На стене заворошились потугами старенькие часы – сейчас кукушка выскочит, вытянет смешно шею. Тоже, между прочим, птичка родная, привычная. Ого, а птичка-то, похоже, полночь прокуковала! Ничего себе, давно уже спать пора…

Сна, хоть убей, не было. И мыслей хороших тоже не было. Крутились в голове обрывки какие-то из прошлой жизни, по содержанию незначительные. Наверное, и вся жизнь Лины Смородиной была такой вот, не очень значительной. Обыкновенной была, трудной, конечно, но и несчастной ее тоже не назовешь. Сама здорова, ребенок здоров, в хорошем институте учится – чего еще? Ах да, еще два часа утреннего счастья в этой жизни есть. Кофе, окно, йога, малина-смородина. Удовольствие от солнца, дождя, снега, быстрой легкой ходьбы. Да, свобода же от всякого приобретательского вожделения еще есть! И не приведи господь, если б с ней не случилось этой свободы! И собственное достоинство тоже есть, и самообладание, этими дарами тоже господь не обидел. Может, и не надо ей никакого замужества, а? Тем более – богатого? Может, там, в замужестве, совсем другие жизненные законы и ценности? Возьмет и потеряется в них, тоже научится вожделеть да искушаться, исходить приобретательской страстью? К тому же и опыта у нее нет, Люся права…

Тут же всплыло в памяти насмешливое лицо Павла Сергеевича Жука, сощурилось сердито глазами – я тебе покажу, мол! Ишь, засомневалась! Это в трудовую незамужнюю жизнь вписаться трудно, а в ту, которую я тебе предлагаю, – нет проблем…

Лина даже хмыкнула, будто ему в ответ, – громко и вслух. И губы сами по себе расползлись в счастливой улыбке. И тело вдруг потянулось под одеялом, разнежилось в предчувствии телесных удовольствий. Как там давеча Люся спросила – без опаски с ним в постель ляжешь? Хм, смешно даже… Какая уж там опаска, прости господи душу грешную. Да если только его руки вспомнить, как он на прощание за талию прихватил…

Так. Надо бы как-то уснуть все-таки. Ночные мысли, они всегда бывают обманчивы. Отвлечься от них, что ли, телевизор на тихий звук включить? Бывало, раньше она хорошо засыпала под его бормотание. Где у нас пульт? Ага, на MTV обычная ночная череда музыкальных клипов хозяйничает…

Устроившись повыше в подушках, Лина с удовольствием отдалась созрцанию того, что творилось на экране телевизора. Три знакомые, приевшиеся до оскомины девчачьи рожицы вовсю хлопотали глазками и улыбками, голосили дружным трио что-то незамысловатое. Чего это они с такой страстью выпевают, надо прислушаться… Чего?! «…Мама, ну не виноватая я, не виноватая я, что не могу я без любви любить богатого…»

Приехали, называется, отвлеклась от ночных мыслей! Да что они там, с ума все посходили с любовью-богатством в одном флаконе? Одно без другого уже и в песнях не слагается, что ли?

Все, спать, спать! Ну его, это MTV, с его бормотанием…

* * *

Свое прекрасное утро она проспала. Впервые за много лет – проспала! Пришлось подскакивать с постели да проводить его в неприятной сутолоке меж ванной, зеркалом и платяным шкафом. Никакого удовольствия, черт побери.

Выскочила из подъезда, огляделась лихорадочно в тайной надежде – не затаилась ли поблизости большая черная машина с водителем Колей? И тут же себя одернула – не надо так суетиться! Все, что вчера произошло, и было вчера. Надо себя в руках держать. Может, оно, это произошедшее, давно одумалось, посерьезнело и помахало ручкой в ее сторону… А она даже и думать об этом не будет! Да, совсем не будет! Потому что так не бывает, на самом деле. Надо себе отчет дать – не бывает!

Однако все равно думалось. И пока в переполненном автобусе толклась, и пока за рабочий стол усаживалась – все думалось. И не так, чтобы конкретные мысли-вопросы в голове вставали и четкого ответа требовали, вовсе нет. Просто гуляло по организму беспорядочное нытье, тосковало по вчерашнему ощущению предчувствия…

Когда заверещал в сумке мобильный – подскочила на стуле, как ужаленная! Выхватила из сумки, сердце зашлось, глянула на дисплей… Нет. Это всего лишь Женька звонит, просит ей денег на мобильный закинуть.

