Дина Рид - Без боя не сдамся

Не может быть! Алёшу пробило по́том – за судейским столом сидел Марк Далан! Его тут не хватало! Узнал?! Похоже, нет. Фу-ух.

Приняв Алёшино замешательство за восторг при виде звезды, самодовольный мачо снисходительно улыбнулся:

– Ну же. Как тебя зовут? Сколько лет?

– Алексей. Колосов. Двадцать два года, – сглотнув, сказал Алёша.

– Пойте, – дал «добро» похожий на грузина мужчина из жюри.

Звукооператор запустил «минус». В зале стало темно, лишь пара пятен от прожекторов освещали Алёшу. Он вцепился холодными пальцами в стойку микрофона.

Проигрыш клавишных. Подключились ударные и гитары. Ещё два такта. Раз, два… Алёша аккуратно взял первые ноты и вдруг увидел перед собой огромный зал, забитый людьми – они его слушают. Сейчас. Отступать некуда. Он не принадлежит себе. И мгновенно границы страха исчезли – Алёша отпустил себя и запел. Как в последний раз. Разряд пронзил с ног до головы. Тот демон, которого он удерживал в себе, сколько мог, высвобождался со взрывом эмоций и оглушающим звуком. Ярким, чистым или хрипло-рычащим. Но он не разрушал ничего, не убивал, не крушил. Внутренняя энергия пронизывала мурашками и, отпущенная, наконец, на волю, выплескивалась, взвинчивалась к потолку. Энергию песни подхватили и усилили хлопки тысяч ладоней, отбивающих ритм. Устоять на месте было невозможно, тело раскачивалось само. Белые лучи света скользили по залу. Алёша поднял руку. Публика ответила тем же и зашлась в восторженном рёве. Ряды поднялись. Алёша не чувствовал сцену под ногами, ему казалось, что он завис в центре торнадо, который вот-вот разнесёт в клочья голову и сорвёт крышу с павильона. Никогда в жизни Алёша не испытывал ничего подобного. Это был безумный, сметающий мысли творческий оргазм.

И вдруг музыка оборвалась на середине такта. Внезапная тишина ударила обухом по голове. Алёша не понял, что происходит, скользнул глазами перед собой и только тут заметил, как один из судей поднял обе руки вверх, давая знак звукооператорам.

Насквозь мокрый от пота, Алёша перевёл дух, возвращаясь в себя.

Зал заходился криками и аплодисментами. За трибуной жюри грузин с длинными волосами помахал рукой. Зрители притихли. С видом знатока грузин первым вынес свой вердикт:

– Алексей. Голос у вас замечательный. Петь вы умеете. Это сомнений не вызывает. Но, позвольте, что за песню вы выбрали? Шум, гам, рёв. Слушать невозможно. Зачем было рычать местами? Нет, – жеманно покачал он головой, – я пока не могу дать вам своё «да».

Зал возмущённо зашумел. Судья с квадратным лицом, в котором Алёша узнал Штальманна, возразил:

– Котэ, ты подумай, прежде чем говорить. Подумай.

– Что тут думать?! – возмутился грузин. – Я вообще не понимаю, как вы собрались, молодой человек, становиться звездой, если поёте такое. Кто это будет слушать?! – И передал слово другому.

«И правда, кто будет слушать какой-то «Линкин Парк»? – иронично подумал Алёша. – Миллионы дисков раскупили, наверное, на подставки для кружек…»

Микрофон оказался у Далана.

– Мне тоже не понравился выбор песни. Но это не главное – я не увидел в тебе, Алексей, артиста, – с неким пренебрежением произнёс певец. – Голос сильный и только. Поэтому я говорю «нет». Однозначно «нет».

– Хорошо, спасибо, – сдержанно сказал Алёша. А за спиной уже взрывались мосты, и два судейских «нет» отдавались в барабанных перепонках грохотом провала.

Единственная женщина из судей, в которой Алёша узнал разодетую, как на светский раут, певицу Летицию, с укором посмотрела на Далана:

– Марк! Ты чего?! Посмотри повнимательнее – хороший мальчик. Надо брать.

– Ну и говори «да», – отмахнулся Далан.

Летиция наклонилась над тонким микрофоном, торчащим с судейского стола, и улыбнулась Алёше:

– Ты талантливый. Ты очень талантливый. И смелый. В твоём выступлении была какая-то магия. Энергетика безумная. – И повернулась к коллегам: – Закапывать такой талант и такой голос, по-моему, преступление. Ну, Марк, ты не хочешь в этом году выигрывать – твои проблемы. А я хочу. Поэтому я говорю «да».

Зрители радостно зааплодировали.

– Спасибо, – поклонился Алёша.

Штальманн был короток:

– Этого парня надо брать. Я говорю «да».

Далан развёл руками:

– Что с того? Он всё равно не проходит! Я сказал «нет», Котэ сказал «нет»…

– Я ещё ничего не сказал, – парировал грузин. – Я думаю.

