– Правда. Конечно же, правда, – пришлось срочно прийти ей на помощь с объяснениями. – Просто Павел сейчас пошутил не совсем удачно. Никакая я ему не жена, мы познакомились всего три дня назад…

– Ну, ты даешь! Какие шутки? Во-первых, не три дня, а уже четыре! – обняв за плечо, притянул ее к себе Павел и потряс слегка возмущенно. – А во‐вторых, чего это не жена-то? Самая настоящая жена, перед людьми и богом! А всякие там формальности – дело десятое, я их в два счета организую. Да, именно так! Между прочим, я никогда слов на ветер не бросаю, вон Ленька может подтвердить! А, Ленька?

– Да, да, конечно! – бодренько улыбнувшись, старательно закивал тот лысой головой. – Жук сказал, Жук сделал. Да, Лина, именно так всегда и было. И в бизнесе он этому правилу не изменяет, решения принимает спонтанные и практически безошибочные. На том и стоим.

– Да, Ленчик… Кстати, о решениях. Пойдем пошепчемся о своем, о злободневном. А девочки пусть сами по себе дружить начинают, – слегка подтолкнул Лину в сторону Дины Павел, – я вижу, там, на террасе полно всяких девочек собралось, пусть Дина мою жену всем представит.

– Да, да! Пойдем, Паш, в мой кабинет… – суетливо засеменил толстыми ножками Леонид, направляясь в сторону высокого крыльца и увлекая за собой Павла. – Я, знаешь ли, на втором этаже себе кабинет оборудовал…

Лина и Дина остались стоять вдвоем, как неприкаянные, смотрели мужчинам вслед. Помолчав, Дина произнесла тихо:

– Да уж… Всего от Жука могла ожидать, но такого… Как видите, жизнь непредсказуема, Лина. Вчера я была вашей, как вы только что выразились, работодательницей, а сегодня… Сегодня ваша карта сверху легла. Причем козырная.

– Какая карта, Дина? О чем вы, не понимаю?

– Ой, только не надо вот этого, ладно? Все вы прекрасно понимаете! Не заметили разве, как мой Сосновский… Как он пятки Жуку лижет? Всю жизнь около него подвизается, бездарь несчастная… Тоже мне, друг детства! Вся его состоятельность только на этой дружбе и держится, сам ничего не умеет. Теперь и я еще должна с вами… дружить.

– Ну это совсем не обязательно, Дина. Я думаю, мы и без дружбы обойдемся.

– Да… Вам легче, конечно. Вы-то как раз обойдетесь. А я? Я теперь поневоле всяческие усилия должна прилагать, чтобы снискать ваше дружественное расположение, иначе этот идиот меня со свету сживет. Так что уж будьте любезны, проявите участие.

– Хм… – произнесла ошарашенная всей этой историей Лина. – Всегда считала, что дружба – дело обоюдное и по меньшей мере добровольное. И любезность с участием тут ни при чем.

– О господи… – с мукой на лице воскликнула Дина. – Да вовсе я не собираюсь вам в подруги навязываться! Я же объясняю – я видимые усилия должна прилагать… Так надо, понимаете?

– Кому – надо?

– Мужу моему надо! Он полностью от Жука зависим, он боится потерять его дружеское расположение. Я же вам объяснила уже! Нет, ну в самом деле, вам это так трудно, что ли?

– Да нет, не трудно… Просто все это странно как-то. И что я должна буду делать? На шопинги с вами ходить? В салоны?

– Да. Именно так. И по телефону тоже трещать иногда. И обниматься-целоваться при встречах.

– А если я не хочу?

Дернувшись, Дина резко вскинула подбородок, глянула, будто выстрелила. Лине даже в сторону отскочить захотелось от этого взгляда или хотя бы руками прикрыться, слишком уж там всего много было. И раздражения, и страха, и откровенного бессилия, и даже ненависти с легкой сумасшедшинкой. Видимо, сама своего взгляда испугавшись, Дина тут же прикусила губу, сглотнула нервно, спросила с коротким смешком:

– А если я вас очень попрошу? Если вас так на дружбу ломает, то хоть просто проникнуться моими обстоятельствами можете? Чисто по-человечески? Я же вашими обстоятельствами сегодня вроде как прониклась!

– Ой ли? – усмехнулась Лина. – Так уж и прониклись? Странная вы все-таки женщина, Дина… По-моему, никогда не стоит дружбу выпрашивать.

– Нет, я не странная. Я абсолютно обыкновенная. И вообще, что вы в этом во всем понимаете? Выпрашивать, главное… А хоть бы и выпрашивать, и что с того? Просто я очень люблю свою благополучную жизнь и ради нее на все готова. Я умею ценить те удовольствия, которые мне эта жизнь дает. Между прочим, это особое женское искусство – по-настоящему любить и ценить удовольствия… Это талант, если хотите. А таланту все простить можно, даже некоторое невольное унижение.