Хорошо, хоть после Женькиного звонка отрезвилась немножко. Чего это она, в самом деле, так расклеилась? Вон работы невпроворот. Не успела за стол сесть, как милая начальница Елена Эрастовна бумаг уже всяких понатаскала. И все – срочные. Подойдет, сунет Лине под нос, еще и грозно коготком сверху постучит, что означает – это, мол, очень, очень срочно!

И снова – звонок. И снова – подскок на стуле и сердце кульбитом в пятки. Буквы на дисплее скачут расплывчато – «Дина звонит»… «Да, Дина, конечно. Станислава Васильевна здорова. Да, конечно, вечером. Что? Мимо едете, сможете подвезти? Огромное, огромное вам спасибо. Да, в машине поговорим…»

А может, вообще этот мобильный отключить к чертовой матери, чтобы не унижать себя ожиданием? И с чего она взяла, что он должен звонить? Сказал же – думать четыре дня. Вот она и будет думать. Нет, все-таки дурацкая, дурацкая ситуация! О чем она думать должна? Вылить бы сейчас холодное ведро воды себе на голову, встряхнуться да начать жить как раньше, легко прыгая из одной жизненной трудности да несправедливости в другую. Главное, чтоб получалось легко! И чтоб никто ножку не подставлял, не искушал всякими там предчувствиями.

Решено, она так и поступит. Выключит мобильный, включит достоинство и терпение. И – с головой в работу. Вон опять Эрастовна каблуками цокает, очередную бумажку тащит. Давай, тащи, чего уж. Я все сделаю. От зарплатной необходимости никуда не денешься, пока Женькин институт еще два года тянуть надо. А потом… А потом я пошлю тебя так далеко, дорогая Эрастовна, что ты с ног собьешься, прежде чем еще одну такую терпеливую идиотку найдешь!

Интересно, о чем это Дина с ней хочет поговорить? Если опять продуктовые чеки изучать будет, то и огрызнуться придется. Нет, в самом деле! Когда договор заключали, насчет унижения не уговаривались! По договору у них «дружественный» ужин с ее неврастенической мамашей, и все. И пусть еще спасибо скажет, что покупку продуктов для ужина Лина на себя взяла. А может, у них это вообще семейное – унижением развлекаться? Может, и дочка, как мама, ищет в нем доказательства своего «флера избранности»?

Стоп, стоп… Чего это она себя вдруг накрутила? То Эрастовну страсть как захотелось подальше послать, то на Дину огрызнуться… Так, пожалуй, и сама неврастеничкой станешь. Вот что значит – лишить себя утреннего двухчасового удовольствия! Весь день как на иголках…

Тем не менее рабочий день, каким бы ни случился, а подошел к концу. Лина включила телефон, пролистала строку «пропущенных вызовов» – нет, никакого звонка не было… И как это надо понимать, уважаемый Павел Сергеевич? Это у вас шутки такие, да? А может… вы тоже подобным образом доказательств своего «флера избранности» жаждете? Если так, то это совсем уж глупо…

Так Лина и села к Дине в машину – и вместе с чувством попранного достоинства, выпалила ей прямо в лицо:

– Если вы сейчас потребуете от меня чек на покупку продуктов, то я буду вынуждена разорвать наш договор! Вы что, не понимаете, как эта проверка меня унижает?

Дина, вздернув брови, вдруг улыбнулась вполне благожелательно. Хмыкнув, легко тронула ключ зажигания, молча вырулила на проезжую часть. Потом повернула к Лине довольное лицо:

– Все с вами понятно, Лина. Значит, и вас таки довела моя мамочка до точки кипения. А я уж сомневаться начала, грешным делом…

– В ком сомневаться? Во мне?

– Да нет. В себе. Знаете, как-то нехорошо сознавать себя плохой дочерью. Какая бы ни была, она мне мать все же… Вроде как терпеть надо. А теперь вижу – моя мамочка любого может до нервного срыва довести. Выходит, я совершенно правильно поступаю, что ограждаю себя…

– Значит, вы только за этим приехали? – вскипела Лина. – Чтобы тест на мое терпение провести?

– Ну да… А что?

– Да ничего. Между прочим, с моими нервами все в полном порядке. Я вообще девушка сильная, так что не надо на мне эксперименты ставить. Относительно экспериментов, кстати, мы тоже не договаривались.

– Ого… Как вы отвечаете, однако! Вы такая смелая и решительная, да? Не боитесь, что я обижусь?

– Нет. Это вам надо бояться, Дина, – вмиг успокоившись, сказала Лина. – А мне бояться нечего. Я свободна.

