Келли Риммер - Без тебя

Лайла подалась вперед и нежно коснулась моих губ.

– Нет, ты не скучный, – улыбнувшись, прошептала она. – Возможно, ты слегка безумен…

Снова поцелуй, на этот раз долгий, сводящий на нет любую обиду, которую могли вызвать ее слова.

– А еще, возможно, ты немного предвзято относишься к людям, недолюбливающим туфли.

Следующий поцелуй был еще дольше, еще глубже.

Оторвавшись от моих губ, Лайла прижалась своим лбом к моему, зажмурилась и прошептала:

– Я почти не знаю тебя, но при этом чувствую, что в тебе многое сокрыто. Как ты при этом можешь быть скучным?

* * *

Я проснулся раньше, чем она, и сразу же подумал о том, что нахожусь в ее квартире, следовательно, ей просто некуда от меня сбежать. Это просто замечательно! Женщина в моих объятиях пошевелилась. Я увидел, как задрожали, открываясь, ее веки. Я мог представить себе, как буду просыпаться так, рядом с нею, до конца своих дней.

Я прошепчу, что люблю ее, а Лайла ответит, что тоже любит меня. А потом мы обменяемся не особенно благоухающим утренним поцелуем. В нашей обычной нежности будет таиться необыкновенная красота, и я никогда больше не почувствую себя одиноким.

Мысль меня встревожила, и я подумал, откуда она могла появиться. Лайла была красивой, очаровательной. Прежде я знавал многих женщин, но никогда раньше не помышлял о серьезных отношениях с какой-либо из них, особенно после первой ночи. Эта идея меня настораживала. Я подвинулся и запечатлел на ее губах легкий утренний поцелуй.

– Как спалось?

– Спала как бревно. – Потянувшись, Лайла улыбнулась мне. – Хотя ты храпел.

– Уверен, что так оно и было.

Я лежал совершенно голый и не смог скрыть того, как покраснел. Да, мой сон был глубоким, куда глубже, чем обычно.

– Не смущайся. Если мои соседи пожалуются, тогда будешь смущаться… А они могут. Ты храпел очень громко.

Она опять меня поддразнивала. А потом поцеловала в лоб.

– А что вегетарианцы едят на завтрак?

– Понимаешь, вегетарианцы – это не новый биологический вид. Мы принимаем пищу не только вечером, но и в другое время дня. Давай я схожу в душ, а потом сварганю тебе ненастоящий бекон.

* * *

Мы уселись на балконе. Вчера в темноте я не заметил, что здесь высится настоящий лес из лечебных трав и комнатных растений, находящихся в различной степени увядания. Некоторые не просто увяли, они уже начали рассыпаться в труху. Разномастные и разноцветные горшки занимали все свободное место. Два серых продолговатых четырехугольных ящика громоздились поверх перил, ограждающих балкон.

– Я не унаследовала золотые руки папы, а Леон и Нэнси под боком не живут, поэтому растениям у меня крупно не везет, – вздохнула Лайла, когда я обратил ее внимание на скелеты мертвых растений.

– А кто такие Леон и Нэнси?

– Те, кто приглядывают за моим домом в Госфорде. Они замечательные. Я могу отвезти эти увядшие растения к ним, и через несколько дней они будут в порядке.

– А как тебя на самом деле зовут?

Вопрос вырвался сам собой. Пожалуй, любопытство копилось слишком долго, давление во мне постепенно нарастало, но прежде я планировал очень осторожно подойти к этой проблеме.

Лайла помешивала кофе. Я не понимал, зачем она это делает. Там не было сахара, лишь немного миндального молока. Ложка все двигалась в чашке. Наконец она подняла голову и посмотрела на меня.

– Сёрша Далила Мак-Дональд.

– Се-й-ор-ша?

Я попытался повторить вслед за ней это имя, но оно не было мне знакомо. Она бросила на меня понимающий взгляд.

– Вот именно. На гэльском[10] мое имя пишется как S-a-o-i-r-s-e. Если ты живешь в Дублине, такое имя никого не удивит, но, несмотря на частые переезды, мы бывали в Дублине разве что проездом. Первые двадцать лет моей жизни меня чаще называли Сао Айрис[11], что, мягко выражаясь, не совсем правильно.

– Сао Айрис, – рассмеявшись, произнес я. – А откуда такое имя?

– Папа мой ирландец. Его маму тоже звали Сёрша. Она умерла незадолго до моего рождения, поэтому родители решили, что надо назвать меня Сёршей. Подозреваю, что мама очень скоро об этом пожалела. Сколько я себя помню, она называет меня Лайлой.