Летиция взмолилась:

– Костичка, Маркуша, скажите хоть кто-нибудь «да». Очень хороший мальчик. Я как женщина говорю. Ему даже петь не надо – на сцену выйти, посмотреть вот так, как сейчас, и каждая женщина страны сразу начнет эсэмэсить!

– Петь у нас надо, – с неприязнью возразил Далан. – А поёт он чёрт-те что.

«Кто бы говорил, – нервно ухмыльнулся Алёша. – Видимо, слухи о Грэмми сюда не доползли. Замёрзли по дороге».

– Костичка. Ну, Костичка! – сделала жалостливые глаза и капризно вытянула алые губки Летиция.

– Летиция, не устраивай тут концерт! Придёт на следующий год, если поумнеет, – грубо оборвал её мольбы Далан.

– Заберите микрофон! – рявкнул звукооператорам Штальманн, и голоса жюри исчезли из динамиков.

Алёша растерянно наблюдал за перепалкой судей, которые сейчас швыряли его судьбу туда-сюда, как теннисный шарик. Все четверо уже начали кричать друг на друга. Далану он явно не нравился. Алёша впился в того взглядом, пытаясь понять: «Может, всё-таки узнал? Тогда всё пропало…» Сердце ухало, во рту стало совсем сухо. Алёша облизнул губы: «Господи, на всё Твоя воля».

Штальманн щёлкнул пальцами, и микрофоны снова включились. Грузин делано поправил волосы:

– Хорошо. Раз меня просят… Но так просто расшвыриваться своим «да» я не буду. Алексей, спойте другое. Только не эти ваши завывания. Что-то понятное, русское – из Пугачёвой, к примеру, или, если позволит мой уважаемый коллега, его песню «Только до утра» – она у всех на слуху.

«Может, ещё и гангам стайл сплясать?» – мысленно возмутился Алёша, не подумав о том, что на лице у него всё написано, и сказал:

– Лучше Пугачёву.

Далан сидел с каменным лицом, а Летиция хмыкнула и, судя по тому, как дёрнулся её сосед по жюри, пнула того под столом. Штальманн кивнул:

– Пой, Алексей.

Так. Песни Пугачёвой? Час от часу не легче… Алёша судорожно пролистал в голове возможные варианты. И остановился на наиболее вероятном.

Пытаясь настроиться, Алёша прикрыл глаза. Петь о любви, значит… – о Маше. Это слишком? Нет, так надо. Алёша представил, как наяву, её волосы, услышал колокольчиковый смех… Маша. Отдал бы всё, чтобы быть с ней! И себя без остатка. Эмоции хлынули, выворачивая душу наизнанку. В груди сжалось. Сейчас.

Открывая глаза, Алёша проникновенно пропел в микрофон песню Аллы Борисовны «Не отрекаются любя».

Только допев песню до конца, Алёша увидел поднятую вверх руку Штальманна и замолчал. Молчали и судьи первые секунды. Алёше казалось, что у него нет кожи, и даже воздух причиняет боль, касаясь оголённых нервов.

– Спасибо тебе, – произнесла Летиция, уже не манерничая. – Я поверила. Сейчас главное для меня – не расплакаться. – Она опустила голову.

Штальманн негромко сказал:

– Как я понимаю, наши два «да» в силе. Марк, ты ещё будешь настаивать, что перед тобой не артист?

Далан повёл бровью.

– А я не понимаю, почему кто-то поёт один раз, а для кого-то особые условия? Я своего мнения не меняю. Нет.

– Честное слово, не знаю, – вздохнул и томно закатил глаза грузин. – Но это было так чувственно. До мурашек. Наверное, я всё-таки скажу «Да».

– Как девица в кордебалете, тьфу! Да-нет, нет-да. Просто противно! – вскипел Далан.

И тут Штальманн махнул на Алёшу рукой:

– У тебя три «да». Уходи скорей давай, пока наш критик не передумал. Беги! Встретимся позже.

Алёша поклонился, бросил: «Спасибо, я пойду» – и ушёл со сцены.

Ведущая кинулась его поздравлять: «Это было запредельно! Алексей – ты супер!» Откуда-то возникли ребята, Кэт, Лиса. Они повисли на нём с криками: «Ты лучший».

– Что творишь, чувак! Что ты творишь! – тряс его Шаман, схватив в охапку.

– Кажется, я прошёл… – только и смог выдохнуть Алёша.

– Марусь, привет! Чего сидишь в потёмках? – Катя заглянула в комнату, погружённую в фиолетовую тень сумерек.

– Привет, – бесцветно отозвалась та с дивана.

Катя щёлкнула выключателем, Маша зажмурилась и натянула на голову плед:

– Зачем свет? Выключи.

– Марусь, не видно же ничего.

