Увидев в дверях Алёшу, Лиса сделала большие глаза и кивнула в сторону Майка – по его обозлённому лицу и сжатым кулакам был видно: вот-вот грянет буря. Тормозов у Майка не всегда хватало. Алёшин мозг мгновенно включился: сегодня первый кастинг – потасовка, полиция, скандалы исключаются. А тётка в центре комнаты продолжала визжать и шипеть, как заброшенная в стан врага ещё не разорвавшаяся бомба:

– И-и-и… За двоих платили! А что устроили?!

Ш-ш-арашку для бомжей! Выметайтесь из моей квартиры!

Не задумываясь особо, Алёша пошёл ва-банк – шагнул к хозяйке и осторожно коснулся её локтя:

– Прошу прощения…

Она резко обернулась – её гримаса не многим уступала бульдожьей. «Ё-моё!» – передёрнуло Алёшу, но, не теряя самообладания, он произнёс:

– Мы съедем. Не волнуйтесь. Извините, не знаю, как вас по имени-отчеству…

– Марина Викторовна, – брякнула тётка, пытаясь понять, что за гусь прервал её «лебединую песнь». И вдруг в глазах-пуговках на лице с обвисшими подбородками промелькнул интерес – нечто такое, что Алёша видел уже сотни раз в глазах девчонок, смотрящих на него на морских набережных, в глазах Кэт на пляже. Алёша не растерялся:

– Марина Викторовна, видите ли, произошло недоразумение…

– Какое ещё недоразумение?! – возмущённо, но на тон тише гавкнула тётка.

Нацепив неизвестно откуда взявшуюся галантную улыбку, Алёша соображал в скоростном режиме, перебирая мысли, как компьютер при поиске нужного файла: «Так. Во всех есть что-то хорошее… Должно же быть и в вас, Марина Викторовна?.. Что? Ну же! Хоть мелочь… О! Накрасилась с утра! Хотела быть привлекательной. Гм… помогло мало… Но уже плюс. Эх, помоги, Господи». Вслух Алёша произнёс:

– Будьте любезны, пройдёмте со мной на кухню. Насчёт недоразумения. – И указал рукой на проход.

– Зачем на кухню? – Тётка умерила пыл и уже смотрела на Алёшу во все глаза.

«Что это с ней? Она ведётся? Что говорить дальше? Наверное, правду», – и он продолжил:

– На кухню – там вы всё скажете мне. Всё, что о нас думаете. А парни пока оденутся. Неудобно перед вами – вы женщина…

Этим утверждением тётка, похоже, была огорошена и, ко всеобщему изумлению, выкатилась из комнаты. Алёша последовал за ней, боковым зрением увидев обалдевшие лица друзей и беззвучные жесты восхищения. На кухне он отодвинул стул:

– Садитесь, пожалуйста.

Тётка с сомнением взглянула на Алёшу: «Не издевается ли?», но всё же плюхнулась на стул, видавший расцвет СССР. Сдаваться она не собиралась:

– Давай, объясняй. Я слушаю. Что там с недоразумением?

И Алёша отметил – она хотела с ним разговаривать, готова была выслушать, что бы он ей ни рассказал. Забавно. А может, хотела чего-то ещё? В карих глазках-пуговках над фальшиво румяными щеками появились масляные капли.

Алёша оперся бёдрами о кухонный стол и пояснил:

– Мы приехали на конкурс. Мы музыканты. Этим объясняется наш несколько неформальный вид и инструменты, которые вы, возможно, заметили.

– А мне-то что с того?

– Вам? Вам только оплата за квартиру, которую вы сдаёте посуточно.

– И по-твоему, я буду вас терпеть? Вот ещё! Меня надули!

– Увы, иначе комнату вы бы нам не сдали. Не буду обманывать, денег у нас немного – только то, что мы всё лето честно зарабатывали сами, чтобы сюда приехать. Да, вы можете нас выгнать и получить за те же сутки двойную стоимость. Если найдёте жильцов. А мы останемся на улице на три дня до начала конкурса. Это неприятно. Но вы можете проявить христианскую терпимость к молодым людям, которые наверняка не украдут у вас ничего, не сломают и в случае удачи на кастинге останутся и заплатят вам ещё, а в случае неудачи просто уедут.

– Христианская терпимость, – хмыкнула тётка. – Парень, откуда ты взялся?

– Из православного скита.

– Монах, что ли? – В глазах её разгорелось любопытство.

– Уже нет. Однако заповедям стараюсь следовать. И друзья мои тоже. Мы просто хорошие люди, которые вам не навредят.

– Ха! Попробуйте мне навредить!

– Мы не планировали. Нам это не нужно, – улыбнулся Алёша и наклонился за футболкой.

– Господи! Что у тебя на спине?! – ахнула тётка. – Секли тебя, что ли? Это в монастыре-то? Или где?

Алёша натянул футболку:

– Шрамы? Со скалы упал. Доктора собрали, как получилось.