– Сёрша, – повторил я на этот раз правильно. – Красивое имя.

– Да, оно переводится на английский как «свобода» или еще что-то в этом роде. Я не говорила, что имя мне не нравится. На работе меня знают как Сёршу.

– А о фамилии Оуэнс расскажешь?

– Мамина девичья фамилия, фамилия моего деда. Я боялась, что ты меня выследишь, а мне этого, признаться, не хотелось… не была уверена… Нет, я точно не хотела, чтобы меня выслеживали.

– Так почему ты передумала?

– Кто сказал, что я передумала?

Пришло время смеяться Лайле. На ней, кроме солнцезащитных очков, был только халатик, но она держалась совершенно непринужденно.

– Не знаю, Каллум. Было замечательно, эти ночи – просто чудо, но ничто не изменилось. Мне не нужен бойфренд.

Я задумался. Внизу волны накатывали на берег, заполняя своим плеском тишину. Это позволило мне куда спокойнее и дольше размышлять над тем, что она сказала.

– Я потерял счет женщинам, с которыми переспал, – приведя мысли в порядок, произнес я. – Я этим не горжусь, пожалуй, даже стыжусь этого. Я часто вел себя постыдно, назывался не своим именем, не звонил, хотя обещал… Не думаю, что я верю в брак или просто моногамию. Говорю все это потому, что хочу быть предельно честным с тобой. Я тоже очень ценю твою откровенность…

Несмотря на солнцезащитные очки, я заметил, что она на не сводит с меня пристального взгляда. Я невольно испугался того, что после всего-то двух ночей, проведенных вместе, мы свободно общаемся на такие темы, а я не ощущаю даже тени смущения.

– Я не знаю, куда это нас приведет, Лайла, но мне кажется, мы сами сможем это выяснить, если пойдем по этой дороге рука об руку.

Меня самого удивило, как легко я об этом говорил. На самом деле я так нервничал, что мне пришлось отставить в сторону чашку с кофе, чтобы она не заметила, как дрожит моя рука. Я понятия не имел, как отреагировал бы, если бы она велела мне уходить и не докучать ей. Теперь океан не успокаивал, и я ощущал себя незащищенным перед всеми опасностями этого мира. Когда она наконец потянулась ко мне и взяла за руку, я готов был броситься через перила балкона.

– Хорошо, – тихо произнесла она. – Подождем… посмотрим…

30 августа, воскресенье

Итак… Бесспорным является то, что впервые за пять лет у меня появился любовник. А еще, судя по всему, я утратила свой несгибаемый стержень.

Каллум ушел, проведя со мной два дня и дне ночи. Две ночи. Я на самом деле пообещала себе в пятницу вечером, что не буду с ним спать, что мы ограничимся ужином, а после этого я сяду в машину и никогда больше с ним не увижусь.

На этот раз я не могу ссылаться на то, что меня застали врасплох. Да, можно искать оправдание в том, что я перебрала вина за ужином, но на самом деле, если бы то было не вино, а вода, ничто не изменилось бы.

У нас с Каллумом не случается минут тягостной тишины. Когда беседа увядает, я могу просто сидеть рядом и не чувствовать даже тени неловкости. Последние годы мне все время приходилось что-то доказывать, бороться, чтобы протиснуться в голову толпы. Все это требовало моего полнейшего внимания. Казалось, я должна что-то миру только за право жить. Все это занимало мой разум так, что даже на ведение дневника времени не хватало. А когда он рядом, я ощущаю полноту собственного существования. Стремительный поток мыслей замедляется. Я забываю все те весомые причины, по которым у наших отношений не может быть будущего. Настоящее кажется настолько значительным, что я напрочь обо всем забываю.

В субботу мы разговаривали все утро. Я пыталась объяснить Каллуму, что не могу больше с ним видеться, но как-то неуверенно. Когда пришло время проявить твердость, проявлять ее мне совсем не хотелось. Мы условились не принимать скоропалительных решений. Я снова пообещала себе, что после обеда отошлю Каллума, а сама поработаю.