– Да… Где-то я эту фразу уже слышала – про талантливую любовь к удовольствиям. От вашей мамы, кажется.

– А вот у вас, похоже, такого таланта совсем нет… – полностью став сама собой, брезгливо сморщилась Дина. – Бог обидел, да? Вы, похоже, из той породы женщин, которые лезут в ванну с горячей водой с единственной целью – грязь с себя смыть, им и в голову не приходит, что эта процедура относится к категории удовольствий. Нет, вы не из нашего круга, Лина, это сразу видно. И… Не обижайтесь, конечно, но зря вы в этот калашный ряд полезли. Все-таки Паша совершенно слеп… Слеп и, как всегда, непредсказуем. Он у нас вообще мастер на всякие выходки. Простите… на странные поступки.

– Дина! Диночка! – ворвался в ее страстный монолог веселый женский голос со стороны террасы. – Чего же ты нас бросила, Диночка? Мы ждем, ждем…

– Да иду! – раздраженно махнула Дина рукой, не отрывая взгляда от лица Лины.

Потом замолчала, прикрыла глаза, с трудом сглотнула. А когда их открыла – о, чудо! – они вдруг засияли благожелательностью, такой искусной в своей старательности, что и впрямь ее можно было принять за искреннюю.

– Вы простите меня, Лина… – протянув руку, дотронулась Дина до Лининого предплечья, – простите, не совладала с собой, наговорила лишнего. Я думаю, вы не станете обижаться? Тем более вы-то как раз и должны меня понять, вы же все про меня знаете! И про маму, и про тяжелое детство…

– Да я и не думала на вас обижаться, что вы. Я же любовью к талантливым удовольствиям не измучена, слава богу, – развела руками Лина. – Я женщина в этом плане свободная, поэтому меня трудно обидеть.

– Что ж, спасибо за щедрость, – кивнула Дина. – Идемте, я вас представлять буду.

Общество на террасе собралось в основном женское, с потугами на гламур и блондинистость. Были и мужчины, конечно же, но тоже гламурно-невразумительные, ушедшие природой и сутью в свой внешний лощеный вид. Еще дама почтенных лет была, но с хорошо сохранившейся фигурой и молодой сноровкой лица, то есть играла им, как хотела, изображая девчачью наивность. Наверное, подумала Лина, пока они стояли с Диной там, невдалеке, на газоне, оценочная кампания относительно ее как вновь прибывшей дамы уже совершилась. Судя по выражениям лиц – явно не в ее пользу.

– Знакомьтесь, господа! Это Лина, жена Павла Сергеевича Жука, прошу любить и жаловать! – раздался голос Дины.

Эка, как она это произнесла, с насмешливым и душераздирающим апломбом! Еще и стоит, произведенным эффектом наслаждается. Немой сценой, как в «Ревизоре».

Первой пришла в себя та самая, с хорошей фигурой и молодой сноровкой лица. Поднялась из кресла, подошла к Лине, протянула руку:

– Очень приятно! Меня Юлей зовут. А можно, простите, вопрос прямо в лоб?

– Можно и в лоб, отчего ж нет? – улыбнулась Лина, пожав плечами.

– Поделитесь опытом, а? Как это вам удалось Жука захомутать? Тут некоторые грудью на шпагат сесть готовы были, да все никак… Где вы его сцапали, уважаемая Лина?

– В смысле – сцапала? – чуть поморщилась Лина. – Где познакомилась, что ли?

– Ну да…

– Мы с Павлом познакомились в маршрутке.

– Где?!

Опять немая сцена, как в «Ревизоре». Даже Дина уставилась удивленно, будто впервые Лину увидела. Юля всхохотнула вдруг, развернулась к рослой молодой девахе, застывшей с бокалом, так и не донесенным до больших и очень пухлых губ, произнесла насмешливо:

– Слышь, Снежанка! Ты-то как относительно этого варианта не доперла? Оказывается, он иногда развлекается, в маршрутках время проводит! Пролетела ты, Снежанка, как фанера над Парижем. Целый год титанических усилий – и псу под хвост…

– Можно подумать, ты, Юлечка, усилиями не напрягалась! – глотнув-таки из бокала, медленно повела плечиком девица по имени Снежана. – Я-то знаю, сколько ты бабок на массажистов потратила, между прочим! И на подтяжку в Швейцарии!

