— Они слишком молоды, генерал. В сущности, они еще мальчишки. Заточение здесь означает для них медленную смерть. Если вы отпустите их, они, забыв о войне, просто разбегутся по своим нортумберлендским фермам.

— Я с радостью освобожу их… — Монк сделал паузу, — если вы, милорд, перейдете на сторону парламента и будете сражаться под моим началом.

Грейстил решительно покачал головой:

— Нет, генерал. Я никогда не буду сражаться за Кромвеля. Потому что я — роялист.

— А вы знаете, что я тоже когда-то был роялистом?

— Стало быть, вы ренегат, перебежчик? — Грейстил взглянул на генерала с явным осуждением.

Монк снова усмехнулся и, пожав плечами, продолжил:

— Между прочим, я сидел в лондонском Тауэре. Сидел целых два года, показавшихся мне вечностью. А потом мне предоставили выбор: или гнить в Тауэре дальше, или присоединиться к армии парламента и отправиться в Ирландию сражаться с тамошними повстанцами. Я выбрал последнее.

Монтгомери пристально посмотрел в глаза Монка. «В глубине души этот человек ненавидит Кромвеля так же, как и я», — подумал капитан.

— Я слышал только о ваших деяниях в Шотландии, генерал. Между прочим, созданный вами полк колдстримской гвардии заслуживает самых высоких похвал.

— В таком случае вступайте в него, Монтгомери.

Грейстил снова покачал головой:

— Я давал присягу Стюартам, и моя шпага принадлежит Карлу II.

Потянулись бесконечные зимние месяцы. И Монк, когда бы ни приезжал из Эдинбурга, обязательно приходил в камеру Грейстила, вновь и вновь повторяя свое предложение. Однако роялист по-прежнему упрямствовал. Но скудный рацион и постоянный холод были не самыми суровыми испытаниями, которые приходилось переносить Грейстилу. Куда больше мучений доставляла ему мысль о том, что его молодые солдаты испытывают в своих камерах даже горшие муки, и временами эта мысль едва не сводила его с ума.

Как-то утром стражник сообщил ему, что один из его солдат повесился в своей темнице. Грейстил долго корил себя за смерть парня; когда же Монк в очередной раз наведался в Бервик, капитан продемонстрировал готовность к частичной сдаче своих позиций.

— Генерал, предоставьте моим людям возможность выбора. Скажите им, что если они согласятся в обмен на освобождение вступить в вашу армию, то я не стану возражать против этого.

— А если согласятся, то вы возглавите их?

Но в этом вопросе Грейстил был непреклонен.

— Нет, генерал: Зачем спрашивать? Вы ведь знаете, что я предан Карлу Стюарту.

— Если я выпущу ваших людей из-за решетки, у меня исчезнет средство давления на вас, — проворчал в ответ Монк.

Двумя днями позже стражник отпер камеру Монтгомери и, надев на него ручные кандалы, доставил в кабинет генерала. Подобно старому опытному волку, Грейстил сразу почуял ловушку, поэтому решил хранить молчание, пока Монк не заговорит. А тот поднялся из-за стола, подошел к двери и выглянул в коридор, словно опасаясь, что их могут подслушать. Затем снял с пленника наручники и тихо сказал:

— Я испытывал вас на протяжении нескольких месяцев, милорд. — Грейстил по-прежнему молчал. — И вы выдержали испытание, — продолжал Монк, снова усевшись за стол. — Так вот, милорд, дело в том, что мне требуется шпион.

Грейстил и на сей раз не сказал ни слова. «По-моему, вы зря теряете со мной время! Неужели до сих пор не убедились в этом?!» — хотелось ему закричать.

— И считаю, что из вас получится отличный шпион.

Роберт Монтгомери отрицательно покачал головой, и Монк, пристально взглянув на него, проговорил:

— Если вы согласитесь, я отпущу всех ваших людей и даже помогу им перебраться через шотландскую границу в Англию.

Грейстил несколько секунд колебался, потом спросил:

— Значит, вы хотите, чтобы я стал вашим шпионом? И вы уверены, что я соглашусь?

— Видите ли, вам не придется шпионить для Кромвеля. Обо всем, что узнаете, вы будете сообщать только мне. До меня доходит множество разных слухов… О том, в частности, что люди устали жить под властью лорда-протектора. Но я также слышал, что некоторые подданные, особенно кое-кто из англичан, любят его до такой степени, что хотят возвести на престол. И это еще не все. Так вот, мне нужен человек, который держал бы руку на пульсе событий и постоянно сообщал бы мне об истинном положении дел. Думаю, я могу довериться такому благородному человеку, как вы, милорд.

