Лайла бросила на меня насмешливый взгляд, к которому я уже начал привыкать. Казалось, что именно моя реакция была чем-то странным и ненормальным. Она прошла дальше, оставшись в жакете и трусах.

– Ты не шутил, когда говорил о ремонте, – сказала она, склоняясь над тяжелым деревянным кофейным столиком, за который я отдал кругленькую сумму.

Ее ладонь скользнула по дереву. При этом Лайла невзначай выставила на обозрение свои покрытые песком ягодицы и бедра.

– Красивый столик. А где у тебя спальня?

* * *

На следующий день я проснулся в приподнятом настроении и почувствовал себя как-то странно. Жизнь уже давно не казалась мне столь волнующей и необыкновенной. Лайла ошибалась, когда говорила, что я скучаю. Нет, не был я и несчастен. Просто я достиг всего, чего хотел, а теперь просто держался достигнутого.

Я лежал и вдыхал запах Лайлы, который издавали мои простыни. Я ощущал, как что-то внутри меня возрождается к жизни. Это была крошечная зеленая почка на голой ветви, но она была. Я знал, что эта почка со временем может распуститься и стать цветком необычайной красоты.

Едва открыв глаза, я сразу понял, что Лайла ушла. Лежа в кровати, я оглядывал комнату в поисках физических доказательств ее существования, но не увидел ни блузки у двери, ни жакета на кровати, ни сумки в том месте, где со временем должен был появиться встроенный в стену шкаф…

Я принял душ и оделся, готовясь отправиться на работу. В уме я с усилием прокручивал внутренний монолог, обращенный к самому себе, напоминал о запланированных на сегодня деловых встречах и висящих на мне крайних сроках. Я делал все, чтобы разочарование не нашло свободного места и не просочилось наружу. Надо обсудить работу художника с одной из команд… затем будет устное конспективное представление бизнес-плана… уделить внимание новому клиенту… поговорить с отделом по подбору персонала в связи с образовавшейся вакансией по авторскому праву… написать план по управлению качеством работ для сотрудника информационно-аналитического отдела, от которого у меня уже болела голова… До заседания правления оставалась всего неделя, а я не был уверен, стоит ли порекомендовать принять предложенный бюджет на следующий год. Так много надо сделать, времени осталось мало, а прошлая ночь оказалась совершенно непродуктивной.

Как только я ступил на паром, то поймал себя на том, что ищу ее, внимательно разглядывая толпу, собравшуюся здесь в час пик. Я ощутил тяжесть в животе.

Я не хотел, чтобы Лайла стала лишь минутным увлечением на одну ночь. По правде говоря, я этого не ожидал. Тем хуже. Меня застали врасплох. Я ощутил горечь от того, что после одной проведенной вместе ночи оказался настолько раним.

Глава вторая

Лайла

26 августа

Семь часов утра. Я сижу в кафе возле здания суда. Я села снаружи, словно лучи утреннего солнца могли меня отыскать, хотя опыт подсказывал: небоскребы, стоящие вокруг, заслонят меня от них. Этот цементный островок видит солнце лишь один час в день или около того, только летом и только около полудня. Зимой высоченная башня небоскреба, расположенного через дорогу, закрывает собой светило. В течение долгих лет, проводя прения в суде, я часто в перерывах поглощала в этом кафе поздние завтраки и обеды. Я прекрасно знаю, что солнца не будет, но все равно сижу здесь. Не уверена, то ли это признак оптимизма, то ли я просто медленно учусь.

Я несколько минут смотрела на пустую страницу толстой тетради, пытаясь вспомнить, как следует начинать дневник. Прошло несколько лет с тех пор, как я писала в такой тетради. Минувшие годы были полны событий. У меня не оставалось ни времени, ни терпения на долгие раздумья и рефлексию, на все то, чем я прежде занималась. Я купила эту общую тетрадь полгода назад. То был ужасный день. Я думала, что вновь заболеваю. Призрак прошлого всегда реял на задворках моего разума. Не впервые мне удалось убедить себя в том, что ремиссия дала задний ход и кошмар вернулся. Плохой день минул, я не заболела, но общую тетрадь я оставила на столе, чтобы она служила видимым напоминанием всякий раз, когда я прохожу мимо. Я не могу позволить себе относиться к красоте как к должному. Я проживаю время, взятое в кредит.