– А ты поживи с мое, трех мужей смени да после них с приличным состоянием останься, потом учить меня будешь, поняла? – грубо осадила ее Юля и, развернувшись, грациозно уселась в кресло, положив ногу на ногу.

Дальше процедура знакомства покатилась более благополучно – имена, лица, влажные рукопожатия, пьяненькие улыбки. Одно лицо мелькнуло и запомнилось трезвым внимательным взглядом, и имя тоже запомнилось – Лиза. Кто-то всунул Лине в одну руку бокал с шампанским, в другую – тарелку с едой. Лина огляделась – присесть бы куда. Та, которая Лиза, махнула ей призывно рукой, показав на выход с террасы – идите за мной…

– Вон там, за кустами, есть спокойное местечко, пойдемте туда, – прихватила она Лину за локоток, – а то вы совсем растерялись, вижу…

За кустами действительно обнаружилось несколько пластиковых столов с креслами. Устроившись за одним из них, дамы глянули друг на друга вполне дружелюбно, улыбнулись.

– Меня Лизой зовут, помните?

– Да. Помню. Спасибо за участие, Лиза, – с благодарностью проговорила Лина. – А то я и впрямь потерялась немного.

– Ну, про «немного» – это вы себе льстите, конечно… – усмехнулась Лиза. – Здесь вы себя вообще никогда не найдете, и не старайтесь даже.

– Почему?

– Да потому, что вы здесь чужая. И всегда чужой будете, это же невооруженным глазом видно! Странно, как это вообще вас сюда занесло…

– Да я, собственно, и не собираюсь здесь навеки поселиться. Это чужой праздник, только и всего.

– Да нет, вы не поняли… Я не об этом конкретном месте говорю, а вообще. То есть о том образе жизни, в который вы так стремительно вляпались. Не вписываетесь вы в этот образ, понимаете? Вы из другого мира, вы… с той стороны баррикад, понимаете?

– А у нас что, война миров разве объявлена? – Лине это сравнение очень не понравилось. – Что-то я ничего про нее не слышала…

– Да ладно вам, Лина, – с умным видом прищурилась Лиза. – Все вы прекрасно понимаете. Послушайтесь моего совета – бегите обратно в свой мир. Не лезьте не в свое, не гоже рядиться в чужие одежды. Ничего из этого не выйдет хорошего, я по своему горькому опыту знаю.

– А вы, значит… обрядились в чужие одежды?

– Да. Обрядилась. Когда-то поддалась искушению. Теперь жалею.

– Но ведь никогда не поздно…

– Поздно. В том-то и дело, что поздно…

Вздохнув, Лиза медленно подняла бокал с шампанским на уровень глаз, сощурилась от сполоха играющего в нем запоздалого солнечного луча. Потом, еще раз вздохнув, осушила бокал до дна, со стуком поставила его на стол. Помолчав, заговорила тихо:

– Вы знаете, мы с мамой одни жили, ни отца у меня не было, ни дедушек с бабушками… Она учительницей музыки была, частными уроками подрабатывала. В доме всегда так чисто было, свежо… И будто музыкой все пространство заполнено. Моцарт, Бетховен, Шуберт… Я тоже музыке училась, даже в консерваторию поступила. Особых талантов у меня, конечно, не обнаружилось, но удовольствие, помню, от музыки получала огромное. Да, мы бедно жили, но у нас был свой мир, собственный. Такая здоровая аскеза, знаете ли, и духовная, и физическая… Как утренний свежий воздух, чистая и прозрачная. И жених у меня был – тоже из музыкантов. А потом разом кончилось все. Появился на горизонте обожатель, пухлый кошелек с деньгами. Коварный искуситель. Я замуж за него вышла… Не сразу, конечно. Поначалу напрочь отвергла, а потом уговорила себя. Хожу теперь, в чужие одежды ряженная, и сбросить их с себя духу не хватает. Затягивает, знаете ли. Есть у злата коварная особенность – оно просто так не дается, ему из той, из прежней аскезы свежий и чистый воздух подай… Вот такие дела, милая моя Лина. И никакой тебе больше музыки…

– Да. Грустная у вас история, Лиза. Только я не поняла – музыка-то тут при чем? Она ж вроде сама по себе, ею при любых жизненных обстоятельствах можно наслаждаться, было бы желание?

– Нет. К сожалению, это не так. Для духа музыки свобода нужна. Тот самый чистый воздух, если хотите. А с ними… – сделала Лиза пренебрежительный жест рукой в сторону террасы, – какая с ними может быть музыка? Для них Бетховен – всего лишь имя собаки из американского фильма…

– Да при чем тут они? Зачем вы все время на них оглядываетесь? – с удивлением воскликнула Лина. – Вы – сами по себе, они – сами по себе!