Лодердейл увлек ее от карточных столов в сторонку, и они уселись на кушетке в углу. Он был мастером по отысканию укромных мест на вечерах и раутах, где можно было даже на виду у гостей пошептаться в благопристойном уединении.

Не зная, с чего начать, Розамунда спросила:

— Как ваши дела, сэр?

— Признаюсь, — капитан насмешливо улыбнулся, — они сразу испортились, как только до моих ушей долетела эта неприятная новость.

— Какая же?

— О появлении в Лондоне вашего жениха. Все только и говорят о том, что он приехал ради вас. — Карие глаза капитана с подкупающей укоризной смотрели на нее. — Как вы могли, дорогая? Вы ни единым словом не обмолвились об этом неприятном сюрпризе.

Отвернувшись от его вопрошающего взгляда, Розамунда заметила своих знакомых и приветливо им кивнула.

— А разве я могла поступить иначе? — повернувшись к нему, спросила она. — Мы с ним помолвлены, и у меня нет ни малейшего желания отказываться от помолвки. Будьте так добры, капитан, оставьте вашу манеру вести себя со мной излишне фамильярно. Я никогда не давала вам повода для этого.

Усмехнувшись, в знак согласия он кивнул головой.

— Разумеется, леди Розамунда. Прошу меня извинить, если я забылся и нарушил приличия.

Капитан лукаво посмотрел на нее. Розамунда удивленно воззрилась на него.

— Но ведь эта новость не стала для вас сюрпризом, — продолжал он тем временем. — Вы же знали о том, что Трегарт в Лондоне.

— Да... — смутилась она, — знала.

Разговор зашел в тупик, и Розамунда почувствовала себя в чем-то виноватой. Но разве она поощряла его? Разве давала понять, что его общество ей очень приятно? Вовсе нет. Какие, однако, странные создания мужчины: порой им кажется, что предмет воздыханий отвечает взаимностью.

Лидгейт так стиснул зубы, что желваки заходили на скулах.

— А что, лорда Трегарта здесь нет?

— Вот именно его здесь нет.

Капитан рассмеялся.

— Какой же он доверчивый малый. Будь я графом, ни за что не выпускал бы вас из виду даже на минуту.

— Его доверие вполне оправданно, — холодным тоном произнесла Розамунда.

Уклоняясь от дальнейших расспросов и намеков, она попыталась перевести разговор на другую тему.

— Лучше скажите, сэр, как вы себя чувствуете? Рана больше не беспокоит?

— Она зажила — по крайней мере так считают врачи, — ответил Лодердейл. — Мне уже пора возвращаться в полк.

Ей стало страшно. На горизонте опять маячила война с Наполеоном, который, по слухам, собрал немалые силы. Конечно, она не любила Лодердейла, но относилась к нему чисто по-дружески. Правда на какой-то миг ей стало досадно, почему у него рана не столь тяжелая, чтобы помешать приступить к исполнению его воинских обязанностей. Однако она не подала вида, что тревожится за его жизнь.

— Вы скоро уезжаете?

— На следующей неделе. — В его голосе явственно слышалось сожаление. — Трегарт приехал за вами, не так ли? Все же приехал. Его следовало бы высечь за выказанное пренебрежение. — Он с нежностью посмотрел на нее. — Вы брильянт чистейшей воды.

У Розамунды от волнения перехватило дыхание.

— Простите, мне непонятна ваша восторженность. Более того, мне не хочется это слышать.

—А мне, напротив, очень приятно говорить об этом, — перебил он ее. — Я рад, что вы наконец выходите замуж.

— Рады?

От удивления она часто заморгала.

Он придвинулся к ней поближе, так что она уловила запах вина в его дыхании.

— Неужели вы не догадываетесь, к чему я клоню, леди Уэструдер?

— Нет, не догадываюсь. Даже не могу представить себе, почему вы так обрадовались.

— Розамунда, дорогая, неужели вы не понимаете? Все так просто. Наконец-то мы сможем быть вместе, настолько, насколько могут быть вместе настоящие влюбленные.

Розамунда чуть не поперхнулась — настолько поразило ее это признание.

— Что?

Если бы у нее было больше воздуха в легких, недоуменное восклицание прозвучало бы как крик, но вместо этого с губ слетел еле слышный шепот.

— О, разумеется, вы должны будете исполнить свой долг перед ним, — горячо зашептал в ответ Лодердейл. — Мне ненавистна сама мысль о том, что вы можете оказаться в чьих-то объятиях. Увы, мы оба знаем, что это неизбежно. Если все будет складываться хорошо, то к моему возвращению у вас, вероятно, родится ребенок. И тогда мы сможем смело...