– Да? А по-моему, тот, кто до такой степени нуждается в деньгах, уже не свободен…

– У каждого своя оценка свободы, Дина. Не будем об этом спорить. И вообще, я очень устала, помолчим лучше…

Так и ехали дальше – в неуютном молчании. Откуда ему было взяться – уютному-то? И чего Дина хотела, интересно? Чтобы Лина в жалобы на свою бедную разнесчастную жизнь кинулась? Да не дождется! Жизнь как жизнь, вполне сносная. Кстати, надо ее попросить, чтобы прямо под матушкиными окнами не останавливалась, не наносила травму старушке. Если уж так стремится себя «от общения оградить».

Вид у Станиславы Васильевны, когда Лина к ней вошла, был совершенно загадочный. Интересно, к чему бы это? Ах да, понятно. Вон, на кухонном столе шкатулка стоит. Сегодня, стало быть, драгоценностями похваляться будем. Что ж, вполне даже безобидное занятие. Как детский стишок – а у нас водопровод, вот!

– Что я сейчас вам покажу, Линочка! Даже и представить себе не можете! Вы, наверное, такой прелести и не видели никогда!

– Да, Станислава Васильевна, – изобразив заинтересованность, проговорила Лина. – Покажите, конечно.

– Вот, посмотрите… Это мне Диночка на мое семидесятилетие подарила…

Маленькая коробочка, трепет пальцев, любовное поглаживание по синему бархату, тихий вдох. На выдохе – торжественное распахивание крышки, взгляд острый и торжествующий, ну точно как у похваляющегося ребенка: вот смотрите, что у меня есть!

– Прелесть, правда? Вам нравится, Линочка?

И – затаилась в ожидании эмоций. Даже в груди что-то пропищало сипло и тоненько. Ну как тут не выдать порцию восторга, не порадовать бедную старушку?

– Да, Станислава Васильевна. Очень красивое колечко! У вашей Дины хороший вкус.

– Колечко?! Что вы говорите, Лина! Это же подвеска, а не колечко! Неужели вы даже не удосужились разглядеть?!

– Простите… Простите, Станислава Васильевна! – принялась оправдываться Лина. – Я целый день за компьютером, глаза к вечеру ничего толком не видят…

– Но вы хоть разглядели, какой здесь камень? Это же бриллиант! Видите, как сверкает?

– Да. Очень красивый.

– Ну что вы заладили – красивый, красивый… Он же не просто красивый, он самый настоящий, чистой воды! У вас когда-нибудь было что-либо подобное, Линочка?

– Нет, Станислава Васильевна. Не было.

– А вот у меня тут еще и колечко есть, и серьги, тоже с бриллиантами… Но я, пожалуй, не буду вам их показывать, раз вы так… А впрочем, чего я еще ожидала? К сожалению, у вас другой менталитет, вы в этом ничего не понимаете.

– Да, Станислава Васильевна, не понимаю.

– Да! У вас вообще уровень другой!

– Другой, Станислава Васильевна. Вы чай будете? Я купила очень хороший зеленый чай…

– Экая вы, Лина… Неженственная. Я с вами о таких вещах говорю, а вы – чай, чай… Даже обидно, право слово. Очень, очень обидно.

– Да чем же я вас обидела, Станислава Васильевна?

– Не знаю. Я почему-то решила, что вам все это на себя примерить захочется, в зеркало посмотреть…

– Нет. Не хочется. А зачем?

– Ох, какая же вы! Ну вот представьте себе… Закройте глаза и хотя бы на одну секундочку представьте… Вот выходите вы из своего дома, а в ушах у вас серьги, на пальце – кольцо, на груди – подвеска, и все это – с большими бриллиантами! Представили?

– Ну допустим… И куда я во всем этом направляюсь?

– Не знаю… Куда вы всегда ходите?

– На работу, например.

– Ну представьте, что вы идете во всем этом на работу… – Старушка явно входила в азарт. – Идете, и на вас все смотрят… Что вы при этом чувствуете, Лина?

– Да вроде неловкость какую-то, Станислава Васильевна. Я же на работу в автобусе езжу, и как я буду в толпе толкаться, вся бриллиантовая?

– Ну а если представить, что вы не в автобусе едете, а, например, в шикарной машине? Что вы тогда будете чувствовать?

– Хм… Не знаю… А что такое особенное я должна чувствовать, по-вашему?

– Как – что? Во-первых – особенность своего положения, отличного от других. Оторванность от толпы, высшего рода отстраненность…

– А, да, да… И еще этот, как его, запамятовала… Флер избранности, вот!

– Да, если хотите! Именно бриллианты все это могут вам дать.

– Хм… Как знаки отличия, что ли? Как ордена и медали?