Но потом мы пошли прогуляться по Корсо. Мы походили на любую другую относительно молодую пару квалифицированных специалистов, вышедшую на прогулку со стаканчиками кофе на вынос: вот они бредут, взявшись за руки, чтобы занять чем-то выходной. Мы ходили по фермерскому рынку. Я купила овощей. Каллум заскочил в закусочную и вышел оттуда с жирными горячими чипсами и рыбными закусками для утреннего чая. Он рассмеялся, когда увидел отвращение на моем лице. Потом я примеряла шляпки и с шутливом видом позировала перед ним. Он наблюдал за мной через витрину магазина, а потом начал делать вид, будто фотографирует меня, словно на показе мод. Все это было ужасно нелепо и глупо, но мы так громко смеялись, что окружающие стали на нас оглядываться. Одна пожилая леди одарила меня понимающей улыбкой. Она подумала, что мы любовники. Интересно, не вспоминала ли она о своей собственной, давно утерянной любви? Не этим ли постоянно занимаются люди? Они встречают того, кто смешит их, они смеются вместе, и прожитых лет словно и не бывало.

Несмотря на всю обыденность, последние несколько дней принесли мне много радости. У меня вообще-то много шляп. Не припомню, когда и при каких обстоятельствах я ими обзавелась. Я их покупала, чтобы защитить кожу от веснушек, хотя прекрасно понимала при этом, что шляпки не помогут. Черная фетровая панама, которую я приобрела сегодня, станет особенной. Она будет хранить мою память.

Каллум отправился к себе за чистым бельем. Мы договорились позже побегать вместе по пляжу. Я немного стушевалась, когда увидела, что Каллум взял с собой кроссовки. Похоже, он не снимает обувь даже тогда, когда бегает по песку, что, с моей точки зрения, равносильно безумию. Все знают, что человеческая нога приспособлена к бегу босиком. Когда я сказала Каллуму об этом, он прижал свои драгоценные кроссовки к груди с фальшивым выражением ужаса на лице и заявил, что весь день даже не заикнулся о босых ногах, поэтому пусть хотя бы кроссовки у него не отбирают.

Мы промчались вдоль всего пляжа. Я бежала так, как привыкла. Каллум не спешил, позволяя мне держать свой темп. По пути он рассказал мне, что когда-то подумывал о том, чтобы стать марафонцем, бегал на длинные дистанции по выходным, но потом все это забросил. Даже сейчас в его голосе звучали нотки недовольства. У этого человека есть мечта… или две мечты… десять, но их осуществлению мешают барьеры, существующие только в его голове. Каллуму кажется, что его работа – первейший для него приоритет, а все помимо нее не представляет особой важности. Подозреваю, что, если он сделает хотя бы один конкретный шаг в сторону осуществления своей мечты, он вдруг поймет, что на самом деле для него важно, и тогда избавится от сковывающих его цепей.

Неплохо было решиться на совместную пробежку, но Каллум слишком высок для того, чтобы в ней имелся особый смысл. В конце дорожки мы расстались. Каллум, повернув назад, вырвался вперед во втором забеге. Я наблюдала за тем, как он стремительно от меня отдаляется. Я бежала по плотному мокрому песку, как обычно, недалеко от воды. Он мчался далеко впереди по кромке сухого песка. Когда расстояние между нами увеличилось, я позволила себе намочить пальцы ног. Теперь мое внимание сосредоточилось на холодных волнах, разбивающихся о мои лодыжки. Хотя вся моя взрослая жизнь протекала на берегу океана, я всегда ощущала в воздухе этот неповторимый запах соли. Как запах пекущегося хлеба навевает на меня воспоминания о бабушке, а безвкусный аромат духов – о маме, соленый морской воздух мысленно возвращает меня домой.

На пляже днем в выходной много людей. Именно из-за этого я люблю бегать в это время. Сюда приходят целыми семьями. Летом они плещутся в воде, а зимой строят песчаные замки. Собираясь вместе, они становятся счастливее. Я всегда это понимала, хотя и провела последние годы в одиночестве. Впрочем, это был мой личный выбор. Вчера я решила, что больше не буду одна. Это просто чудесно. Даже когда Каллум вырвался вперед на сотни метров, он находился здесь ради меня, и это наполняло мое сердце радостью.

Замечательно… слишком замечательно… слишком легко… Когда день сменился вечером, мы, естественно, отправились ужинать вместе. Каллум сказал, что умрет без бифштекса. Мы выбрали один из ресторанчиков, расположенных недалеко от моей квартиры, и сидели снаружи, пока на землю опускались сумерки.

Минуло пять лет с тех пор, как я в последний раз ела мясо. По правде говоря, мне этого и не хотелось. Теперь же вид и аромат жареного мяса словно вонзили в меня свои когти. Мне захотелось хотя бы на несколько минут забыть о протестах защитников окружающей среды и с аппетитом впиться в это мясо. Если бы я попросила Каллума, он бы со мной поделился, уверена, это даже доставило бы ему удовольствие, а потом он всю ночь только об этом и напоминал бы.