– Я как все, – пожала плечами она.

Юра сиял:

– Напьёмся сегодня в зюзю. Имей в виду.

– Если вино будет хорошее, – пренебрежительно ответила Маша.

Юра радостно закивал:

– Хорошее, не волнуйся! Тебе понравится. – И, будто оправдывающийся школьник, добавил: – Мне ещё кое-что организовать надо. Я побежал.

Она ничего не ответила, а Юрка вместе с Антоном скрылся в коридоре.

Маша не отправилась сразу со всеми в ресторан. Ей хотелось пройти по ночной набережной, затеряться среди толпы, где её никто не знал. Тем более доставлять удовольствие Юре Маша не стремилась – придёт последней, как подарок. Пусть помучается.

Южная ночь принесла на смену пеклу лёгкую прохладу. Ветерок с моря шевелил Машины волосы, касался открытых плеч, играл с юбкой сарафана. Туда-сюда по мощённой белой плиткой набережной бродили раскрасневшиеся от возлияний и солнечных ванн отдыхающие. Несмотря на поздний час, вокруг сновали дети. В синее небо то и дело сигнальными маячками взвивались сверкающие, как светлячки, вертолётики. Предприимчивые мальчишки продавали их на каждом шагу. Из многочисленных заведений неслась музыка, а в просветы между кафе виднелось чёрное, слившееся с небом море. Статуи, стилизованные под Древнюю Грецию, кто-то безвкусно раскрасил, и теперь лица пластиковых богов стали мультяшными.

Маша поднялась по ступенькам на другую часть набережной – к музею «Горгиппия». Там не было кафешек, но между художниками и всевозможными затейниками народу гуляло не меньше. Отпускники фотографировались на фоне ночного моря, у клумбы, стилизованной под «Алые паруса», позировали вместе с экзотическими попугаями и обезьянками. Машино внимание привлекла толпа у выступавшего к морю парапета. Маша подошла ближе и разглядела музыкальную аппаратуру. Музыканты, видимо, недавно перестали играть, и девчонка с красными волосами и серьгой в носу ещё собирала в широкополую шляпу плату за развлечение. Чей-то низкий голос объявил:

– Не расходитесь, друзья. Сейчас вас ждёт кое-что покрепче – настоящий хардкор!

Маша с любопытством рассматривала уличных рокеров с нечёсаными сальными волосами, с загорелыми, просоленными за лето лицами. Возле барабанной установки тусовались не только музыканты, но и многочисленная группа поддержки.

Из гущи неформалов к микрофону вышел светловолосый парень. Чёрная майка-боксёрка не скрывала рельефные плечи в шрамах и загорелые руки. Алёша?! Маша сглотнула, впившись глазами в его лицо. Оно снова было неузнаваемым, новым. На его глаза упала пшеничная прядь, Алексей убрал её легким движением и проникновенно запел песню Limp Bizkit – ту самую, под которую послушник уходил когда-то от неё в лес возле горной реки. У Маши закружилась голова от невозможности происходящего.

Алёша продолжал петь одну песню за другой то вместе с уличным бэндом, то под орущие через динамики «минусы» известных групп. Паузы заполняли аплодисменты и одобрительные выкрики из толпы, растущей на глазах. Маша не могла оторвать от Алёши взгляда, растворяясь в его голосе. И вдруг Алёша, закрыв глаза, обращаясь к небу и морю, а не к народу вокруг пропел: There’s no time for us, there’s no place for us… И Маша поняла, что он поёт песню Queen, как тогда, в Залесской, – только для неё и ни для кого больше. Её сердце забилось так сильно, что она едва могла дышать. Маша стала пробиваться вперёд – к Алексею, готовая кинуться на шею и простить всё. К чёрту гордость! Главное – быть с ним снова.

– Oh, who waits forever anyway? – завершил Алёша петь. Умелым, выверенным жестом он отвёл микрофон и слегка поклонился. Публика улюлюкала и бесновалась. Маша ступила на свободный полукруг перед спонтанной сценой. Но Алёша не увидел её, отвернулся в сторону. К нему подошла едва одетая длинноногая красотка с двумя длинными косами и, по-хозяйски приобняв Алексея за талию, потянула куда-то. Он не сопротивлялся, а с улыбкой пошёл за ней – в самый центр неформальной тусовки. Маша остановилась, следя за ними глазами. Красотка с игривым видом прошептала ему что-то на ухо и поцеловала в губы. Пожалуй, это было в порядке вещей – Алексей засмеялся и просто взял из её рук недокуренную сигарету.

Стремглав, пока он не успел обернуться, Маша бросилась обратно, сквозь толпу, сбив с ног красноволосую девчонку со шляпой, полной купюр.

– Вообще, что ли?! – возмутилась та.

– Простите, – сквозь прорывающиеся рыдания пробормотала Маша и, оказавшись на более свободном пространстве, побежала со всех ног, лавируя меж счастливых, расслабленных отдыхающих. Куда-нибудь. Подальше. Отсюда.