Он запнулся. Его возбужденный взгляд сперва остановился на губах, затем скользнул вниз и уперся в высокую грудь.

Наконец-то она поняла, что он имел в виду. Его намек привел ее в такое смятение, что она даже утратила дар речи. Наверное, она ослышалась или что-то неправильно поняла? Нет, его слова, его взгляд не позволяли усомниться в откровенности его намерений.

Столь бесстыдная наглость шокировала ее. Тошнотворный комок застрял в горле. Ужас и отвращение охватили ее, слезы выступили на глазах.

Но разве в глубине души она не догадывалась о его подлинных намерениях? Как было глупо с ее стороны сидеть сейчас рядом с ним и выслушивать его непристойные предложения, она даже не предполагала, что они могут быть такими гнусными. Как все-таки была права ее мать!

Лодердейл поднес к губам ее руку и поцеловал. Прежде чем она успела вырвать ее и вскочить, он уже выпустил ее ладонь.

Осознание того, что они находятся на вечере, среди многочисленных гостей, заставило Розамунду сдержать свой гнев. Едва слышно она произнесла:

— Не стоит обольщаться, капитан Лодердейл. Смею вас уверить, что не собираюсь вступать с вами в любовную связь.

Ее слова не произвели должного впечатления на Лодердейла. Нисколько не смутившись, он понимающе улыбнулся в ответ.

— Посмотрим, посмотрим. Боже, Розамунда, разве этот олух знает, что такое любовь. — Опять взгляд его темных глаз прожег Розамунду насквозь. — Но поверьте, дорогая, что я умею любить. Через несколько месяцев после замужества вы будете сами умолять меня сделать это.

Он явно увидел по глазам, насколько она шокирована, и, нахмурившись, заметил:

— О Боже, не стоит изображать праведное возмущение. Может быть, я и поверил бы, будь на вашем месте какая-нибудь другая леди. Но дочь незабываемой леди Стейн? Ну полно, полно, дорогая. Боюсь, вы слегка переигрываете.

Розамунда буквально кипела от негодованиями в то же время ей хотелось смеяться над собой. Какая наивность! Как же она заблуждалась, когда переживала из-за этого наглеца, и более того, боялась обидеть его. А ведь он не любил ее, а испытывал лишь физическое влечение. Он любил ее лицо и тело, как и все мужчины.

Она вскочила на ноги. Гнев, злость, возмущение душили ее.

Лодердейл тоже встал, но не успел ничего сказать, поскольку рядом, словно из-под земли возник Эндрю и предложил своей кузине бокал шампанского.

Ей хотелось броситься ему на грудь и расплакаться. Боже, как хорошо, что рядом с ней Энди!

Розамунда дрожащей рукой взяла бокал и сделала глоток.

Эндрю напрямую обратился к Лодердейлу:

— Дружище, кажется, у вас назначена встреча...

Несмотря на дружескую манеру обращения, в его словах слышалось столько твердости и металла, что из них можно было ковать гвозди.

— Совершенно верно, дорогой Лидгейт.

Лодердейл непринужденно поклонился, не упустив возможности бросить на Розамунду взгляд, полный страстного желания.

— Увидимся позже, на суаре у леди Бакэм.

«Напрасно надеешься», — злобно подумала Розамунда.

Она смотрела на Лодердейла. Как он уходил прочь, божественно прекрасный, неотразимый в своем военном мундире. Само совершенство! Хотя в действительности он был самовлюбленный хлыщ и наглец. Ей стало горько и обидно от всех тех красивых глупостей, которыми она тешила свое сознание. Оказывается, он не испытывал к ней никаких чувств, о которых так любил распространяться, им владело одно лишь похотливое вожделение.

— Ты чем-то расстроена. Что-то случилось? — Эндрю еле заметно кивнул в сторону ушедшего Лодердейла.

— Нет-нет, ничего.

Увидев проходивших вблизи знакомых, Розамунда поспешно изобразила улыбку, но улыбка получилась натянутой.

Энди не унимался:

— Он приставал к тебе? Может, вызвать его на дуэль и убить? Что скажешь, дорогая?

Хотя слова звучали, как всегда, легкомысленно, в его глазах не было и тени шутки, они были мрачны и серьезны.

Она покачала головой:

— Не стоит, Энди. Просто я...

Ее улыбка погасла и рассыпалась на мелкие кусочки, едва заметные в уголках губ, которые предательски подрагивали. Притворяться у Розамунды больше не было сил.