– Боже мой, такой парнишка симпатичный! А на спине совсем кошмар! – растрогалась тётка. Алёша только пожал плечами:

– Я живой – это уже хорошо.

– А ты у них за главного, что ли? – спросила она.

– Нет у нас главного. Мы просто хотим хорошо спеть на конкурсе.

– А какой конкурс? – продолжала допрос хозяйка.

– «V-персона» на Первом канале. Сегодня кастинг. Послезавтра ещё один.

– Ой! А я смотрела в прошлом году. И в этом тоже будет?

– Да.

– А ты не врёшь мне? Правда поёшь?

– Пою.

– Ну-ка спой.

– Хорошо.

Алёша взглянул в окно, ему на нос упал солнечный луч. Песня напросилась сама собой. Алёша улыбнулся и, представив, что перед ним сидит не жуткая домовладелица, а красавица Маша, негромко пропел:

Луч солнца золотого туч скрыла пелена.

И между нами снова вдруг выросла стена.

Ночь пройдёт, наступит утро ясное,

Верю, счастье нас с тобой ждёт.

Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная,

Солнце взойдёт.

Солнце взойдёт…[16]

Пока он пел, из комнаты то и дело высовывались головы друзей, пялились на бесплатный концерт и тут же исчезали. Не обращая на них внимания, Алёша допел песню до конца и, взглянув на свою слушательницу, поразился: теперь она показалась ему ничуть не уродливой, а лишь задёрганной, уставшей женщиной – бьётся за копейку, как умеет, а ведь ей так хочется просто быть любимой!

Хозяйка смахнула слезу из уголка глаза неаккуратно наманикюренным пальцем и пробормотала:

– Ладно, оставайтесь. Если они такие же, как ты…

Не договорив, она встала и, переваливаясь с ноги на ногу, пошла ко входной двери. Уже в коридоре тётка будто опомнилась и погрозила пальцем:

– Только знай, Соловей: если что, из-под земли достану.

– Конечно. Спасибо вам за понимание!

– Эх, принц без коня, где мои семнадцать лет? Посадить бы тебя в кладовку, чтоб пел, когда на душе хреново… Или за деньги показывать. Да куда уж… – вздохнула тётка и, выходя, буркнула: – Я за тебя болеть буду, блондинчик. Выигрывай там. И эти твои тоже.

– Спасибо, мы постараемся. – Алёша с улыбкой закрыл за ней дверь.

Когда он вошёл в комнату, все уже были одеты, спальники свернуты, и на лицах друзей замер вопрос. Дарт не вытерпел:

– Ну чего?

Алёша выдержал мрачную паузу, наблюдая за реакцией вокруг, и вдруг победно заявил:

– Мы остаёмся!

Хоровое «Урааа!» сотрясло стены хрущёвки, проникая сквозь щели панелей к сладко дремлющим соседям. Друзья кинулись к Алёше:

– Круто! Ты гений! Зачетно-о! Праведник чёртов! Не Праведник, а демон-искуситель! Видел, как у тётки на тебя слюна потекла? Вау! Ха-а! А Лёха тётку соблазнил! Она к тебе на кухне приставала? Или ты к ней? А вы целовались или серенадой обошлись?

– Тихо вы, дурачьё! – рявкнул Алёша. – Я сказал, что вы приличные, а вы разорались! Короче, остаёмся под мою ответственность. Чтоб ни одна чашка не разбилась тут, поняли?

– Слушаемся, папочка! А на утреннюю молитву собираться будем?

– А зубы можно почистить?

– А пивка? Только пивка, отче! Ничего крепкого.

– Придурки, – засмеялся Алёша.

С кухни послышались птичий щебет и приятная музыка. Алёша поднял палец вверх:

– Это будильник. Кончайте хохмить. Пора собираться на кастинг.

Шаман хлопнул его по плечу:

– Мы пойдём, а ты оставайся.

– С чего бы?

– А ты свой кастинг уже отработал. На кухне. Только что.

* * *

Шутки шутками, но предварительное прослушивание Алёша прошёл с невероятной лёгкостью – будто взял талон в регистратуре поликлиники: отстоял шумную очередь, назвал фамилию, исполнил полкуплета перед унылой девушкой в очках и отправился восвояси, получив карт-бланш. Рок-группа, обзаведшаяся на скорую руку названием «СиДогс», тоже получила свой пропуск в светлый мир. По дороге обратно Дарт размахивал карточкой, как флагом, а Майк от перевозбуждения не разговаривал, а орал. Девчонки заскучали, чувствуя себя лишними на этом празднике жизни, впрочем, ненадолго – Лиса озаботилась, чем кормить победителей, а Кэт стала выдвигать идеи об имидже будущих рок-звёзд.