Она остановилась только у моря, завязнув ногами в песке. Неосвещённый пляж был пуст и чёрен. Маша села на деревянный лежак, обливаясь слезами, не в силах совладать с нахлынувшими эмоциями. В истерике зуб на зуб не попадал. Маша ненавидела Алексея всем сердцем, бормоча себе под нос: «Предатель! Сволочь! Гад…», думая, что ему ничего, кроме секса, от неё не было нужно. Праведник хренов! Да он такой же, как все вокруг. Нет, он хуже. Он лицемер и лгун.

Хватая ртом воздух, Маша постепенно заставила себя успокоиться. Тёмная вода плескалась у ног. Размахнувшись, Маша швырнула в море смартфон: она не будет ждать ничьих звонков и не позволит больше собой играть. Теперь она и только она станет выбирать, бросать и пользоваться, кем захочет. К чёрту любовь! Её не существует!

В прибрежном ларьке Маша купила бутылку воды и, ополоснув зарёванное лицо, привела себя в порядок. Холодная и красивая, с лихорадочно блестящими глазами, она зашла в кавказский ресторан. Увидев её на входе, Юра бросился навстречу.

– Ты куда пропала?

– Хотелось на море посмотреть, – ответила Маша и кокетливо спросила: – Именинник, а здесь вообще наливают?

– А то! – хмыкнул Юрка. – Пойдём, я тебе место держу. Сижу на двух стульях, а Антон пытается один из-под меня выбить.

– Ну-ну, я своего не отдам, – улыбнулась Маша Юре, и тот растаял, счастливый, что она больше не дуется на него, как мышь на крупу.

Маша прошла сквозь танцпол. Особенно не закусывая, она опустошала один бокал за другим. Бо́льшую часть посетителей ресторана составляли ребята из «Годдесс». Между столиками носились ловкие вышколенные официанты с шашлыками и спиртным на подносах. Разноцветные пятна светомузыки под клубные ритмы плясали на лицах и скатертях. Какие-то девушки вышли потанцевать в центр, дёргаясь неумело и не в такт. Маша хмыкнула и обернулась к Юре:

– Девушек надо спасать. Сделай что-нибудь.

– Антон! Окажем шефскую помощь? – позвал расшалившийся Юрка.

Парни прошли к танцполу с коварными улыбками.

– Народ, внимание! Начинается шоу! – объявила Маша.

Одинаковым танцевальным шагом Юра и Антон протолкнулись к двум простушкам в центре и, приблизившись с обеих сторон, вдруг закрутили девушек, как в танго, зеркально уронив каждую на руку – так, что те почти коснулись пола. Девчонки радостно завизжали. Народ вокруг расступился. Танцоры вернули раскрасневшихся партнёрш в вертикальное положение и, не давая опомниться, закрутили снова, подняв на руках. Сделав поворот с поддержкой, Юра и Антон отпустили девушек, но продолжали их смущать фрикционными движениями бёдер и вытянутыми под поцелуи губами.

Вся труппа подначивала парней и вопила от восторга. Одна из девушек, застеснявшаяся донельзя, вырвалась из «окружения» и убежала куда-то в угол заведения, а второй происходящее явно нравилось, она даже продолжила попытки танцевать. Юра и Антон прижались к ней с двух сторон, девушка замерла, но они вдруг развернулись и спокойно отправились к своему столику, оставив её недоумевать – что это было?

Годессовцы захохотали, аплодируя. Спиртное потекло рекой под короткие тосты и без них. Маша с усмешкой наблюдала за всем происходящим, продолжая накачиваться алкоголем так, чтобы забыть всё. И саму себя. Хмельной Юрка склонился над её ухом.

– Ну, Маруся, ты довольна?

– Вполне, – ответила она.

– А ты танцевать не хочешь?

– Мы с тобой станцуем. Чуть позже, – хитро улыбнувшись, сказала Маша.

* * *

Возвращаясь с вечеринки, все хохотали и прикалывались. Машу покачивало, и Юра, поддерживая, проводил её до гостиничного номера. Она распахнула перед ним дверь:

– Заходи. У меня есть ещё бутылка мартини.

– Да нам, наверное, уже хватит, – заметил Юра, но вошёл. Оглянувшись, он сел на широкое кресло: – А у тебя большой номер.

– Ага. – Маша бросила на кровать сумочку и освободилась от босоножек.

С улицы, из полуоткрытого окна доносилась негромкая музыка – хрипловатым голосом кто-то пел Гару.

– Песня классная, – заметила Маша. – Ну что, давай репетировать?

– Сейчас?! – удивился Юра.

– Почему нет? Анка же сказала, что в следующем сезоне мы с тобой «Страсть» будем танцевать…

– Хм, – кашлянул Юрка. Его глаза заблестели.