— Энди, будь так добр, отвези меня домой.


Глава 8

Предсказание Лидгейта, что «у Лиммера» всегда беспокойно, даже по ночам, сбылось полностью. Шум, пьяные крики, доносившиеся с нижнего этажа, не давали сомкнуть глаз. Невыспавшийся, измученный Гриффин оплатил счет и тут же выехал из гостиницы.

Чуть ранее Лидгейт прислал ему записку, в которой сообщалось, что согласно договоренности он подтверждает приглашение герцога остановиться в его доме. Только когда Гриффин поднялся следом за старым дворецким в отведенные покои, он поверил: все, что с ним происходит, — происходит на самом деле. Он спросил, где Монфор, но герцог отсутствовал и обещал вернуться поздно вечером. Лидгейт спал; не было никаких сомнений, что раньше полудня он вставать не привык.

Когда Гриффин вчера попал в дом Монфора, он не слишком пристально разглядывал внутреннее убранство особняка. Теперь же, шагая следом за дворецким, он внимательнее смотрел по сторонам.

«Грандиозно» — вот то слово, которое, по его мнению, лучше всего подходило для описания обстановки дома Монфора. Он нисколько не походил на обычные городские дома — это действительно был особняк, окруженный настоящим парком.

Холл при входе поражал величественной высотой и воздушным пространством, очень напоминая храм. Здесь было просторно, а гулкое эхо от шагов, ударяясь о стены, уходило вверх, под сводчатый купол. Холл украшали греческие статуи между колоннами, резные капители которых также были выполнены в греческом стиле.

Поднимаясь по лестнице, Гриффин посмотрел в высокое окно. Веселое весеннее солнце яркими желтыми пятнами освещало пол, выложенный, словно шахматная доска, черными и белыми квадратами. Мраморные плиты блестели не хуже отполированной обеденной посуды. Они были такими чистыми, что при желании на них можно было бы поставить блюда с едой и пообедать.

Гриффин поморщился, невольно вспомнив пол своего родного Пендон-Плейс. На тамошних полах вольготно обедали серые обитатели подвала, для которых это давно вошло в привычку.

Особняк Монфора служил яркой противоположностью его ветхому жилищу. Стены дома буквально излучали роскошь словно некий драгоценный аромат. Неприкрытое, физически осязаемое богатство особняка угнетающе подействовало на Гриффина: им овладели тяжелые сомнения, сможет ли он прожить здесь хотя бы неделю.

Когда дворецкий ввел его в предоставленные покои, Гриффин изумленно остановился на пороге. Никогда в жизни он не видел подобных комнат, таких красивых и элегантно обставленных. Кроме... Внезапно он вспомнил свою мать. Шелка, атлас, бархат. Заботливые материнские руки, пальцы в бриллиантах.

Нет, не в бриллиантах. В изумрудах, под цвет ее глаз. Как он мог об этом забыть?

Гриффин стоял в дверях и смотрел, пока до его сознания не дошло, что дворецкий ждет, желая узнать, доволен ли граф отведенными ему покоями.

Не следовало открывать рот от изумления перед слугой. У состоятельного графа не могло быть других апартаментов.

Гриффин кивнул.

— Очень хорошо.

Дворецкий поклонился.

— Полагаю, милорд, вам будет здесь удобно. — Он махнул рукой вошедшему слуге, принесшему скудный багаж графа. — Сэр, вы взяли с собой лакея?

— Нет, — смущенно ответил граф. Разве мог он признаться, что у него нет личного лакея.

— Хорошо, милорд. В таком случае я попрошу слугу лорда Лидгейта позаботиться о вас.

— Сейчас в этом нет необходимости.

Он не собирался обедать, было уже поздно, а также не намеревался выходить в город, поэтому не требовались услуги лакея, чтобы привести в порядок его платье.

— Все, что мне нужно, — это горячая вода утром. — Гриффин опустил глаза на свою грязную обувь. — Да, и пусть вычистят мои сапоги.

— Я прослежу, милорд, — почтительно склонил голову дворецкий.

Одобрительно буркнув и вручив дворецкому щедрые чаевые, Гриффин отпустил слугу.

Встав у окна, откуда открывался приятный вид, он принялся внимательно разглядывать парк, там все радовало глаз: фонтаны, клумбы с цветами и чисто убранные дорожки. В тени садовых деревьев виднелся очаровательный летний домик, увитый побегами дикой глицинии. В его воображении возникла картина: Розамунда и ее подруги, беседуя, пьют чай и порхают с места на место, словно стая разноцветных бабочек.