Несмотря на ажиотаж вокруг, Алёша ушёл в себя. Как самурай перед боем, он был сконцентрирован, повторяя ноты сотню, тысячу раз, ощупывая, как хирург, каждое слово текста. Даже во сне Алёша, вцепившись обеими руками в воображаемую холодную рукоять катаны, пел в туман над скалами: «I’m tired of being what you want me to be…»[17]

Прочувствовать смысл было легко, ведь, по сути, песня продолжала разговор с отцом. Перевод гласил: «…Всё, чего я хочу, – быть больше похожим на себя и меньше – на тебя… Неужели ты не видишь, что ты меня душишь, слишком крепко держишь меня, боясь потерять контроль…» – куда уж точнее?

Наступил день Х, точнее день V – время прослушивания в нашумевший певческий конкурс страны – «V-персона». С раннего утра участники кастинга выстраивались в очереди перед самым большим в городе концертным залом, его стены были затянуты парусами громадных баннеров с буквой «V» на фоне звёздного неба. Желающих петь вполне хватило бы на санкционированный митинг. Над площадью плотным облаком навис человеческий гул. В здание концертного зала народ запускали порционно. Подтянутые парни и девушки в синих футболках с блестящей «V» на груди сновали туда-сюда, брали интервью, организовывали очередь и мини-флешмобы с наиболее безбашенными очередниками, веселили и успокаивали.

В многотысячной очереди новоявленные «СиДогс» тоже шутили и смеялись, корчили рожи и позировали на камеры. Алёша смотрел на друзей, как на детей, несобранных и взбалмошных. Им-то что? С проигрышем они ничего не теряли, зыбкая возможность победы значила для них не больше, чем премиальная конфета. Получат – супер, нет – и ладно. Ещё одно приключение.

Алёша заткнул уши наушниками с «минусом»[18] и, рассматривая разношёрстную молодёжь, старался не думать, есть ли у него шанс. Алёша говорил мало и мало улыбался, инстинктивно сублимируя в груди то, что должно достаться только сцене.

После обеда солнце спряталось за тучи, к радости изнывающих на улице конкурсантов. «СиДогс» и Алёша, как баловни судьбы, были накормлены и напоены заботливой Лисой и раз двадцать причёсаны и разлохмачены рукой Кэт. Наконец, в числе пятидесяти других участников, друзья проникли в холл. Минуты потянулись ещё медленнее. Народ вокруг распевался, дремал на стульях, болтал, танцевал, прихорашивался или дефилировал по холлу в невообразимых костюмах. Из зала то и дело доносились популярные мелодии, заходились в экстазе и волнении теноры, баритоны, сопрано, басы и даже контральто. Порой хотелось спасти слух от малохудожественных завываний – на предкастинге явно кто-то схалявил.

Одних певцов приглашали в занавешенное тяжёлыми чёрными портьерами помещение, других выпроваживали – прыгающих от счастья, гордых, рыдающих, поникших, разочарованных и даже агрессивно кидающихся на операторов. Сумасшедший дом.

– Колосов! Алексей Колосов! – выкрикнул парень из-за чёрной шторы. – «СиДогс», Лара Бут, Ирина Семёнова готовятся.

Алёша шагнул в тёмную комнату. Во рту пересохло. Он глотнул из пол-литровой бутылки, которую вовремя сунула в руки Лиса. Секунды стучали по вискам. Что происходило на сцене, он не видел, но от громкости и качества звука по спине пробегали мурашки. Сам собой в режиме повтора кружился в голове «Отче наш».

После аплодисментов и недолгого обсуждения из-за чёрных занавесей выскочил кудрявый парень. С ликующей улыбкой он выставил вперёд четыре пальца: «У меня четыре «Да!» Алёша пожал ему руку и подумал: «Ещё бы! Такой тенор».

Алёшу пригласили под свет камер. Красавица ведущая что-то говорила в огромный объектив, подсовывала под нос микрофон. Алёша отвечал автоматически, может быть, невпопад. Ведь главное не здесь, главное должно быть там – за чёрной шторой. В животе стало холодно, будто его заполнили ледяной водой, и она потекла в ступни, вызывая невидимую дрожь. Ведущая тронула Алёшу за рукав:

– Всё будет хорошо.

– Спасибо.

Но ведущая не отстала:

– Погляди на меня. Ты же очень этого хочешь?

Алёша включился:

– Очень. Иначе бы меня здесь не было.

– Тогда иди и спой так, чтобы я могла тобой гордиться!

«И Маша. Если увидит…» – додумал он и, кивнув, рванул на сцену – к своему моменту истины. Вспышкой мелькнула перед глазами буква V на синем фоне, люди где-то там, поодаль. Их заслонил оператор с камерой. В считаные секунды Алёша оказался у микрофона, на белом кресте, помеченном для конкурсантов. В нескольких метрах перед зрительным залом высилась трибуна жюри, отделённая от сцены подобием оркестровой ямы. Алёша поздоровался. Прожектор бил в глаза – не разглядеть лиц. Кто-то из судей попросил представиться, и тогда осветитель перевёл свет.