Роберт внимательно посмотрел на собеседника, потом спросил:

— Уж не хотите ли вы дать мне понять, что при определенных обстоятельствах готовы употребить всю свою власть на то, чтобы способствовать реставрации монархии?

Монк с минуту хранил молчание. Наконец ответил:

— Ничего подобного я не говорил. Да и впредь говорить не стану. Как вы, наверное, уже заметили, я очень осторожный человек. Именно это качество и позволило мне добиться нынешнего высокого положения. Но мне нужны глаза и уши в Лондоне. Повторяю, я готов отпустить ваших людей. Однако взамен вы должны дать слово, что будете сообщать мне только правду.

— Значит, ты женился? — спросила Велвет, внимательно выслушав рассказ отца.

— Да, моя дорогая. К счастью, вы с ней знакомы. Вчера благородная леди Маргарет Лукас стала моей супругой и графиней Ньюкасл.

Велвет в ужасе отпрянула от отца.

— Как ты мог забыть мою мать?! Как мог заменить ее другой женщиной — да еще так скоро?! И почему ты выбрал Маргарет Лукас — этого цербера?! Я уже не говорю о том, что она вдвое моложе тебя…

— Ты, Велвет, слишком дурно о ней отзываешься. Это нехорошо, дорогая. Поверь, все мы только выиграем от этого союза. Во-первых, леди Маргарет — дама со средствами. Ну а во-вторых, она надоумила меня обратиться к нашим родственникам, оставшимся в Англии, за деньгами. Если они тайно перешлют мне хотя бы часть наших девонширских доходов, я смогу арендовать в Антверпене хорошенький домик неподалеку от короля Карла. Обещай мне, что сделаешь все, чтобы не огорчать леди Маргарет.

Велвет со вздохом кивнула. Владевшая ею печаль сменилась надеждой. У нее появилась возможность оказаться рядом с Чарлзом и хоть изредка его видеть.

Уютный дом, снятый ими в Антверпене, когда-то принадлежал знаменитому художнику Рубенсу. Дом был роскошно обставлен, за порядком в нем следили слуги, а во дворе помещались каретный сарай и конюшня, где, помимо прочих, стояли и прекрасные верховые лошади. Маргарет посвящала все свое время сочинению пьес, а иногда говорила своему новому мужу, что ему было бы неплохо обобщить свой опыт по выездке лошадей и написать на эту тему книгу.

Кроме того, графиня Ньюкасл не уставала демонстрировать критическое отношение к падчерице. Каждый день, когда Велвет спускалась из своих покоев в гостиную, леди Маргарет находила предлог, чтобы придраться к ней и высказать свое неодобрение.

— Твоя одежда не соответствует нашему положению в обществе. И уж конечно, она нисколько тебя не красит. Почему ты заказала себе тусклое серое платье — как у простолюдинки? Ведь твой отец — граф, и наша семья живет в красивом доме в центре города. И было бы неплохо, если бы ты выказывала чуть больше интереса к моим пьесам, особенно в тех случаях, когда у нас собираются образованные люди, чтобы послушать их. Но тебе на все наплевать. Тебя интересуют только лошади и верховые прогулки. Ты постоянно скачешь галопом словно умалишенная, не давая себе труда даже прибрать свои рыжие волосы, которые плещутся у тебя за спиной точно языки пламени. — Леди Маргарет язвительно улыбнулась. — Надо будет сказать отцу, чтобы он не позволял тебе слишком часто ходить на конюшню, Элизабет.

В разговорах с мачехой Велвет обычно прикусывала язычок и хранила молчание, дабы не раздражать ее и сдержать слово, данное отцу. Но угроза Маргарет лишить ее верховых прогулок переполнила чашу терпения.

— Я ношу платье тусклого серого цвета в знак траура но своей матери, — заявила девушка. — Что же касается интереса к вашим пьесам, то я не могу его демонстрировать, поскольку не уважаю ни вас, ни ваши чудовищные литературные опусы. Я бы и этот чудесный дом оценила по достоинству, если бы отец арендовал его для моей матери. Но увы, по его милости ей до самой смерти приходилось ютиться в совершенно не приспособленных для жизни покоях.

— Как ты можешь так рассуждать?! — возмутилась леди Маргарет. — Разве ты не знаешь, что земли твоего отца в Англии конфискованы, а его финансовые потери, связанные с участием в войне на стороне роялистов, достигли миллиона фунтов?