Одним движением Маша, как в постановке, оказалась на спинке кресла над Юрой. Изогнувшись, она протянула ему руку для поддержки. Тот автоматически включился. Поднял её на руках со спинки кресла и мягко опустил на пол. Маша растянула ноги в вертикальном шпагате, встав на одну из них. Юра вскочил с кресла. Его тело напряглось, как струна, и он опустился позади на колени. Маша вытянула ногу над его плечом и, опираясь о Юрины руки, сделала медленное сальто. Он наклонился над её бёдрами и вдруг, забыв порядок движений танца, развернул Машу сильными руками и притянул к себе. Она не возражала.

– Я люблю тебя, – прошептал Юра.

Маша промолчала в ответ. А с улицы донеслась песня Полины Гагариной о мести и ревности.

Глава 19

Тусовка

Алёша допел и открыл глаза. Над головой крупными каплями сверкали звёзды. Точно так же, как тогда – в Залесской. Рукоплескала толпа, с каждым хлопком и выкриком отдавая частицу своих эмоций. Воздух был наэлектризован энергией людей вокруг – она пьянила, приручала к себе сильнее наркотика. Её хотелось ещё и ещё. Но Алёша поклонился и обернулся к своим: лимит его песен завершён, теперь очередь Дарта. Тот уже доставал из кофра гитару. Кэт подошла, как обычно, и приобняла Алёшу за талию:

– Пойдём-ка, покурим-ка. – И лукаво заметила: – Слышь, а ты снова победишь. Я пыталась посчитать, сколько народа набежало, когда ты распелся, но сбилась: точно больше сотни. Прикинь? Дарт губы кусает – боится, ему опять проставляться.

– Ты мне льстишь.

– Нет, правда! – кокетливо улыбнулась Кэт: – А я знаю, почему на тебя народ прёт… Праведный грешник. Это так сексуально! Ты как-нибудь ещё шрамы на спине покажи – сочиним легенду, что ты – ангел, которому крылья обрезали. Будь спок, поверят! Девочки любят сказки… А то всё про вампиров да про вампиров… А мы им ангела – нате вам! – Довольная идеей Кэт чмокнула Алёшу в губы.

– Выдумщица, – засмеялся он и взял из её рук недокуренную самокрутку. – Вон из кафе в Туапсе меня попёрли. Даже заработать не успел.

– Нет, ну ты имей совесть, – расхохоталась Кэт. – Врезал владельцу и жалуется.

– Ага, сейчас я ещё шансон буду петь на заказ! «Владимирский централ, ветер северный…» – хмыкнул Алёша. – Он, кстати, сам нарвался со своей распальцовкой… Может, и спел бы, если бы по-человечески попросил.

– Не-е, сорри. Ты для таких заведений неформат, характер у тебя неформат, и вообще ты сплошной неформат, – безапелляционно заявила Кэт.

– Лёшка, ты что с народом делаешь? – перебила её всклокоченная Лиса. Она вынырнула из толпы, прижимая к груди шляпу.

– А что? – не понял Алёша.

– Да меня сейчас какая-то девка рыжая с ног сбила, – пыхтела Лиса. – Бежит от тебя, как от чёрта, ревёт. Вроде ты ничего жалостливого не пел…

– Фанатка, – хихикнула Кэт и шутливо ткнула Алёшу в бок. – Внимание: Ангеломания начинается!

Но Алёша схватил Лису за плечи:

– Рыжая? Где?! Где она тебя сбила?!

– Да не тряси меня! Я что – дерево? Вон там, возле столба, – махнула рукой Лиса.

Забыв о Кэт, Алёша бросился к фонарному столбу, вглядываясь в лица и фигуры. Маша?! В Анапе?! Он метался из стороны в сторону, пока не наткнулся у парка на тумбу, оклеенную афишами. Готические белые буквы выделялись на чёрном фоне – «Годдесс». Алёшу словно ударило электрическим током – у них гастроли! Маша всё-таки была здесь!

Он нашёл на плакате время и дату – увы, концерт закончился.

Безумно, отчаянно захотелось обнять Машу, уткнуться носом в сладко пахнущие рыжие локоны, услышать колокольчиковый смех. По спине пробежали мурашки. Маша может быть где-то совсем рядом. Но вдруг издевательски-насмешливый внутренний голос спросил: «И что ты ей скажешь? Что ты крутой? Певец-бродяга? Да она снова посмеётся тебе в лицо, кретин!» Алёшу пробил пот. Внутренний голос мрачного циника продолжал ковырять гвоздём душу: «Она уже наверняка не одна! Счастлива наконец без инвалида-маньяка».

Алёше вспомнились увиденные в Сети оргии «вип-вечеринок», представилось Машино тело в чужих, грубых руках. Злая ревность и неистовое желание скрутились в ком в животе, распустились жалящим цветком колючей проволоки в горле, запульсировали толчками густеющей крови в висках. Физическая боль была легче душевной. Проще. Понятнее.