Дневник был моей отдушиной, моим товарищем во время тяжелых периодов, выпадавших мне в жизни. Но еще важнее было то, что так оказалось проще познавать неосязаемую сущность самой себя и делать ее доступной. Мысли подобны пару. Они исчезают на ветру. А вот слова на бумаге… они вечны или близки к вечности. Я могу описать свою душу сегодня и вернуться, чтобы проверить, завтра: до сих пор ли я та, кем была? Кажется, когда я потерялась во времени, дневник стал для меня чем-то вроде странного компаса.

Пустая болтовня. Вот чем я заполняла эти страницы. Я позволяла мыслям течь из меня, словно крови. Бумага впитывала мое я. А перестала я писать потому, что не хотела потворствовать бессмысленному занятию. Я не вправе попусту тратить время.

Я в прямом смысле слова почти не сомкнула глаз в промежутке между безумствами с Каллумом поздней ночью и не менее безумным утром, когда я готовилась к сегодняшнему заседанию суда. Пришлось выпить фруктовый коктейль с двойной порцией кормовой капусты и пыреем. Я чувствовала, что мне срочно нужны витамины. Все эти мысли, впрочем, служили лишь для того, чтобы не замечать главной причины, заставившей меня вновь начать вести дневник: чувства неуверенности. В последние годы это чувство меня редко беспокоило. Все в моей жизни было на месте, все было организовано, а я точно знала, что мне делать и как.

Я согласилась поужинать с Каллумом только потому, что меня застали врасплох. Черт побери! Я могу с легкостью составить список из дюжины причин, почему сейчас не время начинать серьезные отношения. Тот оценивающий взгляд, которым он одарил меня на пароме, вывел меня из себя, а следующее, что я помнила, – это очарование, которое я испытывала, разговаривая с ним за ужином.

Да, ночью, лежа в его объятиях в темной, не до конца отремонтированной квартире, было приятно помечтать о том, что я с ним еще увижусь. Мы сможем как-нибудь встретиться, выпить кофе или вечером после парома зайти в бар и пропустить стаканчик. Мы будем снова часами болтать о разном, а потом займемся любовью в его квартире. На этот раз я задержусь, и мы вместе проснемся утром. Тогда он объяснит мне, как ему удается жить в этой дыре. Его квартира напомнила мне, как выглядел дом дедушки с бабушкой на второй неделе затеянного мной ремонта. Первое, что бросилось мне в глаза, когда мы вошли, – это стена, измазанная образцами краски. Очевидно, со временем он менял свое представление о том, какой цвет предпочтительнее. Стену испещряли ровные горизонтальные и вертикальные полосы. Более десятка разноцветных участков стены, расположенных почти в идеальном порядке. Отражение его нерешительности.

Кухня была почти разрушена. В потолке гостиной зияло отверстие в том месте, где Каллум собирался повесить люстру. Скелет встроенного шкафа стоял, прислоненный к стене, в его спальне. Нет, вешать одежду туда было можно, но над ним еще предстояло поработать. Когда я занималась ремонтом, то не могла дождаться, когда все будет закончено и я смогу насладиться результатом, а вот Каллум открыто признавался в том, что забросил дело уже несколько месяцев назад. Очень странно!

Что же меня в нем так заворожило? Он относится к той категории мужчин, которых я прежде сторонилась как чумы. Начать с того, что прическа у него более модная, чем у меня. На макушке волосы курчавятся, а на затылке и по бокам стрижка идеально короткая. А еще я уверена в том, что эти кудри – результат применения средства. Черт его побери! Я не пользуюсь никакими средствами. А его грудь? Она у него от природы такая гладкая, или он обрабатывает ее воском? Исходя из презумпции невиновности, можно сказать, что Каллум на самом деле – шестифутовое сочетание мужественности, идеально уложенных локонов и лишенной волос кожи. Он пах так, словно был героем рекламы крема после бритья. Это был или аромат его шампуня, или дезодоранта, или того и другого. Чем бы это ни было, без сомнения, тут не обошлось без метилхлороизотиазолинона, лауретсульфата натрия и еще бог знает чего. Следует предупредить его, что промышленные химикаты, которыми он пользуется, ударят по его эндокринной системе и со временем поспособствуют старению клеток.