Велвет прищурилась и холодно посмотрела на мачеху.

— Какая вы, однако, практичная… Что ж, продолжайте и впредь считать каждое пенни, но не забывайте о том, что деньги, полученные из Девоншира, прислали наши родственники, заключившие пакт с врагами короля!

— Я и сама женщина состоятельная, — заявила леди Маргарет. — Поэтому прошу тебя запомнить: часть денег на содержание этого дома поступает из моих средств.

— Но если вы такая богатая, как говорите, то как же вы могли допустить, чтобы ее величество королева и принцесса Минетти прозябали в ужасающей бедности?

— Довольно, Элизабет!

Велвет вскинула подбородок.

— Я тоже достаточно вас наслушалась, Маргарет!

Резко развернувшись, девушка вылетела из гостиной и взбежала по лестнице к себе в спальню. Сунув в седельную сумку гребень, щетку для волос и другие туалетные принадлежности, она набросила на плечи плащ и вышла из комнаты. Велвет отлично знала, куда сейчас отправится.

Но двухчасовая скачка до Брюгге немного остудила ее. Когда же она увидела город, сейчас превратившийся в военный лагерь, заполненный грубыми наемниками из Англии и Ирландии, ей окончательно стало ясно, что ехать сюда не следовало.

Какой-то солдат вдруг схватил ее лошадь за поводья и спросил:

— Ищешь себе дружка, девочка?

— Я ищу короля Карла. Позвольте мне проехать, сэр!

Парень рассмеялся:

— У него таких, как ты, несколько дюжин. Но не отчаивайся — глядишь, и до тебя очередь дойдет. Может, заглянешь пока ко мне и покатаешься на моем жеребчике?

Велвет вскрикнула от обиды и подняла над головой кнут. Но тут ей на помощь подоспел офицер кавалерии.

— Что здесь происходит? — осведомился он.

— Я дочь графа Ньюкасла, — сказала девушка. — Не проводите ли меня до резиденции его величества короля Карла, сэр?

Офицер взглянул на нее с удивлением.

— О, миледи, я ведь служил под началом герцога Йорка вместе с вашим братом Генри. Уж он бы непременно вас встретил, если бы знал о вашем визите.

Офицер проводил Велвет к королевскому дворцу и, увидев у входа одного из придворных, сказал:

— Миледи, идите с этим человеком, а я позабочусь о вашей лошади, пока вы будете беседовать с королем.

По дороге в королевские покои придворный выразительно взглянул на девушку и осведомился:

— Вас ждут, миледи?

Велвет боялась, что ее прогонят, поэтому ответила:

— Конечно, ждут.

Придворный постучал в дверь, тут же открыл ее, и Велвет вошла в комнату.

Сидевший за дубовым столом мужчина поднялся на ноги и внимательно посмотрел на стоявшую перед ним девушку. Потом с удивлением пробормотал:

— Неужели Велвет? Неужели эта красивая молодая леди — та самая отчаянная девчонка, вечно обгонявшая меня на скачках? — Карл крепко обнял ее и поцеловал в щеку. — Твой отец не сказал мне, что ты будешь сопровождать его.

Велвет нахмурилась и спросила:

— Как, отец здесь?..

Карл кивнул:

— Да, был здесь, но сейчас он поехал навестить Генри. Может, расскажешь мне, что у вас случилось?

Он усадил девушку в потертое кожаное кресло и даже принес ей скамеечку для ног.

— Очень сочувствую тебе в связи с кончиной твоей матушки, Велвет. Она всегда была бесконечно добра ко мне, и я понимаю, как тебе ее не хватает.

— Похоже, одной только мне, — ответила девушка со вздохом. — Вы, наверное, уже слышали, что мной отец женился. Женился на Маргарет Лукас, бывшей придворной даме у королевы. Ах, я не в силах этого понять!

Карл опустился на стул рядом с гостьей, взял ее за руку и, заглянув ей в глаза, проговорил:

— Видишь ли, твой отец — известный своей доблестью кавалер и весьма привлекательный мужчина. Поверь, женщины всегда вешались ему на шею. Поскольку его военные предприятия большей частью заканчивались неудачно, он, по-видимому, решил в качестве компенсации одержать победу на любовном фронте. Вот и женился. Ты меня понимаешь?

— Но почему его жена так не любит меня? — пробормотала девушка.

Карл одарил ее чарующей улыбкой. Немного помолчав, сказал:

— Ты молода и очень хороша собой, Велвет, и она, наверное, видит в тебе… своего рода соперницу.