– А-а, ты что-то забыла? Ладно. Раз тебе надо, пусть горит. По барабану, – безразлично согласилась Маша. Плед съехал вниз, открывая взгляду подруги взъерошенную кудрявую голову и расстроенное лицо.

Катя села возле Маши:

– Марусь, что случилось?

– Всё нормально, – буркнула она, глядя в пустой угол. – Анка собирается меня выгнать. Я проблемная.

– Погоди, – взяла её за руку Катя. – Вроде речь шла только о гастролях. Работы в Москве навалом…

– Она сказала: ещё один писк с моей стороны, и выгонит.

– Значит, не пищи.

– Пробую. – Маша подняла возмущённые глаза на подругу: – А знаешь, куда она меня отправила? Вместе с девочками семнадцатилетними из студии… На подтанцовку к участникам какого-то говённого конкурса! Прикинь, там народ даже петь толком не умеет… Лохи зелёные. Анка говорит, их надо учить двигаться, помогать на репетициях. Мечта, а не работа! Как понимаешь, отказаться – без вариантов.

– Может, не всё так плохо? Конкурс же телевизионный?

– Вроде, – пожала плечами Маша. – Но из «стариков» туда иду только я. Как в ссылку. Подальше от приличных людей и за копейки. Ребята обалдели.

Зато ты бы видела рожу Юрки! И что он сказал… Хамло поганое. Радовался, будто ему миллион в трусы засунули.

Катя скривилась:

– Вот сволочь. Ладно, ну его! Давай переключимся на что-нибудь хорошее.

– Единственное хорошее, что у меня есть – это ты. И то переезжаешь, – кисло ответила Маша.

– Хочешь, я отложу переезд? Вот всё устаканится, и тогда…

– Ты ещё роды отложи до лучших времён… Не мели ерунды. Бери, что забыла, и иди. Тебя Лёня ждёт.

– Марусь, а я тебя на ужин хотела позвать.

– Нет, спасибо. Я теперь есть не буду.

– Почему?

– Чтобы не выглядеть мастодонтом рядом со студийными мотыльками.

Катя потянула её за руку с дивана:

– Вот дурочка! Да тебя скоро ветром сдувать будет. Пошли. И не нервируй меня. Я беременная. Мне нельзя.

– Ладно, – нехотя подчинилась Маша.

Они зашли в квартиру напротив, и Маша удивилась: Катя начала перебираться несколько дней назад, а Лёнина берлога уже успела преобразиться, бесконечная аппаратура на стеллажах обросла девичьими фусечками, голые окна – цветами в горшках, проглядывающими за складками гардин. Вряд ли всё это раньше умещалось в Машиной квартире…

– Мда, Катка! Ты зря времени не теряла, – сказала Маша, не понимая, отчего вдруг в горле наждаком заёрзало раздражение и захотелось плакать.

– Инвазия захватчика на мужскую территорию обещает никого не оставить в живых, – появился из кухни Лёня. – Привет, Маш! Я глупо думал, что женюсь и всё, а, оказывается, впустил в дом конкистадора.

– И попал в плен, – засмеялась Катя.

Заталкивая неуместное чувство подальше в душу, Маша заставила себя улыбнуться. Катю она любит, и её собственная неудовлетворенность касаться подруги не должна. Маша попыталась отключиться от своих проблем и отметила: с беременностью Катя похорошела, черты лица стали мягче, глаза счастливее, и даже неестественно низкий голос приобрёл новый бархатный оттенок.

Втроём они подошли к накрытому по-праздничному столу – со скатертью, с красивыми новыми тарелками, изящными столовыми приборами, бокалами на тонких ножках и с коралловым бутоном розы в тонкой вазе. И когда Катя успела всё это накупить? Похоже, у неё начался зуд молодой хозяйки – всё тащить в дом, переставлять мебель с места на место, окучиваться безделушками, фотографиями, подушечками и готовить-готовить-готовить, чтобы у новоявленного мужа не осталось никаких шансов выбраться на свободу.

Маша взглянула на Лёню. Весь его вид извещал о добровольной сдаче в супружеский полон. Новые женские комнатные тапочки свидетельствовали об этом красноречивее белого флага.

Увидев свежие листья салата с алыми половинками черри и кусочками моцареллы, порционно запечённую семгу, украшенную по краям ломтиками лимона и веточками петрушки, картофель фри, домашней выпечки мясной пирог, грибы в сметане и котлеты, Маша прыснула:

– Теперь я поняла. Вам вдвоём с этим просто не справиться. Но на меня не слишком рассчитывайте. Я ем салат и рыбу, остальное, пожалуйста, сами.

С удовлетворённой миной Лёня потёр живот, сминая клетчатую рубашку навыпуск:

– Пра-авильно женился.

Маша села на стул:

– Главное, чтобы через… – она быстро посчитала, – через пять месяцев врачи на «Скорой» вас не перепутали и не повезли в роддом тебя вместо Катьки. Если так питаться, живот к тому времени у вас будет одинаковый.