Хуже всего то, что он относится к капиталистическому, корпоративному типу людей. Сейчас, вспоминая о том, как протекала моя жизнь, когда я и сама занималась корпоративным правом, я не могу испытывать по отношению к прошлому безумию ничего, кроме отвращения. Работай больше, чтобы получать больше денег, на которые можно купить больше вещей, чтобы компании могли заплатить больше своим сотрудникам, а те в свою очередь – купить больше вещей. Кошмар!

Временами, когда он заговаривал ночью, мне казалось, что я чувствую, как его образ жизни вот-вот лопнет по швам, как он готов вырваться из клетки, в которую сам себя заключил. Я видела в Каллуме то же недовольство и смятение, которые испытывала сама, когда была по уши погружена в корпоративный стиль жизни. Возможно, я не могу забыть о нем только потому, что этот человек вызвал во мне жалость. Он напомнил мне саму себя в прошлом. Мне захотелось его спасти.

Дерьмо! Кого я пытаюсь надуть? Мне он по-настоящему понравился. Мне понравились его квадратная челюсть и удивленная улыбка, появлявшаяся всякий раз, стоило мне заговорить. Мне понравились его тихая самоуверенность и намек на буйную фантазию, прячущуюся где-то под его костюмом и ждущую, когда придет время освободиться.

Но больше всего мне понравилось, как уютно я чувствовала себя в его объятиях, а потом после изнуряющего безумного приключения возвратилась домой, где смогла наконец немного передохнуть. Мне понравилось показывать ему мое дерево, а до этого затаскивать его в воду. Было забавно беседовать с ним часами, наблюдать за удовольствием, смешанным с испугом, которые отражались у него на лице по мере того, как он покидал свою наезженную колею.

В другой жизни я бы сейчас, словно школьница с кружащейся от счастья головой, строила планы о том, как снова с ним встретиться, но вместо этого я собиралась с головой окунуться в работу. Я его больше никогда не увижу.

Это было бы несправедливо к нам обоим, но мне очень хотелось расслабиться и наслаждаться слепой наивностью так, как наслаждался ею Каллум. Хотелось бы мне верить, что годы будут ко мне милосердными, что есть еще время, чтобы растрачивать его попусту, что можно ожидать, когда жизнь повернется ко мне лицом. Хотела бы я иметь время для флирта и глупых любовных интрижек с мужчинами, которые используют средства для волос. Хотелось бы мне потратить несколько ночей или недель на эту интрижку, а потом решить, куда это меня заведет. Не обязательно, чтобы она была долгой и счастливой, хватит и того, что я чувствовала себя счастливой здесь и сейчас.

Глава третья

Каллум

Я был завален работой. Бизнес, как всегда. Директора любят загружать сотрудников по максимуму. Возможно, именно поэтому я продолжаю трудиться в «Тайсон Криэйтив», куда пришел еще во время своей преддипломной практики. Младший персонал – расходный материал, но если ты продержишься достаточно долго, чтобы добиться повышения, вечный стресс станет твоим образом жизни.

В «Тайсон Криэйтив» я являюсь проводником между креативом и бизнесом. Когда новый заказ возникает на горизонте, именно я принимаю телефонный звонок, а затем представляю бизнес-план. В этом я хорош, очень хорош, черт побери! Я люблю стоять в помещении, заполненном людьми в деловых костюмах, и стараться переубедить их в чем-то. В равной степени мне нравится вести кампании, направленные на изменение общественного мнения. Это подобно наркотику: заставлять людей принимать твои мысли за свои. Я часто задаю себе вопрос: если бы я был религиозен, не стал бы я одним из тех телевизионных евангелистов, которые богатеют, внушая свои идеи аудитории?

После того как мы гарантированно получали заказ, моя роль сводилась к надзору за процессом вплоть до последнего счета-фактуры. Я передаю благие вести наверх, а несущие неприятности – вниз. В мои обязанности входит, например, рассылка электронных сообщений сотрудникам с информацией о том, что все запланированные отпуска во время избирательной кампании отменяются. Я уведомляю об увольнении графическую художницу, пойманную на том, что в рабочее время она висела на форумах, посвященных проблемам бесплодия. Я объявляю, что на заседании правления решено принять чек от табачной компании. Бывали времена, когда я мог, выйдя из лифта, пройти всю дорогу до моего стола в угловом офисе и не встретить ни одной улыбки, никто даже не здоровался со мной. Я никогда не старался завести на работе друзей. Именно поэтому у меня только один друг.