дружишь с головой? А так всё сгладится, забудется со временем.

Маша не ответила. На неё накатила удушливая волна – если всё-таки Алёша прыгнул сам… Значит, она виновата ещё больше. А она виновата. Оскорбления, вылетевшие изо рта в долю секунды, будут преследовать её всю жизнь, тянуть к земле тяжёлым грузом презрения к самой себе. Как глупо искать преступника – достаточно посмотреть в зеркало. Маша встряхнула головой, пытаясь сбросить с себя состояние оцепенения.

В комнату вернулась с подносом Катя. Она принялась выставлять на журнальный столик чашки и всякую всячину, что наскребла на кухне: орешки, остатки ветчины, сыр, печенье, чипсы.

– Лёнчик, чем богаты, – улыбнулась она и села рядом с ним. Как-то очень близко.

Лёня потянулся за ветчиной и кофе, довольно бормоча:

– Да-а, щами и пельменями домашними у вас не разжиться… Что делать с вами, с танцовщицами?

Маша посмотрела на него, добродушно ворчащего, на Катю, которая пригрелась возле него, как подснежник на солнце, и поинтересовалась:

– А что между вами происходит?

Катя отодвинулась от Лёни на пару сантиметров и невинно захлопала глазами:

– Ничего, совершенно ничего.

Лёня вторым голосом тоже забубнил якобы удивлённо:

– А что может быть?

Маша ухмыльнулась кисло:

– Ладно, тайные агенты, секретничайте. Интересно, кто первым расколется?

* * *

Уже ночью, когда погасили свет, Катя шёпотом спросила у Маши:

– Не спишь?

– Нет.

Катя пробралась к Маше на диван и немного виновато, словно нашкодившая девчонка, заглянула подруге в глаза. На её лицо падал из окна лунный свет. Катя поправила чёлку:

– Машунь, я не думала, что ты так быстро догадаешься… Признаюсь: мы с Лёней вместе. Я, наверное, даже скоро к нему перееду. Мы говорили об этом на днях.

Маша облокотилась о подушку и улыбнулась:

– Правда?! Классно! А зачем вы цирк устраивали?

– Чтоб тебя не расстраивать, – потупилась Катя.

– Глупенькая! Чего б я расстроилась? – удивилась Маша.

Катя провела рукой по уже отросшим шелковистым кудрям на голове подруги и виновато сказала:

– Мне просто так хочется, чтобы у тебя тоже всё было хорошо! Не только у меня… я бы для тебя все, что угодно сделала!

– Ты об этом… – вздохнула Маша. – Не переживай за меня. Что есть, то есть.

Катя помолчала секунду и вдруг спросила:

– А тебе Юрка совсем-совсем не нравится?

– Юрка? А он при чём?

Катя поджала губы:

– Неужели ничего не видишь? Он по тебе сохнет. Когда ты вернулась в Москву, у него глаза снова гореть начали. Из кожи вон ради тебя лезет все время! Ты и правда не замечаешь?

– Ну, Кать, Юра – он же друг. Просто хороший друг.

– Конечно! – иронично усмехнулась Катя.

– Пойми, Катюш, – грустно сказала Маша, – мне сейчас не до отношений. Да, я думаю про Алёшу. До сих пор… Я не смогу вот так просто взять и забыть. Это слишком тяжело. Слишком много там всего перемешалось. Давай не будем обо мне! Лучше расскажи, как у вас с Лёней? Мне хочется порадоваться, а не впадать в депрессию снова.

– Ладно, – шепнула Катя и стала рассказывать, как дружеские чаепития перешли во что-то большее. Как раз, когда Лёня приехал из Питера. Под Новый год.

Прошёл год.

Однажды Анка остановила Машу у входа в зал и как бы между делом сказала:

– Через две недели отправляешься на гастроли. Воронеж, Ростов-на-Дону, Краснодар, Ставрополь, Астрахань, Элиста, Волгоград.

– Туда же едет основной состав… – не поверила своим ушам Маша.

После случая в «Локк-Плазе» она уже смирилась с тем, что её участь – выступать только в массовках и подтанцовке на сборных концертах в Москве.

– Да. Пора и тебе покататься. Помнишь наш разговор перед твоим грандиозным финтом ушами?

– Ага, – кивнула Маша, краснея.

– Тогда иди, готовься.

* * *

В начале июня комфортабельный автобус, арендованный для тридцати пяти человек, увёз из столицы основной состав «Годдесс» с турменеджером и персоналом. Первый концерт тура в светлом, провинциальном для москвичей Воронеже прошёл «на ура». Собрав овации и охапки цветов, танцоры погрузились в автобус, и он покатил по ночной трассе дальше – к Ростову-на-Дону.

Ребята спали в салоне, устав после выступлений, а Маша расслабиться не могла. В её голове крутилось длинное название города, в котором теперь жил Алёша. И все невысказанные слова, запертые глубоко внутри чувства: любви, обиды, вины, тревоги, потери вновь закружились в душе.

Перед Машиным отъездом Катя сказала: «Не дури: в Ростове полтора миллиона человек. Шанс, что ты встретишь его за одни сутки, равен нулю». Она была права. Но при виде громадных каменных букв «Ростов-на-Дону» на въезде в город Машу затрясло, и она стала вглядываться в незнакомые улицы, в дома за окном автобуса, будто Алёша мог ждать её в одном из них.

Высокие акации, усыпанные белыми цветами, обрамляли глубокую синеву неба над проспектами, подсвеченными фонарями и вывесками. По улицам, у парка, у гостиницы бродили поддавшиеся очарованию томной ночи парочки. Сквозь приоткрытую форточку прорывался сладковатый запах от молочных соцветий, усиливая мысль, что всё неправильно, всё не так, как должно быть. И оттого тоска становилась невыносимой.

* * *

Наступивший день принес жару, пустые разговоры с ребятами, репетицию на истёртой сцене стандартного Дворца спорта, глупое блуждание по улицам в поисках знакомого лица. Вечером, накладывая грим, Маша злилась на себя – Катя была права, в Ростове очень много людей. Как можно было выискивать глазами Алексея среди прохожих, если он наверняка не ходит?! Кстати, он сам бросил её однажды. Уехал. И пусть это его город. Что с того?! Хватит!

Концерт, как обычно, начался с десятиминутным опозданием – ждали, пока рассядутся зрители. Изученная назубок программа полетела быстро в отличие от ушедшего в никуда бесконечного дня. Суета за сценой, выверенные движения на ней, бьющий в глаза красными, синими, жёлтыми пятнами свет прожекторов, громыхание динамиков, от которых вибрировал пол и громче ухало сердце, аплодисменты, обязательная улыбка, пот градом, – всё повторялось по кругу – сумасшедшее действо, не оставившее мыслей. Маша только успевала менять костюмы: балетную пачку, прозрачный балахон, леопардовое боди, чулки в сетку и высокие сапоги, зелёное сари, условное чёрное платье, широкие брюки и обтягивающий топ.

И наконец, последний выход. Ведущий пафосным голосом начал объявлять имена танцоров. Услышав «Мария Александрова», Маша выбежала на поклон и утонула в овациях. Собирая букеты у сцены, рассматривая лица в зале, она в последний раз позволила надежде пробиться наружу. Тщетно.

* * *

Выходящим со служебного входа танцорам турменеджер Жанна в который раз трубно повторяла:

– Выезжаем в девять утра. Чтоб я не бегала, не искала вас по гостинице. Последний раз говорю – ровно в девять утра!